Утро 22 июня 2004 года на Северном Кавказе напомнило о годе 1941-м: из утренних выпусков новостей многие впервые узнали, что война, которую вроде бы уже давно положено было считать законченной, пришла в Ингушетию. Накануне вечером несколько сотен боевиков появились практически во всех ключевых населенных пунктах республики (за исключением Малгобека), выставили на перекрестках свои посты и атаковали места расположения военных и сил правопорядка. А к рассвету ушли, словно растворившись, в направлении чеченской границы. 79 человек были убиты и около полутора сотен получили тяжелые ранения. Утром 22 июня главные перекрестки Назрани были буквально усеяны трупами. На следующий день весь город погрузился в траур: в республике почти все приходятся друг другу дальними родственниками, и мало было фамилий, которых не коснулась беда. Через год после нападения боевиков на Ингушетию специальный корреспондент «Времени новостей» Иван СУХОВ вернулся на место прошлогодних событий.

"Если власть не найдет тех, кто убивал, -- мы сами найдем"

«Жизнь до 21--22 июня прошлого года была одна, а после стала другая», -- говорят в Назрани. По местному телевидению все время показывают кадры прошлогодней хроники -- пробоины в стенах, разбитые пулями стекла, сгоревшие машины и здания, рассыпанные по земле пустые гильзы. Все это за год, конечно, успели убрать. Но совсем забыть ту короткую войну уже, наверное, не получится -- во всяком случае у тех людей, кто потерял на ней близких.

В дом Хадижат Угурчиевой из небольшого селения Гази-Юрт -- назрановского пригорода, расположенного по дороге к чеченской границе, -- в ту ночь за три часа принесли три трупа: сначала двух сыновей, а потом мужа. Хадижат держится изо всех сил, но в конце концов начинает плакать, вспоминая, как родственники уговаривали ее найти в себе силы и пережить то, что случилось. Старший, 28-летний Рустам, и средний, 22-летний Адам, работали оперуполномоченными милиции: первый -- в республиканском филиале Интерпола, второй -- в отделе по борьбе с организованной преступностью. В ту ночь оба задержались на работе дольше обычного, и отец -- Бекхан Угурчиев -- поехал в город. Узнать что к чему. Не успел он вернуться, как привезли его убитых сыновей. А когда по обычаям вымыли их, кто-то из родных шепнул Хадижат: «Ты мужественно перенесла гибель детей, теперь постарайся выдержать еще одну беду». Бекхана тоже принесли мертвым. Теперь у Хадижат в семье только один мужчина -- 18-летний младший сын. «Поскорее женили его, хоть он не хотел жениться во время траура, -- рассказывает мать. -- Это чтобы род не пресекся. А те, кто в ту ночь убивал, -- даже если власть их не достанет, клянусь, мы их сами найдем. Я найду».

Чиновники, среди которых, как и среди милиционеров, тоже было очень много погибших, как положено, все подсчитали. Выяснилось, что почти треть погибших не имели отношения ни к милиции, ни к ФСБ, ни к пограничникам, ни к другим, более мирным органам государственной власти. Хотя те, кто принимал боевиков на постах за сотрудников сил правопорядка и предъявлял им ту или иную «корочку», подписывали себе смертный приговор. Расстреливали всех -- от стажеров-омоновцев до и.о. министра внутренних дел Абукара Костоева.

Спикер республиканского парламента Махмуд Сакалов, который почти всю страшную ночь провел на работе, пытаясь дозвониться до кого-то из силовиков и вызвать помощь, в четыре утра бросился домой: жена позвонила и рассказала, что мимо проходит колонна боевиков, которые грозятся взять заложников. Г-н Сакалов считает, что чудом остался жив: «По дороге я встретил две машины с бандитами, они уходили в сторону Али-Юрта. Это была «газель» и «пятерка», потом их нашли. Боевики, видно, бросили их у лесополосы, а вертолетчики на всякий случай обстреляли». Спикер говорит, что в эту ночь никто не был в безопасности -- даже президент Ингушетии. По его словам, сам Мурат Зязиков находился в Назрани, а потом уехал в свое село, но и оттуда пытался контролировать ситуацию.

Контролировать ее, однако, было сложно. Все участники событий в один голос говорят, что в ту страшную ночь связаться с военным командованием было невозможно. А секретарь совета безопасности республики Башир Аушев рассказывает, что когда ему через несколько часов после начала перестрелок в Назрани удалось дозвониться до руководителя управления ФСБ генерала Корякова, тот ответил, что «все контролирует и ничего страшного не произойдет».

Правда, управление ФСБ, здание которого находится в Магасе, выдвинуло в Назрань два бэтээра. Но экипажи «коробочек» не сумели сориентироваться в ночном городе, и машины сожгли. Очевидцы событий говорят, что все, кого нападение застало на постах, воевали одинаково. Особенно отличились милиционеры и пограничники, несколько часов державшие оборону в своих зданиях в занятом боевиками городе. Военные же к ним на помощь не пришли.

«За этот год мы так и не получили удовлетворительного ответа на вопрос, почему это случилось, -- говорит спикер парламента Махмуд Сакалов. -- В Ингушетии, всего в 17 километрах от Назрани стоит 503-й полк Минобороны России. Мы спрашивали их командира, почему он не выдвинулся в Назрань. Они отвечают, что все случилось слишком неожиданно, что они не получили команды выдвигаться». Полк, стоящий между Назранью и чеченской границей, у станицы Троицкой, сам подвергся нападению -- группа гранатометчиков засела на кладбище между расположением и станицей и методично обстреливала военных. Те, видимо, не рискнули выходить колонной, чтобы не рисковать техникой и людьми. «Может, это и хорошо, что они не вывели танки, -- говорит г-н Сакалов. -- В городе могли бы не разобраться и начать стрелять по своим -- началось бы светопреставление. Но, с другой стороны, на то они и военные, чтобы знать, как поступать в той или иной ситуации».

«У них в 503-м кроме танков есть и бэтээры, - добавляет секретарь совбеза Башир Аушев. -- Они спокойно могли отвлечь этих гранатометчиков основными силами, а тем временем вывести колонну бэтээров через другой выход, приехать в город и со всеми разобраться. Но даже если оставить в стороне вопрос с выдвижением, неясно, почему они ничего не сделали, чтобы блокировать отступающих боевиков. Или вот батальон 49-й бригады, который стоит вдоль чеченской границы от Нестеровки до Ставропольского края, -- почему они ничего не сделали ни при отходе боевиков, ни раньше, при их наступлении? Бригада стоит во Владикавказе, это 40 минут ходу. У них что, не было возможности связаться между собой? Или поднять вертолетную группу с аэродрома в Моздоке?»

Г-н Аушев, сам долгие годы работавший в структуре еще союзного МВД, считает, что даже несмотря на все генеральские отставки, подписанные Владимиром Путиным после экстренного визита в Назрань утром 23 июня прошлого года, случившееся заронило в ингушские души зерно недоверия к российским силовикам. Но ни он, ни большинство его коллег не согласны, что прошлогодняя трагедия может хоть в какой-то степени считаться справедливой местью отчаявшихся местных жителей за террор, который, по мнению ряда наблюдателей, был развернут в Ингушетии в месяцы, предшествующие налету.

«Я по должности знаком со многими материалами расследования, -- говорит Башир Аушев. -- Нападавших было от 400 до 700 человек, там были люди многих национальностей, хотя известно, что командовали на всех участках их наступления чеченцы и арабы. Местных там действительно хватало, но большинство, по-моему, пошли за деньги. А нападение на Назрань было одним из звеньев большой операции, которая затем продолжилась в Беслане. Понимаете, есть тактики, а есть стратеги. Они сидят за рубежом и очень хотят расшатать положение на Кавказе. И Ингушетию им чуть не удалось втянуть в тот хаос, который уже столько лет происходит в Чечне. У них не получилось в Галашках в 2003-м (рейд боевиков Гелаева. -- Ред.), не получилось в прошлом году. Теперь, весной, не получилось с Пригородным районом (спорная территория на границе Ингушетии и Северной Осетии, ставшая причиной межэтнического столкновения в 1992 г. -- Ред.) Нашлись мужики, которые ситуацию удержали».

Дестабилизация под видом борьбы с терроризмом

Ингушские оппозиционеры и правозащитники придерживаются несколько иного мнения. «Фактически, дестабилизация на Кавказе происходит под видом контртеррористических мероприятий, -- говорит Мурат Озиев, главный редактор оппозиционной газеты «Ангушт». -- Буквально позавчера (в понедельник, 20 июня. -- Ред.) прошла очередная их операция. Человек зашел в гости к своему двоюродному брату, в том же доме находились их матери и сестры. Они сломали ворота бэтээром и убили двух человек. Давайте даже представим себе, что это были террористы. Зачем нужны эти внесудебные действия? Эффекта от этой операции, кроме двоих убитых, нет, а внесудебные расправы пугают население».

Но с точки зрения властей, операция, проходившая в понедельник вечером в доме 14 по Коммунальной улице в Назрани, выглядела несколько иначе. На этот, как выражаются оперативники, «адрес» они пришли в связи с расследованием взрыва на ингушском участке федеральной трассы Ростов--Баку 23 мая этого года. На обочине во время прохождения армейской колонны сработал фугас. Никто не пострадал, колонна продолжила движение, а на место приехали ингушские милиционеры. Пока они осматривали место взрыва, сработало еще одно устройство, в результате чего несколько сотрудников погибли и получили ранения.

По данным следствия, в доме на Коммунальной, часть которого хозяин сдавал чеченцам, могли находиться причастные к подготовке взрыва люди. Хозяин дома и несколько находившихся там женщин вышли к милиционерам по их требованию, но рассказали, что в доме есть еще двое молодых людей. В ответ на требование выйти последние открыли стрельбу.

«Дальше все делалось по правилам: вызвали бэтээр и провели спецоперацию», -- говорит Башир Аушев. По его словам, один из убитых ингушей действительно является давним участником бандформирований. Второй, видимо, был новобранцем. И когда они открыли стрельбу, другого выхода у оперативников уже просто не оставалось.

Г-н Аушев признается, что в целом доволен результатами расследования налета 21--22 июля. 14 человек осуждены, еще более десятка находится под следствием. В то же время в офисе местного отделения правозащитного центра «Мемориал» лежит целая кипа жалоб, написанных самими подследственными или под их диктовку. Сотрудники центра просят не называть конкретных фамилий, потому что боятся за жизнь этих людей: в каждой из жалоб -- длинный и до дрожи обстоятельный рассказ об избиениях и истязаниях, применяемых к задержанным -- а порой и самостоятельно сдавшимся людям. По словам правозащитников, для прокуратуры эти бумаги не считаются доказательствами, а рассказывать об избиениях в суде присяжных подсудимый вообще не может, поскольку это расценивается как давление на суд. «Мемориал» намерен собрать показания сразу нескольких человек, обобщить их и после этого опубликовать: «Надеемся, всех нас вместе не убьют».

Но представители ингушской власти считают данные правозащитников преувеличением. «Да, УФСБ некоторое время назад действительно перегнуло палку, -- рассказывает Башир Аушев. -- В администрацию хлынул поток жалоб. На одном из заседаний совбеза президент, обычно очень спокойный, пытался выяснить у их руководства, что происходит. Они каждый раз уходили от ответа. И Мурат (Зязиков. -- Ред.) вышел из себя, буквально кричал на них: «Вы понимаете, что только озлобляете людей?»

Сами правозащитники признают, что после смены руководителя УФСБ в октябре прошлого года ситуация поменялась и стала более спокойной. Однако недавняя история Адама Горчханова, который в июне этого года «выпал» (по официальной версии) из окна следственного изолятора во Владикавказе через несколько дней после задержания, снова всколыхнула Ингушетию. «Какая разница, где бьют -- в Назрани, во Владикавказе или в Ханкале? Речь идет о системе», -- говорит Мурат Озиев. Но чиновники считают, что разница большая -- на то, что происходит во Владикавказе, равно как и в Ханкале, ингушские власти повлиять не в состоянии.

Секретарь совбеза Ингушетии, в свою очередь, напирает на снижение количества похищений людей. В том числе и тех случаев, о которых с тревогой говорят правозащитники, то есть когда сотрудники силовых структур не сообщают родственникам, кем и куда был увезен задержанный. У г-на Аушева есть даже своя версия, объясняющая, с его точки зрения, значительную часть таких исчезновений: «В Чечне, а в меньшей степени и в Ингушетии, в последние годы появилось множество «кровников» (от обычая кровной мести. -- Ред.). В ряде случаев они просто подкупали недобросовестных сотрудников, те приходят вместо них и забирают того, кому положено было отмстить».

Секретарь совета безопасности полагает, что больше других на этом поприще отличались сотрудники силовых структур Чечни, которые беспрепятственно проникали в Ингушетию по своим удостоверениям. «В последнее время такие случаи почти сошли на нет, -- утверждает г-н Аушев. -- Особенно после прихода нового прокурора. ФСБ перестала хватать кого попало без объяснения причин, и чеченцев на границе стали чаще останавливать и проверять».

Спустя год после трагедии все представители ингушской власти, которым положено иметь спецсвязь, обеспечены такой связью с командованием Северо-Кавказского военного округа и ближайших подразделений. В Ингушетии сформирован дополнительный полк внутренних войск МВД и специальный резервный батальон патрульно-постовой службы при министре внутренних дел.

Вот только самого министра нет уже более двух лет: погибший в ночь на 22-е Абукар Костоев был только исполняющим обязанности. Сохранил приставку «и.о.» и его преемник Бислан Хамхоев. Секретарь совбеза Башир Аушев полагает, что эта ситуация не дает ингушскому милицейскому ведомству перейти с «временного» на нормальный режим работы. Тем не менее у властей все-таки есть надежда, что повторить ингушский рейд боевикам не удастся. Признаков усиления в виде солдат и техники в республике не видно, но на всех ключевых перекрестках стоят посты местной милиции и федералов.

«Идет необъявленная партизанская война, в которой противник видит нас, а мы его -- нет, -- говорит Махмуд Сакалов. -- Видно, слишком долго мы молчали -- теперь вот приходится ситуацию исправлять. Бандиты все еще могут днем ходить и ездить туда-сюда, общаться с населением, чтобы однажды ночью прийти и на кого-то напасть. Войны вроде бы не видно, но она идет. А перегибы, конечно, бывают. Но ведь всем ясно, что если тебя задерживают по подозрению в терроризме или участии в бандформированиях, вряд ли стоит ждать, что к тебе домой придут утром, вежливо постучат и спросят: «Уважаемый, ты выспался?»