Андрей Жагарс, в прошлом артист театра и кино, почти десять лет возглавляет Латвийскую национальную оперу. Он не только преуспевающий директор, сделавший ЛНО самой перспективной оперной компанией Восточной Европы, но и с недавних пор оперный режиссер. Поставленные Жагарсом «Летучий голландец» и «Демон» обрели равное количество поклонников и критиков, но третий спектакль -- резкая, полемичная и безупречная музыкально «Пиковая дама» -- стал прорывом к современному европейскому театру (о спектакле см. «Время новостей» от 30 июня). С Андреем ЖАГАРСОМ беседует Борис ИГНАТОВ.

-- Что значит для вас, человека со стороны, опера сегодня?

-- После девяти лет работы в оперном театре опера -- это, конечно, смысл существования. Когда меня приглашали, я не мог поверить, что через несколько лет театр будет занимать не только все мое время, но и сердце.

-- А если говорить об опере как виде искусства?

-- Для меня, признаюсь, музыка даже важнее, чем живопись. Много есть примеров, когда оперный спектакль никакого отношения к сценическому искусству не имеет. Но именно опере дает удивительную возможность использовать все законы музыкального, изобразительного и театрального искусства.

-- У вас был менеджерский опыт до ЛНО?

-- С семнадцати лет я был драматическим актером, снимался в кино. Когда Латвия получила независимость, киноиндустрия лопнула -- надо было что-то делать. А что может делать актер? Открыть барчик, ресторанчик -- я же не буду торговать нефтью или золотом! Я собрал людей из кино, философов, актеров, потерявших работу, и мы открыли кафе. За шесть лет у меня появилась компания с приличным оборотом. Такой вот опыт: шесть лет и сто человек в компании. В театре у меня оказалось 630 подчиненных.

-- Латвийскую национальную оперу называют «главным театром страны». Стало быть, вы чиновник на ответственном посту?

-- Мы единственный оперный и балетный театр в стране и представляем культуру Латвии в мире. Раньше мы были на карте маленьким участочком на окраине большого красного пятна. Теперь если мы едем на гастроли в Гонконг, Макао или в Пекин, то благодаря нам тамошние жители, может быть, первый раз в жизни узнают, где вообще Латвия находится.

-- Вам приходится заигрывать с латвийской публикой?

-- В Риге противоречивая ситуация: создавая спектакли здесь, нельзя не учитывать местные пристрастия. Необходимо попадать в мировой контекст, поэтому надо создавать качественный новый продукт, способный конкурировать на международном рынке. Спектакли должно делать так, чтобы их можно было играть не только на коммерческих гастролях в Китае или Японии, но и на престижных фестивалях, чтобы удивить европейцев, обратить на себя внимание коллег. Это очень сложно и иногда входит в противоречие с тем, что интересно местным зрителям. Поэтому мы должны находить в репертуаре компромиссы.

-- Вам приходится заниматься политикой?

-- За девять лет было шесть правительств и шесть министров культуры. Я не пошел по пути политической карьеры и смог найти в себе силы отказаться от соблазнительных предложений. Было две кризисные ситуации, когда я понимал, что могу потерять должность, но как-то продержался. Мы были как на большом корабле в бурю: я лично мог избежать кризиса и снова найти себя. Но я руковожу ЛНО и понимаю, что мы не можем переждать бурю в бухте, что я должен стоять на мостике и лавировать, плыть между разными политическими силами, иногда грубо бороться. Сейчас у нас очень достойный министр культуры, серьезный историк искусств, разбирающаяся в опере. Она влиятельна и сильно нам помогает.

-- Рига -- город оперный?

-- Да, в 1996 году я был очень удивлен, что при тогдашней экономической ситуации у нас смогли отлично отремонтировать театр; это настоящая жемчужина театральной архитектуры и интерьерного дизайна.

Но в ту пору многие устали, талантливые люди уехали искать заработки на Запад. Так что была красивая золотая оболочка и люди, измотанные переменами: за первый сезон сменили двух директоров. Когда пришел третий, было уже все равно, Жагарс это или Иванов: «Опять какой-то идиот пришел нами управлять». Я очень боялся: только бы не быть третьим за год уволенным некомпетентным директором-неудачником. В этом жутком стрессе у меня, ленивого, открывались новые возможности: в течение дня я мог выучить сумасшедшее количество цифр, статистику, бухгалтерию -- это как второй университет.

-- И как вы реанимировали театр? Это ведь всегда болезненно.

-- Я понял, что в единственном оперном театре страны должны быть самые талантливые люди. Надо было проводить строгие и трудные реформы. Мне было легче, потому что я пришел не из музыкального мира. Я знал театральное дело, в консерватории изучал музыку, но лично не был так связан с музыкантами, чтобы думать, с кем учился и кому обязан. Я мог начать с чистого листа. И вот через девять лет при двух с половиной миллионах населения у нас такой сильный театр. Моим важнейшим мотивом было вписать Ригу, город с огромными традициями, в оперную карту Европы.

-- А когда вы занялись режиссурой?

-- На седьмом году руководства театром дело обстояло так: компания процветает, я добился постройки второй сцены, нам уже не хватает выделенных денег, творческие способности труппы перекрывают бюджет, меня зовут в менеджмент театра «Ковент-Гарден»... И я понял, что в жизни надо что-то менять, моя творческая половина гибнет, деградирует (это совпало с личным кризисом), пора осуществить то, о чем я мечтал. Вагнера здесь все знают, но никто не хотел ставить «Летучего голландца» за неделю для трех тысяч зрителей на фестивале в Швеции. Я использовал этот вызов: ни у кого не отнимая работу, взял то, что другие брать не хотели.

-- Теперь вы больше директор или режиссер?

-- Работая директором, я не могу делать больше одного спектакля в год, да больше в своем театре было бы и неэтично. Но мне хочется попробовать свои силы где-то еще. Мои коллеги режиссеры-директора говорят: «Надо что-то делать, ты загубишь себя, сидя за бумагами, бегая между политиками и унижаясь перед спонсорами».

-- Сколько у ЛНО премьер в сезоне?

-- Мы можем позволить себе шесть премьер: три оперы, два балета и спектакль для детей на новой сцене. Но делать три оперы в год -- это мало, нельзя охватить и старинную оперу, и мейнстрим, и ХХ век. Я хочу пропагандировать Берга, Корнгольда. Но обязательно нужны Верди, Моцарт. Мы должны давать шансы латвийским композиторам. И у нас каждый год появляется опера или балет композитора, который живет и творит в Латвии. Обязательно ставится что-нибудь популярное. И надо искать оперы, пусть не очень раскрученные, что заставят труппу сделать шаг, а то и серьезный прыжок вперед -- как «Кольцо нибелунга» Вагнера.

-- Вас не обременяет большой репертуар?

-- Мы хотим перейти на систему staggione, когда спектакль с одним составом играется восемь--двенадцать раз подряд и откладывается до следующего сезона. Очень трудно менять привычки публики, которая привыкла смотреть новый спектакль через три месяца или полгода. Но театр не может содержать в хорошем состоянии репертуар из тридцати названий: их надо восстанавливать, репетировать, тратить время, отведенное для новых спектаклей. Пусть мы потеряем на время доход, но приучим зрителя или идти на спектакль в течение месяца, или ждать его еще год.

-- На сколько сезонов вперед распланирован репертуар?

-- Многие наши солисты заняты на Западе на три-четыре года вперед, мы должны их бронировать заранее. Для «Кольца нибелунга» мы начали заключать контракты за пять-шесть лет. Вагнер стал для нас серьезным уроком: если мы заключаем контракт с Брунгильдой на 2009 год, то почему не заключаем его с Кармен или Татьяной на 2007-й? Жизнь заставляет перенимать лучший западный опыт, хотя это тоже риск: никто не знает, как тенор будет петь через четыре года.