Школа фламенко Суси из Каталонии сама себя рекомендует как полупрофессиональная -- то есть в основном занимаются любители, но некоторые настолько увлекаются этим делом, что переходят в профи (гордость школы -- выпускники, работающие в шоу Хоакина Кортеса). Ее выступления возникли в Москве несколько неожиданно -- Институт Сервантеса внезапно решил устраивать в августе «испанские воскресенья» в саду «Эрмитаж», и вот сорок человек -- от пятилетних крох в цветастых платьях до корпулентных мужчин лет пятидесяти -- заняли парковую эстраду. В следующее воскресенье посетителей «Эрмитажа» ждет впечатление более привычное для наших парков и садов -- грядет духовой оркестр. Впрочем, он тоже будет испанским -- что уже не так привычно. Но вряд ли он перебьет впечатление от фанатов фламенко.

Нет, понимаете, с первого взгляда ясно, что -- любители. Что у людей есть какая-то другая, нормальная, обыденная жизнь, кроме этих кастаньет и каблуков. Пятнадцатилетние девчонки выходят с мелированными шевелюрами, они не играют в цыганок. И края платьев в их руках, что прочерчивают в воздухе букву Z, кажутся не бритвенно-острыми, как у старых профи (в танцах которых продавливается тяжкая угроза, опасность, подчеркивается, что жизнь -- это прогулка по большой дороге со спрятанным ножом, и если нож не возникает в руках, то вот оно, платье, подол чертит такие острые линии, что им, кажется, можно зарезать), но спокойными, цивилизованными какими-то, чуть игривыми (будто это венские платья, а не каталонские). Понятно, что, как во всех любительских школах танцев, катастрофически не хватает парней -- и доброжелательно настроенная садовая публика все-таки начинает хохотать, когда в танго роли необходимых кавалеров достаются девчонкам же -- они выходят в брюках и белых рубашках и стараются изобразить из себя мачо; особенно смешно получается, когда в таком же варианте разыгрывается патетическая сцена сражения двух влюбленных с толпой злобных привидений.

Танцы фламенко изначально сюжетные танцы, монолог -- это плач об ушедшем (навсегда, быть может) любимом, ревнивая клятва мести, гордое заклинание одиночества. (Радостные танцы тоже есть, конечно же, -- но мрачные обычно выразительней). В разрозненном, любительски-концертном виде сюжеты стушевываются и на первый план выходит элементарная радость движения. Движения почти любого -- сопровождаемого музыкой почти любой (тем более что не «живой» оркестр, а фонограмма): вот вам почти рэп, а вот что-то напоминающее танец живота. И когда ближе к финалу появляется корпулентный дядечка, сопровождающий такую же необъятную тетечку (оба в очках и вообще вид имеют такой, словно только что выбрались из отделения маленького местного банка, которым на пару руководят), и они начинают так слегка обозначать движения румбы, не комплексуя по поводу того, правильно они там что-то делают или неправильно, летний месседж Института Сервантеса становится понятен: мы год показывали вам, как работаем, теперь -- взгляните, как отдыхаем. (Все декларации свободы выбора, личной свободы, терпимости и т.п. -- в таком глубоком подтексте, что можно и не замечать.) А вот завидовать не надо, это уж совсем ни к чему.