Спектакль «Последний день лета», поставленный Николаем Скориком по пьесе братьев Дурненковых «Культурный слой», не заслуживает пристального внимания. Он выпущен на Новой (т.е. самой маленькой) сцене Художественного театра; он грубо поставлен и невыразительно сыгран -- одним словом, сказать, что появление пьесы Дурненковых в репертуаре МХТ является «событием», «прорывом» или чем-то в этом роде, не сможет даже самый фанатичный из представителей нового культурного слоя. Впрочем, если фанатичный не сможет, то прагматичный -- сколько угодно. Моя задача -- заранее укоротить ему язык.

«Братья Дурненковы -- молодые драматурги, названные критиками «тольяттинским феноменом», сообщает программка: тут сразу четыре неправды. Во-первых, Вячеслав и Михаил Дурненковы давно уже не молоды (особенно Вячеслав); во-вторых, «тольяттинским феноменом» называют не их, а театральное содружество, созданное в волжском городе-заводе Вадимом Левановым, в-третьих, о существовании этого феномена возвестили не критики, а драматургический семинар в Любимовке. В-четвертых и в-главных: величать некое художественное шевеление в г. Тольятти общезначимым и удивительным «феноменом» -- примерно то же, что называть победителей областной олимпиады «олимпийскими чемпионами».

Братья Дурненковы, впрочем, люди симпатичные: они умеют писать складно и забавно (большинство «новых драматургов» -- косноязычные зануды, гордящиеся своей безграмотностью). Писать длинно, они, похоже, не умеют: им хватает дыхания лишь на короткую дистанцию: на сценический анекдот, на одноактовку. «Культурный слой» состоит из трех историй, не то чтобы вовсе несвязанных, но сшитых на живую нитку. Персонажи первой -- ворчливый пенсионер (Владимир Краснов) и незадачливый внук-художник (Игорь Петров), которому не хватает денег даже на сигареты. Во второй истории два мелких торговца недвижимостью (Вячеслав Невинный-мл. и Владимир Тимофеев) отмечают удачную продажу: они сбагрили каким-то молодоженам неликвидную выгоревшую квартиру (именно ту, в которой жили и, судя по всему, сгорели дед с внуком). В третьей молодожены (Анастасия Скорик и Никита Панфилов) пытаются обжиться на новом месте и беседуют с соседом-психопатом (Сергей Сосновский).

Каждая история начинается с псевдонатуралистической бытовой зарисовки; в каждой быт оказывается лишь скорлупой, под которой прячется нечто таинственное и сверхъестественное. Дед, совершенно доставший внука идиотскими разговорами, оказывается вдруг хранителем эзотерических тайн; на глазах у молодоженов за окном начинают гаснуть звезды и на куски ломается Луна; полуграмотный шельмец вдруг вспоминает «Онейрокритику» Артемидора (подтверждая тем самым платоновскую теорию познания). Последняя история наиболее интересна и в пьесе, и в спектакле: здесь есть что играть. Невинному-мл. и Тимофееву публика аплодировала: первый и последний раз за 130 минут сценического действия.

Как и в большинстве спектаклей, неизвестно для чего поставленных, в «Последнем дне лета» все расползается и распадается на отдельные фрагменты. Режиссерская воля скукожилась; все делают что хотят -- и спасибо тем, кто хоть чего-то хочет. Представители старшего поколения, Владимир Краснов и Сергей Сосновский (оба народные, оба приехали в МХТ из Саратова), демонстрируют добрый старый «театр Актер Актерыча», высококачественную провинциальную рутину и оказываются при этом едва ли не самыми добросовестными, самыми усердными из участников спектакля. Тимофеев вытаскивает свою роль на комических гримасах, Невинный-мл. -- на форсированной нервности, Анастасия Скорик -- на личном обаянии. Кто еще что умеет? Студент Никита Панфилов, к примеру, хорошо умеет ходить на руках -- и, конечно же, ходит.

Нельзя сказать, что театр испортил пьесу: там по большому счету нечего было портить. Собственно говоря, искать в «Культурном слое» тоже было нечего, так что зря Скорик тужился, перемешивая первую историю с третьей, додумывая немые сцены и т.д. Действие от этого не стало ни более содержательным, ни более занимательным. «Последний день лета» -- неказистый, очень заурядный спектакль. Однако его нельзя назвать неудачным: просто потому, что на удачу никто и не рассчитывал.