Решив по весне поговорить про страсть, любовь и эротику, «Камерный балет «Москва» выпустил вечер одноактных балетов. «Смерть в Венеции», «Вальпургиева ночь» и «Алиса в стране чудес» были призваны рассказать о любви все и закрыть тему.

Началось все с любви нетрадиционной, то есть с «Венеции». Слева на сцене возникла группа из четырех человек в белых трико -- два парня, две девушки. Это был один персонаж, назывался -- «Античный памятник» (четверка вилась, колыхалась, переплетениями чаще всего напоминала Лаокоона). Справа на сцене сидел повесив голову молодой человек (в программке написано «Художник»). Рядом с ним замерла размалеванная девушка (Кукла; в дальнейшем ее суть была выявлена не только гримом, но и деревянно-кукольными движениями). У темного задника переступала на черных-черных пуантах одетая в черный-черный балахон женщина в венецианской маске. Это была, натурально, Смерть. Вот и все действующие лица балета Эдвальда Смирнова «Смерть в Венеции».

А что, вы ждали Густава фон Ашенбаха и Тадзио? Ну что вы, это даже как-то неловко. Ожидать такого занудства (внятного перенесения на сцену сюжета, взятого у Томаса Манна, если берешь знаменитое название и упоминаешь писателя в программке) можно разве что от Ноймайера, сделавшего в своем Гамбурге «Смерть в Венеции» в прошлом декабре. Эдвальд Смирнов парит над скучным текстом, он обобщает и осмысливает. Потому части Памятника у него делают арабески и несколько натужно садятся в шпагат; смерть, воздев руки, кружит по сцене на пуантах, ни к кому не прикасаясь; а вся история состоит в том, что, бросив бессмысленную Куклу, Художник устремляется к отделившемуся от Памятника безымянному юноше (молодой человек ложится на пол и мелко дрожит; Художник водит над ним руками). Никаких танцев на сцене, собственно говоря, не происходит. За те двенадцать минут, что идет малеровское «Адажиетто» (и ведь не постеснялся человек взять музыку, на которую Бежар поставил легендарный номер для Хорхе Донна), хореограф убедил аудиторию, что любовь мужчины к памятникам -- вещь очень тоскливая.

Развеять мрачное настроение была призвана «Вальпургиева ночь» (балетную сцену из оперы Гуно «Фауст» в хореографии Леонида Лавровского восстанавливал для театра Юрий Ветров). Одетые в ярко-зеленые, рыжие и бордовые колготки сатиры, повадками напоминавшие обнищавших строительных таджиков, явно боялись резвых нимф в голубеньком тряпье; вакх с вакханкой изо всех сил напоминали публике, что они классики и на этом шабаше оказались случайно. Разгул был пристоен как детский праздник. Зато следующий за ним в программе детский праздник -- «Алиса в стране чудес» -- обернулся разгулом.

Александр Розенблат сделал партитуру для балета из восьмидесяти обрывков знакомых мелодий -- от «Травиаты» и «Кармен» до Собачьего вальса. Иван Фадеев поставил этот балет как череду номеров для эстрадного шоу. Причем шоу не того типа, что показывают на больших площадках, а того, что дают в казино и ночных клубах. Именно там может пригодиться история блондинистой дуры, превратившейся во время путешествия по Зазеркалью в обряженного в пачку мужика. К этому превращению ее ведет череда встреч -- с синим утопленником, обвитым черными проводами, с пухлой вагиной в костюме с меховой оторочкой (здесь -- отдельное спасибо художнику Виктору Герасименко), с рыцарем, тыкающим в Алису розовым копьем (после чего Алиса приказывает светотехникам вырубить свет и бросается с рыцарем трахаться). Хореография как таковая сделана в той же стилистике (но это привычная манера Ивана Фадеева, знакомая еще с его выпускных гитисовских работ).

Казалось бы, с «Камерным балетом «Москва» все ясно. Можно приглашать на «Алису» министра-музыковеда (вариант -- взвод автоматчиков). Но вот тут же, в этой труппе, существует отличная «Весна священная» Режиса Обадиа и нортоновский «Взлом»; тот же самый худрук Николай Басин, что дает работу Ивану Фадееву, приглашает на постановку Раду Поклитару. Может быть, у Басина раздвоение личности? Он сам не ведает, что творит? Помог бы кто-нибудь человеку.