Приезду спектакля «Дядя Ваня» МДТ из Петербурга предшествовал слух, что это едва ли не лучшая работа театра и режиссера Льва Додина, практически шедевр и главный претендент на «Золотую маску». Возможно, завышенные ожидания сыграли не благую роль. Однако с самых первых минут спектакля предвкушение сменилось недоумением. Показалось, что Лев Додин, убегая в своих предыдущих чеховских спектаклях от банальности и штампов, пришел к ним с другой стороны.

На сцене -- то, что можно увидеть в любом театре, где ставят Чехова: венские стулья, кресло-качалка, самовар, люди в белом. Условная комната, над которой нависает ферма со стогами сена: образ сельского хозяйства, деревни. Эти стога символически и визуально давят на героев, а к концу представления, как и следовало ожидать, опускаются вниз, и дядя Ваня с Соней за рабочим столом оказываются как бы среди луга. Столь же подчеркнуто однозначны и все прочие метафоры спектакля.

Среди героев нет ни одного симпатичного человека. С самой первой фразы на сцене господствует пафос и «глупая риторика», которую, положим, можно при желании объяснить тем, что и дядя Ваня, и Астров живут в деревне, читают либеральные брошюры, откуда набрались трескучих фраз, их и повторяют затверженно. Это, возможно, трактовка, но возникает ощущение, что и актеры так же неестественны, как их герои. Допустим, дядя Ваня завистлив, Астров циничен, Соня глупа, Елена слишком чувственна, а Серебряков капризен и ревнив... Но отчего это так однозначно, подчеркнуто и от того совершенно не интересно? Есть несколько сцен, в которых действие преобладает над речами. Смешно Серебряков капризничает перед женой, к которой он -- проверив себя -- не испытывает вожделения. И боится Войницкого: «Не оставляйте меня с ним! Он меня заговорит!» Зритель, по-моему, в этот момент разделяет его опасения.

Еще один живой разговор происходит между Соней и Еленой. Они откровенничают: «Ты хотела бы, чтобы у тебя был молодой муж?» -- «Какая ты еще девочка. Конечно, хотела бы!» (Здесь актриса демонстрирует, что мысли ее героини принимают вполне определенное направление) Ну, спроси еще что-нибудь, спроси...

Похоже, что тема сексуального влечения Елены к Астрову -- единственное живое чувство, возбуждающее энергию постановщика. Все сцены, связанные с этими персонажами, сочинены легко, забавно и смотрятся интересно. Астров в этом спектакле откровенно фатоват, его ухаживания грубы и откровенны, он с опытностью провинциального донжуана и доктора (вспомним Дорна из «Чайки») легко отметает все завуалированные подходцы Елены и переходит к главному: «Ты видишь, это неизбежно, нам надо видеться...». А в сцене прощания уже Елена -- ведущая сила этого романа; отговорив положенные реплики, она бросается к Астрову, целует его и ... здесь режиссер сознательно меняет ход действия -- явно дожидается в его объятиях прихода всей компании, чтобы, возможно, спровоцировать скандал, что-то изменить в предначертанной жизни. Но скандала не происходит, Серебряков предпочитает не обратить внимание на поведение жены и, только прощаясь с Астровым, говорит ему со значением: «Дело надо делать!».

Собственно, сократи Додин пьесу, убери из нее все, не относящееся к страсти молодой женщины, живущей с эгоистичными и скучными мужчинами, все могло быть значительно лучше. Также получается, что дядя Ваня, да и Соня остаются скучными эпизодическими лицами, которые слишком много и не по делу говорят, чужими, выспренними словами. А сама пьеса кажется обветшавшей, старомодной, да и к тому же написанной не Чеховым, а скорее уж Горьким. Убрав подтекст, нюансы, атмосферу и оставив отчетливо и членораздельно поданные монологи, Додин продемонстрировал какой-то провинциальный тип режиссерского театра, в котором нет эмоций, а есть лишь концепция, где никого не жалко и ничему не сочувствуешь. При этом нет и оригинальности, остроты, игры ума, которыми отличались его предыдущие постановки.