Российская дипломатия борется с международным терроризмом своими -- дипломатическими -- методами. Обозреватель «Времени новостей» Елена СУПОНИНА спросила министра иностранных дел России Сергея ЛАВРОВА, что нового предложит его ведомство на этом поприще в нынешней непростой для России ситуации? Что уже сделано? Что предстоит сделать? И, в конце концов, что такое терроризм в современном мире?

-- Сергей Викторович, сейчас от всех российских ведомств потребуются новые идеи для эффективной борьбы с терроризмом. Ведь пока власти опираются на старые методы, а вот террористы всякий раз придумывают что-то новое. Что со своей стороны может предложить Министерство иностранных дел?

-- Президент Российской Федерации сразу после кровавой развязки ситуации с заложниками в Беслане обратился к нации. Помимо политической оценки произошедшего, помимо оценки нынешней стадии борьбы с терроризмом он объявил о принятии комплекса мер, которые направлены на укрепление единства страны, на повышение эффективности взаимодействия всех тех, кто обязан обеспечить стабильность и безопасность на Северном Кавказе. Эти меры направлены и на повышение реагирования всех государственных структур на чрезвычайные ситуации. Как подчеркнул президент, это будет сделано в соответствии с Конституцией России, и такие поручения президент дал всем ведомствам.

МИД считает необходимым повышение уровня партнерства с другими странами. Это универсальный подход. Речь идет обо всех странах мира. Надо эффективнее использовать те механизмы, которые уже имеются по итогам первого этапа, если можно так выразиться, борьбы международного сообщества с терроризмом. Так, при Совете Безопасности ООН создана (в сентябре 2001 года. -- Ред.) структура -- Контртеррористический комитет. Он призван строго контролировать выполнение всеми без исключения странами решений Совбеза, прежде всего резолюции 1373 (принята 28 сентября 2001 года. -- Ред.). Она требует от всех государств конкретных мер. Во-первых, приведения своего законодательства в соответствие с международными антитеррористическими конвенциями. Разумеется, присоединения к конвенциям тех, кто этого еще не сделал. Во-вторых, это приведение правоохранительных структур и всего госаппарата в соответствие с едиными международными стандартами: чтобы соответствующие структуры каждой страны могли общаться друг с другом на одном языке в режиме реального времени. Такая сопоставимая по всем странам мира правовая и административная база крайне важна для взаимодействия спецслужб при решении конкретных задач предотвращения терактов или ликвидации их последствий.

Этот механизм работает. Сейчас Россия -- председатель Контртеррористического комитета. Россия выступила одним из инициаторов реформы этого комитета, чтобы расширить его возможности действовать максимально быстро и выявлять слабые звенья в контртеррористической сети. А если та или иная страна не располагает ресурсами для заполнения бреши, надо оказывать ей содействие. И если, паче чаяния, кто-то из мирового сообщества отлынивает от сотрудничества с комитетом, надо воздействовать на нарушителей путем принятия имеющих обязательный характер решений Совбеза.

-- Слабые звенья, значит, существуют? На взгляд России, совпадают ли они с «осью зла», которую когда-то обозначили американцы?

-- Мы анализировали степень сотрудничества различных стран с Контртеррористическим комитетом, и ответ на ваш вопрос отрицательный. Слабые звенья сохраняются только в небольших по размеру странах, где не сильно развита административная система, включая правоохранительную. Чаще всего рассматриваются вопросы предоставления таким странам помощи, в том числе финансовой.

-- То есть эти маленькие страны не входят в американскую «ось зла»? Это ни Северная Корея, ни Иран, ни Сирия?

-- Нет, это ни Иран, ни Сирия, ни КНДР. Вот эти-то страны как раз регулярно предоставляют свои отчеты в комитет, и он высказывает пожелания, какие уточнения им надо внести в свою законодательную и правоохранительную практику. Никаких нарушений не наблюдается. Да и если брать все страны мира, каких-то нарушений по отношению к резолюциям Совета Безопасности ООН сейчас не видно, есть только прорехи, связанные с отсутствием необходимых ресурсов и опыта. В связи с этим мы предложили создать при Контртеррористическом комитете фонд помощи таким странам. Государства, имеющие такой опыт, на добровольной основе оказывали бы через этот фонд свое содействие -- финансовое и иное.

-- А Россия может предложить материальную помощь или мы сами нуждаемся в такой помощи?

-- России сейчас поступает помощь -- это в основном касается немедленной помощи в лечении и реабилитации одновременно большого числа людей. Теракт в Беслане был беспрецедентен по жестокости. Счет идет на минуты, так что пригодится любая помощь, быстро поступающая. Что касается укрепления структур борьбы с терроризмом, то мы сами являемся донорами. В Контртеррористическом комитете зафиксирована помощь, которую мы оказываем ряду стран, прежде всего странам СНГ через ОДКБ (Организация Договора коллективной безопасности. -- Ред.). Получают нашу помощь и другие страны, это подготовка кадров, передача опыта контртеррористической борьбы. Здесь нет истины в последней инстанции. Как вы сами сказали в первом вопросе, изворотливость террористов не знает границ. Весь опыт в борьбе с террористами накапливается по крупицам, обмен информации и опытом часто происходит в режиме реального времени.

Я хочу обратить внимание: никогда всех случаев предусмотреть нельзя. Терроризм не знает морали. Придумать эти существа -- я не могу их назвать людьми -- могут что угодно. Трагедия в Беслане тому наглядное подтверждение. Поэтому, к сожалению, надо настраиваться на долговременную борьбу с терроризмом. Это предполагает еще более высокий уровень доверия между спецслужбами, включая даже сотрудничество, которое раньше казалось немыслимым, -- это раскрытие источников информации. Я не специалист в этой области, но я ощущаю во время переговоров с руководителями стран антитеррористической коалиции, что вызревает понимание: закрытость спецслужб друг от друга все-таки должна отступить перед лицом террористической угрозы. Эта традиция спецслужб -- из глубокой истории противостояния государств, систем и блоков. Но терроризм совершенно другой враг.

Двойные стандарты из эпохи "холодной войны"

-- Сергей Викторович, мне иногда кажется, что со стороны таких стран, как США и Великобритания, к примеру, в отношении России есть некое лицемерие. С одной стороны, они выражают нам соболезнования. С другой -- американцы дают политическое убежище Ильясу Ахмадову, а англичане позволяют жить в своей стране Ахмеду Закаеву, хотя выдачи обоих давно добивается Москва. Согласны ли вы с моим мнением, что это двуличие? И что может сделать Россия?

-- Я бы употребил нейтральный термин -- двойной стандарт. Он, конечно, присутствует. Президент России говорил об этом. Мы далеки от того, чтобы подозревать лидеров ведущих государств мира, включая наших партнеров по «большой восьмерке», в том, что этот двойной стандарт сознательно сохраняется в их политике. Но, как и в упомянутой мной традиции взаимодействия спецслужб, инерция очень велика. Сегодня политику делают те же люди, которые уже были активными функционерами в эпоху «холодной войны». От старых стереотипов освобождаться трудно, и не хочу казаться нескромным, но у нас это получается быстрее, чем у наших партнеров. Мы первыми обозначили необходимость создания единого международного фронта против терроризма. После того как террористы вторглись в Дагестан и взорвали жилые дома в Москве и Волгодонске, осенью 1999 года Россия первой поставила вопрос в Совете Безопасности, чтобы не просто осудить, а принять конкретные шаги по сплочению государств в борьбе с этой угрозой. Резолюция, которая тогда по нашей инициативе была единогласно принята, заложила все те основы, что объединяют сейчас государства антитеррористической коалиции. Потом они были развиты и конкретизированы уже после 11 сентября 2001 года.

Предоставление убежища лицам, причастным к терроризму, -- а на то у России есть документальные свидетельства -- не только вызывает у нас сожаление, но и реально подрывает единство антитеррористической коалиции. Это дает возможность террористам прятаться за то, что они называют официальной позицией тех стран, где эти преступники получают политическое убежище. Нам говорят, что убежище предоставляется по линии судебной власти соответствующих стран, и исполнительная власть не может влиять на эти решения. Но исполнительная власть, конечно, может принять меры, чтобы пропаганда терроризма этими людьми не велась. А такая пропаганда ведется. Достаточно вспомнить заявление Ахмеда Закаева, сделанное им из Лондона. Там он прямо и грубо, без всяких экивоков, заявил, что случившееся в Беслане «лежит на совести российского руководства». Цинизм этого заявления понятен, думаю, всем.

К сожалению, и некоторые европейские деятели, в том числе министр иностранных дел Нидерландов (Бернард Бот. -- Ред.), наверное, невольно, но, по сути, подыгрывали этому тезису. Эти деятели, даже не дождавшись похорон убиенных, окончания траура, стали сопровождать свои соболезнования призывами к России объяснить, как все это произошло. Я не слышал таких призывов по отношению к любой другой стране, которая стала жертвой теракта. Почему-то считается, что к США, Испании, Италии, Франции такие призывы обращать неэтично. А с Россией вроде, получается, -- повторяю, наверное, невольно и без злого умысла -- можно обращаться как угодно. Если кто-то искренне хочет узнать нашу оценку хронологии происшедшего, какие выводы мы сделали и уроки извлекаем, то такие вещи необходимо решать в спокойной и конфиденциальной обстановке, а не через телеэкран. Иначе это не укрепление антитеррористической коалиции, а пропаганда и политиканство. Это спекуляция на жизнях людей, на трагедии во внутриполитических целях этих политиков в их стране или в Европе в целом.

-- Что-то можно сделать еще, чтобы лица типа Закаева или Ахмадова все-таки были выданы нам?

-- Я исхожу из того, что требования об их выдаче, о лишении их статуса политических беженцев остаются в силе. Напомню, что в резолюции ООН, направленной на борьбу с терроризмом, по инициативе России специально предусмотрено положение, которое обязывает государство при предоставлении политического убежища изучать досье конкретной личности, чтобы убедиться на сто процентов, что эта личность не связана с терроризмом. Если такие факты всплывают, то резолюция призывает страны -- члены ООН пересматривать решение о предоставлении убежища. Резолюция принята в прошлом году, ее никто не отменял, и мы будем добиваться, чтобы это положение выполнялось. Упомяну и Аслана Масхадова, который сделал поразительное заявление о своем осуждении терактов в Беслане и тут же добавил, что «пока сохраняется нынешняя политика Москвы» в отношении Чеченской Республики, «такие теракты неизбежны». Если это не пособничество терроризму, то тогда, наверное, я ничего не понимаю в лингвистике. Пока же госдеп США внес в черный список и признал террористическими лишь три группировки бандитов, которые действуют в Чечне, и персонально Шамиля Басаева. (Три группировки -- «Исламская интернациональная бригада», батальон «Черные вдовы», «Исламский полк особого назначения». -- Ред.)

-- Сергей Викторович, западные СМИ нередко употребляют в отношении чеченцев, хотящих отделиться от России любыми способами, термин «повстанцы». Считаете ли вы этот термин уместным? И какое слово вы посоветуете употреблять?

-- Мы не можем советовать СМИ. Мы не запрещаем у себя вещание «Аль-Джазиры», других средств массовой информации. Но то, что это террористы чистой воды, у меня сомнений нет. Персональный состав банды, захватившей школу в Беслане, сам по себе говорит о том, что ни о какой освободительной миссии там речи не идет. Это наемники, инструмент международного терроризма. Так что это на совести тех, кто употребляет термин «повстанцы» или, как там еще, «боевики», «сепаратисты». Так дается возможность террористам спрятаться за эти облагороженные термины.

Позиция России на Ближнем Востоке не изменится

-- Вы упомянули о персональном составе банды, в которой были и арабы. Сейчас и в Израиле, и в арабских странах часто звучит вопрос: а не повлияет ли этот факт на изменение позиции России на Ближнем Востоке?

-- Нет, не повлияет, и президент Путин неоднократно подчеркивал нашу принципиальную позицию об отсутствии у террористов национальности и религиозной окраски. Террористы -- это персоналии вне морали, вне культуры, вне религии, вне этноса.

-- Израильская газета «Джерусалем пост» как раз и написала в день вашего приезда в Израиль на днях, что общественное мнение России волей-неволей после всех терактов склоняется к позиции Израиля, но, мол, консервативный российский МИД упорно держится нейтралитета...

-- Да, впечатления от поездки в Израиль у меня очень богатые. И я отдаю должное моим израильским коллегам в том, что касается их дипломатического искусства анализировать позиции других стран. Этим занимаются все страны, которые в освещении позиций своих партнеров прежде всего выделяют то, что ближе к их позиции. Так будет всегда, это часть дипломатии и политики. Так строятся коалиции, создаются мосты для преодоления противоречий. Но еще раз уточню: никакого отношения к арабо-израильскому конфликту наша позиция по терроризму не имеет. Террористы, взрывающие дискотеки или автобусы в Израиле, взрывающие школу в Беслане, устраивающие теракты в Европе, Африке, Америке, Азии, не имеют никакого отношения к тем целям, которые народы этих континентов ставят в отношении сохраняющихся там конфликтов. Эти конфликты могут быть урегулированы через переговоры, с помощью международного права. Единственное, чего добиваются эти террористы, так это подрыва перспектив урегулирования. Не более того. Они не перечеркивают эти перспективы, но создают помехи и пытаются сохранить свою профессию. Потому что когда все конфликты будут урегулированы, то им не останется места на этой земле.

-- Как же иностранные наемники-террористы проникают в Чечню? Есть у нас претензии к нашим соседям, к Грузии, Азербайджану?

-- Есть масса примеров, когда террористы проникали и в европейские страны, и в США. Мы ставили этот вопрос перед грузинским руководством. И оно согласилось с необходимостью решить проблему использования террористами грузинской территории в качестве перевалочной базы и базы отдыха после их грязных дел. Сотрудничество между спецслужбами России и Грузии имеет место. Но мы хотели бы, чтобы оно было более эффективным.

Если бы грузино-российские отношения были нормализованы так, как об этом договаривались президенты Путин и Саакашвили, то ситуация улучшилась бы. Но, к сожалению, эти февральские договоренности на практике торпедируются грузинской стороной. Надеемся, грузинское руководство поймет бесперспективность односторонних силовых действий в отношении так называемых осетинской и абхазской проблем. Надеемся, Тбилиси поймет контрпродуктивность, мягко говоря, ставки на поиск внешнего врага в лице России. Тогда грузинское руководство найдет ту самую руку дружбы, которая протянута Россией. Мы давно внесли предложения, направленные на комплексную нормализацию грузино-российских отношений, включая урегулирование всех двусторонних вопросов. Параллельно должны быть подтверждены обязательства по мирному урегулированию ситуации в Абхазии и в Южной Осетии. Создание такой нормальной атмосферы в отношениях повысило бы и эффективность работы спецслужб по борьбе с терроризмом. Кстати, Грузия обязана это делать в соответствии с решением Совбеза ООН и обязана отчитываться перед его Контртеррористическим комитетом.

О силах сопротивления и о терроризме

-- Во время вашего визита в Дамаск на этой неделе сирийский министр иностранных дел Фарук Шараа провел грань между террористами и силами сопротивления в Ираке. По его мысли, террористы -- это те, кто поражает гражданские объекты, а бойцы сил сопротивления -- это те, кто уничтожает объекты оккупации.

-- Строго говоря, с международно-правовой точки зрения в Ираке сейчас оккупационных сил нет. Там есть многонациональные силы, присутствие которых санкционировано Советом Безопасности ООН. В то же время понятно, что в глазах иракцев иностранные войска на их территории, появившиеся в результате этой войны, рассматриваются, скажем, как непрошеные гости. Факт и то, что сопротивление началось еще до прекращения юридического периода оккупации. Мы тоже считаем это сопротивлением. Но когда взрываются объекты экономической инфраструктуры, когда применяются силовые методы, от которых страдает гражданское население, то это чистой воды терроризм. Терроризм, которого до войны, между прочим, в Ираке не было. Только после войны ситуация в Ираке дестабилизировалась, и в этой мутной воде стали ловить рыбку международные террористы. Они не имеют ничего общего с иракским сопротивлением, носящим патриотический характер. Мы не оправдываем силовые методы ни с одной стороны. Но мы считаем, что для преодоления деградации обстановки в Ираке надо наладить механизмы установления политического консенсуса, что предполагает обязательное подключение к политическому процессу политической оппозиции.

-- Можно подключить к этому процессу шиитского имама Муктаду ас-Садра?

-- На этот вопрос уже ответило иракское временное правительство, которое пошло с ним на переговоры и отказалось от попытки объявить его преступником. Премьер-министр Ирака понял, что ас-Садр не является террористом и отражает политическую силу, которая должна найти место в будущем устройстве общества.

-- Исходя из этой логики получается, что если член палестинской организации ХАМАС убивает израильского солдата, то это сопротивление. А если он взрывает автобус с гражданскими пассажирами, то это терроризм. Тогда как охарактеризовать ХАМАС? Сирийцы говорят, что это организация сопротивления, израильтяне говорят, что она террористическая. А Россия как считает?

-- У нас вопрос о том, какую организацию признавать террористической, относится к ведению судебных органов. Но, как сказал какой-то англичанин, если я вижу существо, которое выглядит как утка, ходит как утка и крякает как утка, то это утка. Поэтому когда происходит конкретное насилие, то всегда бывает ясно, что это -- теракт или боевое столкновение. Вообще есть проблема, заключающаяся в том, чтобы разобраться, что такое терроризм. Наверное, это интересно, наверное, это нужно сделать. Но сейчас к этому мировое сообщество не готово. Потому что разногласия, о которых мы говорили, слишком велики. Тут же возникает вопрос: а подпадают ли под понятие «терроризм» действия армии на оккупированной территории? Есть же такое понятие, как государственный терроризм. Можно на эту тему очень долго спорить. Но это будет отвлекать внимание от борьбы с тем террором, по поводу которого ни у кого нет сомнений, ни научных, ни политических. Это такой террор, как в Беслане.

-- В ходе вашей поездки по Ближнему Востоку шла ли речь о сотрудничестве спецслужб по таким террористическим группировкам, как «Аль-Каида»? Арабы готовы нам помогать?

-- Вы понимаете, даже если мы об этом говорили, то это не для публикации в газетах. Эта тема не терпит рекламы. Но солидарность с Россией не показная. Арабы готовы быть настоящими партнерами в борьбе с терроризмом. Они от него страдают не меньше. Может быть, даже чуть больше, потому что есть попытка ассоциировать терроризм с исламом и с арабской нацией. Поэтому Россия постоянно подчеркивает отсутствие какой-либо национальности у террористов. Это не просто красивые фразы, это факт. В Беслане действовали существа, которые попрали все каноны любой религии.

-- А у нас есть претензии к арабским странам? Вот, например, еще пару лет назад говорили, что на территории Саудовской Аравии и других арабских стран находятся организации, якобы благотворительные, которые финансируют терроризм.

-- Саудовская Аравия сама является мишенью террористов. Есть данные, что террористы не прочь расшатать нынешнюю структуру Саудовской Аравии. Для террористов чем хуже -- тем лучше, тем легче поддерживать к себе интерес. С Саудовской Аравией у нас налажен диалог по вопросам безопасности и борьбы с терроризмом. Они официально приняли решение, которое запрещает любую поддержку со своей территории деятельности террористов, в том числе чеченских. У нас нет данных о том, что эта позиция не соблюдается.

Выбор России -- интернационализация борьбы с террором

-- 1 сентября Россия обратилась в Совбез ООН, который принял резолюцию, осуждающую захват школы в Беслане. Но воспринято это в России было неоднозначно. Известный кавказовед Сергей Арутюнов, например, считает, что Россия тем самым фактически призывает к международному вмешательству в ситуацию на Северном Кавказе.

-- Я очень рад, что вы меня об этом спросили, потому что когда я читал эти статьи, то меня просто поражала степень неграмотности авторов. Такое невозможно на Западе, где пестуют обозревателей и где они дорожат своим именем и не допускают огрехов в том, что касается фактов. Никто не вспомнил, что это не первое обращение в Совбез не только России, но и других стран, которые подвергались терактам. Все в один голос писали, что это беспрецедентно, но никто не удосужился залезть в досье или на сайт МИДа. В конце концов, в газете должен быть свой архив!

В сентябре 1999 года, как я уже говорил, Россия инициировала заседание Совбеза, который принял развернутую резолюцию. Не на тему интернационализации ситуации в Чеченской Республике, а на тему объединения усилий в борьбе с терроризмом. Россия обращалась в Совет Безопасности и по поводу ситуации на Дубровке. Тут какая-то газета написала, что, например, в случае с Дубровкой никому не пришло в голову обратиться в Совет Безопасности. Где эти профессионалы от прессы? А если им это неинтересно уточнять, то зачем они это пишут? Зачем они на трагедии людей создают несуществующую сенсацию? Зачем анализировать внешнюю политику России на основе такой искаженной и неверной посылки? Была даже фраза, что США с «достоинством отказались» от обращений в СБ ООН после 11 сентября. Это неправда! США сами обратились в Совет Безопасности, и резолюция была принята, причем не одна. Первая -- 12 сентября с осуждением терактов и с констатацией факта нападения на Америку. Американцам это было нужно, они об этом просили. А следующая резолюция была та самая 1373, которая создала Контртеррористический комитет. Где те профессионалы, которые все это помнят? Я просто поражаюсь -- за какие-то два-три года забыть об этом!

-- Насчет интернационализации -- а почему мы так боимся? Ну, предположим, появятся на Северном Кавказе международные войска. Получается противоречие: когда вы были главой представительства России в Нью-Йорке, то Москва предлагала, чтобы международные силы появились в палестинской автономии, к примеру...

-- Если только стороны об этом попросят!

-- Да, но Израиль об этом не просил!

-- Палестина -- это не внутреннее дело Израиля, это конфликт, который рассматривает Совет Безопасности ООН. Это оккупированная территория, на то есть тоже решения Собеза. Это совсем другая разница, как говорят в Одессе. Это международный конфликт, Совбез ООН с 1948 года несет за это ответственность. Вопрос также -- что интернационализировать? Если речь о борьбе с терроризмом, то мы ее сами предложили интернационализировать в 1999 году. А если речь о ситуации в Чеченской Республике, то никакой интернационализации быть не может. Это наша проблема, это наш политический процесс, который идет и, несмотря на все попытки его подорвать, будет продолжен. Интернационализация борьбы с террором -- это выбор России. Внутренняя ситуация в суверенных странах -- членах ООН -- это другое дело.

В мире есть те, кто не желает добра России

-- Получается, что мы предлагали первыми, но только после 11 сентября в мире что-то начали делать. Получается, что когда Россия требовала от Великобритании арестовать проживающего в Лондоне араба-экстремиста Абу Хамзу Железнорукого, то это никого не взволновало. Но когда об этом же попросили американцы, то этот исламист тут же был арестован.

-- Простой ответ: это двойной стандарт. Добавлю только то, что сказал наш президент: «Слабых бьют». Но мы становимся сильнее. Это все чувствуют. В обращении президента к нации все понятно сказано: да, у нас есть партнеры, но есть в этих странах и те, кто нам добра не желает. Не потому что мы плохие, не потому что мы кому-то не нравимся, а потому что мир довольно сложно устроен.

-- Перечислите, пожалуйста, наших врагов...

-- Нет, перечислять я не буду. Потому что никого не хочу заранее подозревать. Но я хочу сказать, что современный мир довольно жесток. Каждый хочет потеснить конкурентов в экономическом плане, хочет жить лучше, чем другие, хочет обеспечить себя энергоресурсами подольше. И с этим нужно жить. Это реальность. Среди тех, кто не прочь был бы Россию ослабить и помешать ее усилению, наверняка есть люди, которые никакой идеологической, личной неприязни к нам не испытывают. Этот жесткий закон приходится учитывать в политике. Президент Путин в своем обращении предельно откровенно об этом высказался, он дал всем понять, кого это интересует, как мы намериваемся действовать в этом непростом мире.

Я хочу добавить, что мы не будем отвечать грубостью на грубость, конфронтацией -- на попытки строить препятствия на пути нашего развития. Мы просто будем укреплять свое единство, и я убежден, что теракт в Беслане, если он имел цель посеять рознь между православными, мусульманами, между разными этносами в России, только достиг обратного. Да, у людей наверняка будут вопросы к власти, люди имеют на это право, это их жизнь, это жизнь их детей, но главное, что будет результатом этого теракта, -- это сплочение страны. Я в этом убежден. И наши истинные друзья за рубежом, те, кто убежден в необходимости большей справедливости в этом непростом мире, желают нам успеха в усилиях по укреплению страны. Я это чувствую, я это знаю.

-- Может, России стоит действовать смелее? Не просто говорить, что мы «замочим кого-то в сортире», а «мочить» открыто, как это делают американцы, как они это сделали, к примеру, в 2002 году в Йемене, открыто «замочив» там с помощью беспилотного самолета «Предатор» Сафьяна аль-Хариси, бывшего охранника Усамы Бен Ладена? А у нас вот есть два россиянина, которые до сих пор сидят в Катаре, где в июне были приговорены к пожизненному заключению, и мы так и не знаем, когда они вернутся домой.

-- Если я скажу вам, что мы делаем все необходимое, чтобы они вернулись на родину, то вы, конечно, можете сказать, что уже это слышали. Но я вам все равно это скажу. Что касается основной части вопроса, то есть международное право, есть международная практика, есть ситуации, когда справедливость действий очевидна. То, что было в Беслане, -- это мерзкий теракт. Это сразу видно. Единого рецепта в борьбе с терроризмом быть не может. Как не может быть, по моему глубокому убеждению, международной правовой нормы, разрешающей убийство по собственному выбору. Но международное право, международная этика -- это не застывшие понятия. И если для борьбы с террористами потребуются новые, пока еще не опробованные методы, то их придется применять. И повторюсь еще раз: в каждом конкретном случае и мировая общественность, и политики будут видеть, справедливо это или нет.