После трагедии Беслана события в Южной Осетии как-то сразу отошли на второй план. Кое-кто из экспертов даже предположил, что Россия после случившегося откажется от участия в южноосетинском урегулировании, поскольку будет слишком занята кавказскими территориями, на которые вполне официально распространяется ее суверенитет. К тому же казалось, что грузинская сторона теперь хотя бы временно приостановит свой натиск на южноосетинском направлении: все-таки по обе стороны Кавказского хребта живет один народ, и оказывать давление на осетин на юге в минуту, когда им нанесен столь страшный удар на севере, мягко говоря, неэтично. Однако спустя две недели после Беслана становится ясно: напряженность не снижается. Президент Южной Осетии Эдуард Кокойты вновь подтвердил твердое намерение сохранить южноосетинскую независимость от Грузии, а Россия показывает свою решимость, вводя фактическую транспортную блокаду Грузии и демонстративно сохраняя при этом транспортный обмен с Абхазией и Южной Осетией. Специальный корреспондент «Времени новостей» побывал в Южной Осетии незадолго до нападения на Беслан и убедился в том, что пророссийские настроения там очень сильны, но местные жители разочарованы слишком сдержанной позицией России по отношению к происходящему в зоне конфликта.

Страна руин

Будущее Южной Осетии по-прежнему неопределенно, зато тревожные призраки прошлого сгущаются по обеим сторонам Транскама -- единственной дороги, которая связывает республику с Россией. Примерно в получасе езды от Рокского перевала в сторону Цхинвали расположено осетинское селение Дзау. Сейчас это просто большое село, и трудно поверить, что 12 лет назад здесь был самый настоящий поселок городского типа -- с асфальтированными улицами, скверами и многоквартирными пятиэтажными домами. Пятиэтажка осталась всего одна, мостовых почти нет. Только бюсты Ленина и Сталина нелепо торчат среди сорняков, да неизвестно почему уцелевшие беседки давно несуществующего ресторана нагоняют тоску.

Хотя война тогда уже шла, Дзау был разрушен не войной, а землетрясением. Война, как ни странно, даже некоторым образом спасла жизнь почти всем его жителям: в тот роковой день и час они вышли из домов на большой антивоенный митинг и находились в поле, когда их дома начали разлетаться на куски, как будто игрушечный городок. Говорят, что тогда погиб один-единственный человек -- немощный старик, который просто не смог выйти из дому.

Руины в Южной Осетии можно увидеть почти повсеместно, особенно впечатляют остатки советского не то санатория, не то ресторана, торчащие из зарослей рядом с кладбищем, которое расположено на одной из высот к востоку от Цхинвали. Опутанные плющом куски величавой сталинской застройки нагоняют тоскливые мысли о римских провинциях, оставленных империей под натиском варваров, и об участи ушедших цивилизаций. По большому счету, Южная Осетия и есть одна большая руина: экономики почти нет, жителей осталось всего 80 тысяч человек. Они в большинстве не имеют работы, вынуждены покупать продукты по ценам, взвинченным грузинской транспортной блокадой, и жить в домах, в которых часто нет ни воды, ни электричества. При этом те, кто остался, готовы до конца сражаться за свои дома и землю -- какими бы они ни были.

Женщины в черном

...Скверы в Дзау, которые когда-то озеленяли дворы городских многоэтажек, без этих многоэтажек выглядят каким-то странным полудиким редколесьем. Под деревьями по двое и по трое сидят на корточках сурового вида мужчины с очень неприветливыми лицами. На некоторых из них камуфляжные куртки. Оружия, правда, не видно. Водитель уверяет, что все они местные ополченцы. Это расходится с версией грузинской стороны, которая несколько недель подряд уверяла, будто в Дзау полным-полно казаков и прочих наемников, которые якобы съехались туда со всей России. Определить из окна машины, есть ли в Дзау казаки и наемники, разумеется, трудно: горные села, напоминающие идиллический пейзаж позапрошлого века, способны превращаться в ощетинившуюся крепость за считаные минуты, но в остальное время бойцы предпочитают не слишком попадаться на глаза приезжим.

Точно известно одно: местные жители уже открыли счет смертям. 22 августа в Дзау из Гори (Грузия) привезли убитого 25-летнего Геннадия Санакоева, его тело было единственным, что грузинская сторона смогла предъявить общественности после громкого заявления о поимке восьми казаков. Казак оказался местным жителем, а вся история выглядит каким-то диким недоразумением -- его семья долгое время жила в Казахстане. Судя по всему, фонетическая близость слов «казак» и «Казахстан» -- единственное, что связывало Геннадия с казачеством.

«Геннадий работал во Владикавказе, и когда узнал, что по Цхинвали стреляют из тяжелых орудий, сразу приехал сюда, -- рассказывает его мать Жанна. -- На Джавских высотах ребята рыли окопы, и он сразу пошел туда, даже не поел. Зачем-то взял с собой книжку». Мать пожимает плечами и показывает старенький томик Шукшина. Говорит, Геннадий по-русски разговаривал лучше, чем по-осетински, может, поэтому его приняли за казака.

Ополченцы, которые были с Геннадием на позиции в тот вечер, рассказали матери, что он первым заметил приближение противника. Когда по ополченцам начали стрелять, они ответили. Геннадий расстрелял рожок своего автомата, и командир приказал ему прорываться через лес в селение. Оторвавшись от своих, Геннадий был ранен в обе ноги. С этой еще несмертельной раной его подобрали грузины. Говорят, что в Гори его с пристрастием допрашивал сам министр внутренних дел Грузии Ираклий Окруашвили. Итог допроса оказался таким существенным, что Геннадия Санакоева пришлось похоронить. Однако осетинская сторона и российские миротворцы добились выдачи тела. Его эксгумировали и привезли домой. Только матери показывать не стали и хоронили в закрытом гробу.

«Я не знаю, как поступить, чтобы больше такого не было, -- говорит Жанна. -- Я потеряла сына. Но я боюсь, что за мной будет еще целая плеяда женщин, которым придется носить черное. Вы понимаете, как это страшно?»

У каждого своя дорога

В том, что в Южной Осетии идет война, сейчас никто из местных уже не сомневается, даже несмотря на нынешнее относительное затишье. Линия фронта у этой войны очень сложная. Вернее, ее как таковой нет. Официально ведь и войны нет. Зона конфликта, широкая полоса территории вдоль границы Южной Осетии и Грузии, которую грузины считают административной, а осетины -- государственной, по-прежнему контролируется Смешанными силами по поддержанию мира (ССПМ). Миротворцы -- это три батальона по 500 человек: российский, грузинский и осетинский. Они подчиняются командующему. Миротворцы должны исполнять решения четырехсторонней смешанной комиссии по урегулированию, в которую входят представители России, Грузии и обеих Осетий. По идее ССПМ -- единственная легальная вооруженная сила в зоне конфликта.

Но де-факто это, конечно же, не так. В зоне есть загадочная «третья сила», ополченцы и даже грузинские полицейские. Самая же большая сложность заключается в том, что в зоне конфликта чередуются грузинские и осетинские села. К примеру, внутри Южной Осетии, к северу от Цхинвали, находится целый грузинский анклав. Это села Курта, Ачабети, Кехви и Тамарашени. Тамарашени непосредственно соприкасается с Цхинвали, и прежде чем въехать в столицу, надо некоторое время ехать по грузинской территории. В селах подняты флаги с крестами святого Георгия, а их администрация подчиняется правительству Грузии. Села, по сути, блокированы. Ездить по их территории решается далеко не всякий осетинский водитель: уже были случаи, когда машины останавливали, а водителей грабили и били.

Осетины, разумеется, тоже не остаются в долгу перед грузинами, отваживающимися появляться на осетинских отрезках трассы. Не менее опасны и две объездные дороги, проложенные выше в горах и доступные только для «Нивы» с передним приводом: грузины построили свою дорогу, чтобы ездить в Тамарашени в обход Цхинвали, а осетины -- свою, чтобы объезжать Тамарашени по пути во Владикавказ и обратно.

Предосторожности в общем-то нельзя назвать излишними. В Дзау наш водитель спросил, рискнем ли мы ехать напрямую через грузинские села, и если да, то в порядке ли у нас документы. Поскольку по пути мы уже пересекли российский таможенный терминал и не имели никаких проблем с паспортами, ответ был утвердительный. Но оптимизма нам хватило только до поста в Кехви.

В этом месте дорога перекрыта самым настоящим блокпостом: на обочинах сложены бетонные блоки, у скальной стенки стоят два армейских кунга и БМП с российским флажком на антенне: это миротворцы. На этом посту в основном из российского батальона. Но перед ними стоит еще один пост -- пост грузинской полиции. Как пояснил потом тогда еще командовавший ССПМ генерал-майор Святослав Набздоров, смешанная комиссия разрешила грузинам иметь в Кехви полицейский пост, на котором могут присутствовать пять сотрудников. Однако вооруженных людей там гораздо больше, и никаких знаков различия, которые могли бы означать их принадлежность к полиции, не видно. Нашу машину они остановили. «У вас есть визы?» -- спросил полицейский в видавшей виды камуфляжной майке. «Мы граждане России, и для въезда на территорию Южной Осетии нам не нужны визы». Ответ полицейского не устроил: «Вы находитесь не в Южной Осетии, а на территории Грузии, а у нас с вами визовый режим. Решение принимали в Москве, на них и обижайтесь, а я не могу нарушать закон», -- строго резюмировал он, забирая наши паспорта.

Территориальный спор, который никак не могут разрешить в самых высоких политических инстанциях, в нашем случае прекратил командир российских миротворцев. Пока мы пили кофе у него в кунге, он о чем-то убедительно побеседовал с бдительным стражем порядка, и тот сам вернул паспорта. Когда грузин вышел, командир сразу связался со следующим постом в Тамарашени и предупредил, чтобы нас встретили. «Когда проезжаете эти смешанные посты, старайтесь не останавливаться у грузин, подруливайте сразу к нашим, -- порекомендовал он. -- У полицейских свое начальство, я им ничего приказать не могу, могу только по-хорошему договориться. Хотя «осетров» (осетин. -- Ред.) они грабят по-черному: не в порядке документы, нет визы -- разворачивайся или плати 300 рублей. «Осетры» им, правда, тоже дают жизни. На прошлой неделе в Дзау остановили машину с армянами и велели передать: если и дальше будет на дороге беспредел, ни один грузин вообще здесь больше никогда не проедет».

Командир предельно политкорректен. Показывая на следы от осколков на скальной стене, к которой буквально прижат пост, он говорит, что во время последнего обострения, 16--19 августа, по посту не стреляли. На противоположном берегу Лиахвы -- грузинское село. Надо полагать, что кто-то из его жителей просто развлекался, паля по скале справа и слева от российского триколора, -- при чем тут пост?

Командующий миротворцами не так дипломатичен: «Куртатинская полиция -- это настоящий камень преткновения. В Кехви им позволено иметь пятерых полицейских, но там по первому свистку собирается 25, а то и 30 человек. А их командира я лично несколько месяцев назад передавал горийской полиции, после того как он был задержан при попытке нападения на водителя в Кехви. Начальник горийской полиции обещал, что с ним разберутся по всей строгости закона. Вместо этого он почему-то стал начальником полиции в Курта и продолжает заниматься грабежом. Вы видели, как он выглядит? Это же настоящий полевой командир!»

Война миротворцев

Командир осетинских миротворцев, занимающих позицию у сельского кладбища над селением Приси, тоже похож на полевого командира. Майор Александр Ивахненков, этнический русский, долго живший в Осетии, сидит на земле в окружении своих бойцов и спорит с офицером, который приехал на позицию из штаба миротворцев. Штаб решил вывести пост, который занимает Ивахненков, а вместе с ним и соседний грузинский пост, в километре дальше по склону, над грузинским селом Аргвици. Суть миротворческих постов в том, что службу на них несут именно смешанные силы, то есть и грузины, и осетины, и русские. Но пост в Приси чисто осетинский, а в Аргвици чисто грузинский. Каждую ночь миротворцы палят друг в друга из всех имеющихся видов оружия: Ивахненков показывает старинный дуб, развороченный попаданием мины и набитый жуткими зазубренными осколками.

«Я уведу отсюда людей только после того, как смогу лично убедиться, что грузины тоже сняли свой пост», -- говорит Ивахненков. Офицер из штаба предлагает ему вместе поехать на грузинскую позицию и посмотреть, как грузины снимают пост. Ивахненков соглашается, но ворчит: «Им ничего не мешает отойти сейчас в Эредви (грузинское село в зоне конфликта. -- Ред.), а потом вернуться. Если ты так уверен, что они не вернутся, давай, ты будешь за них отвечать? Если они придут сюда, когда нас не будет, и начнут стрелять, мы поймаем тебя и спросим». Офицер из штаба улыбается и говорит что-то про сдержанность и необходимость не поддаваться провокациям. Но свести разговор к шутке не получается: осетины провели на этой высотке не одну ночь и знают, что на настоящей войне законы дипломатии уже не работают.

В конце концов Ивахненков соглашается ехать со штабными на пост грузин в Аргвици. Присутствующим журналистам миротворцы объясняют, что в Аргвици тоже стоят бойцы ССПМ, поэтому бояться особо нечего -- но снимать все же не рекомендуется. В Аргвици действительно есть пост -- гораздо более серьезный, чем в Приси. Вдоль горной дороги стоят три или четыре БМП без опознавательных знаков, а на хорошо оборудованной позиции можно без труда насчитать несколько десятков бойцов. Ни одной маркировки, означающей, что это миротворцы, нет. А самое интересное, что штабные офицеры не узнают грузинского командира -- хотя грузинских миротворцев всего 500, и их, казалось бы, можно узнать в лицо. Командир представляется Георгием, не называя ни звания, ни фамилии, требует убрать камеры, но обещает, что к семи оставит пост, как это предписано командованием. Ивахненков скептически качает головой, но «подосиновики» -- так за желтые береты прозвали военных наблюдателей ОБСЕ -- верят грузинам. Ивахненков все-таки соглашается увести своих солдат, не дожидаясь ухода грузин, но обещает вернуться при первом признаке опасности. Вскоре два его «Урала» уезжают с осетинского поста в сторону Цхинвали.

Миротворцы поднимаются еще выше в горы и попадают на третий миротворческий пост, который должен будет теперь в одиночку охранять мир и порядок в окрестностях. Там тоже стоят грузины -- пост совместный, грузино-российский. У штабных на лицах явное облегчение: здесь их снова знают, и они, в отличие от поста в Аргвици, отдают себе отчет, с кем имеют дело. Отсюда, с верхней точки, видно, что сборы грузин в Аргвици затягиваются. Наблюдатели уезжают в Цхинвали, так и не дождавшись их ухода, -- правда, офицеры обещают вернуться сюда вечером. Но вечером у них наверняка будет полно других забот: хотя артиллерийские налеты на Цхинвали после 19 августа не повторялись, перестрелки происходят практически каждый день с наступлением сумерек. Миротворцам приходится бросаться то в Никози, то в Овневи, то в Эредви -- хотя пытаться выяснить, кто по кому стреляет, практически нереально. Российские военные говорят, что стороны подчас начинают провоцирующий огонь -- незаметно пробираются поближе к позициям противника и начинают стрелять по своим. К ночным перестрелкам в Цхинвали привыкли уже почти так же, как в Грозном.

Утром военные наблюдатели от сторон и от ОБСЕ снова соберутся в штабе у генерала Набздорова и начнут договариваться о маршрутах мониторинга: по идее во время этих поездок полагается проверять те места, откуда ночью -- или раньше -- велся огонь. Но маршруты должны утверждаться единогласно, так что при желании что-либо спрятать не приходится даже особенно стараться. Мониторинг превращается в бесконечную езду по узким и запутанным проселочным дорогам и странные разговоры с местными жителями. За своих миротворцев не принимают ни в осетинских, ни в грузинских селах. В грузинских за ними время от времени начинают зорко следить одетые в гражданское мужчины с рациями, а дети, ни слова не понимающие по-русски, сопровождают наблюдателей практически постоянно. Обнаружить спрятанные артиллерийские батареи и выяснить их принадлежность таким способом едва ли возможно.

Кстати, «третью силу», о которой так много говорили СМИ в связи с августовскими артобстрелами Цхинвали и окрестностей, нашел генерал Набздоров. «Когда мы 19 августа поднимались на высоты, где потом проводилась так называемая спецоперация грузинского МВД по поиску этой «третьей силы», «третья сила» сама позвонила старшему воинскому начальнику грузинского батальона полковнику Кибадзе и в нелитературных выражениях потребовала остановить наше движение», -- рассказал генерал. По его мнению, этой таинственной силой были части внутренних войск МВД Грузии, незаконно находившиеся в зоне конфликта. Поэтому министр внутренних дел Грузии Ираклий Окруашвили и заявил о необходимости спецоперации, а миротворцев на высоты пустили лишь после этого. «Ему надо было как-то выпутаться из сложного положения, -- говорит генерал. -- А после того, как они провели свою операцию, мы не обнаружили в этой зоне ни одной гильзы и ни одного схрона. Зато на грузинской объездной дороге (в Тамарашени в объезд Цхинвали. -- Ред.), которую охраняло в нарушение любых договоренностей до тысячи грузинских солдат и офицеров (эти силы были выведены 19 августа, сам выход был зафиксирован телекамерами канала НТВ. -- Ред.), до сих пор находят «подарки»: сняли уже 15 растяжек и еще 20 мин уничтожили взрывным способом. Причем снимать растяжки приходится командующему грузинским миротворческим батальоном. Эту дорогу уже прозвали «дорогой смерти».

Законные формирования

После августовских обстрелов в Цхинвали понемногу стала возвращаться жизнь -- с улиц исчезли жуткие металлические осколки реактивных снарядов, зато появились машины и прохожие. Самые большие дыры в стенах и крышах кое-как заделали, некоторые хозяева покрепче даже вставили новые стекла вместо выбитых. Некогда огромный рынок на въезде в Цхинвали со стороны Грузии, где в июне еще теплилась хоть какая-то жизнь, теперь совсем закрыт. Но на городском рынке идет кое-какая торговля -- хотя цены здесь из-за фактической блокады втрое, а то и вчетверо выше владикавказских. В центре города по вечерам теперь почти никогда не гасят свет -- в июне отключения были ежедневными и повсеместными, теперь полная темнота наступает только на окраинах, и то не каждый день. Впрочем, на некоторых окраинах жители сами предпочитают соблюдать светомаскировку: продолжения обстрелов ждут в любой момент.

В «Шанхае», как называют юго-западный квартал города, за лето выкопали самые настоящие окопы. Но с конца августа в них никого нет: командование миротворцев велело ополченцам оставить позиции в зоне конфликта, где могут находиться только «официальные» миротворцы. «Вообще, ополченцев можно понять -- они берутся за оружие, чтобы защищать свой дом, -- говорит генерал Набздоров. И корректно добавляет: -- Но как только они начинают стрелять по миротворцам, они становятся незаконными вооруженными формированиями».

По кому можно стрелять из окопов в «Шанхае», не очень понятно. С крыши разрушенного заводского цеха ополченцы смотрят в бинокль на цепочку грузинских позиций на окраине грузинского селения Никози. В окопе напротив тоже блестят стекла биноклей, можно различить вооруженных людей, у которых тоже нет желто-голубой маркировки миротворцев. Справа над всем этим -- наблюдательная вышка военного городка российского миротворческого батальона, с нее позиции грузин видны еще лучше, чем с крыши цеха. Но видят ополченцы и миротворцы по-разному: миротворцы говорят, что под Никози залегли их грузинские коллеги, ополченцы в это не верят и уверяют, что это спецназ грузинского МВД. Бывший депутат южноосетинского парламента Георгий Чельдиев живет в "Шанхае" и показывает на свежие следы от осколков в стенах своего дома: «Как вы думаете, это могли сделать миротворцы?»

Г-н Чельдиев состоит в отряде ополчения и рассказывает, что министерство обороны Южной Осетии раздало ополченцам оружие. «Но и своего оружия у людей хватает, -- добавляет он. -- Если грузины пойдут в город, им придется несладко, тем более что воевать они умеют куда хуже нашего. Но они ведь могут и не ходить в город, а просто стрелять из пушек и минометов. А в Гори у них есть еще 120 танков. Против таких сил в одиночку нам будет трудно выстоять. С такими силами, какие они собрали вдоль границы, справиться может только Россия. А мы, ее граждане, пока немножко недовольны тем, как она нас защищает».

Экс-командующий миротворцев со своей стороны предполагает, что в определенных обстоятельствах при эскалации конфликта Россия может объявить о невмешательстве. «Россия может не вмешиваться и даже вывести свои миротворческие силы, -- говорит Святослав Набздоров. -- Но до этого она, безусловно, выведет с территории конфликта своих граждан -- как вам известно, большая часть населения Южной Осетии имеет российские паспорта. Если здесь действительно начнется война, Россия будет держать здесь свои миротворческие силы до тех пор, пока российские граждане не покинут опасную территорию. Для того чтобы защитить своих граждан, Россия может даже ввести дополнительно один или два батальона. Но я совсем не уверен, что осетинское население захочет уйти: скорее всего многие останутся и начнут партизанскую войну. Жертв будет гораздо больше, и едва ли это понравится кому-то в Грузии».