Одного из самых дорогих и востребованных скрипачей мира Максима Венгерова московская публика помнит вундеркиндом. В конце 80-х -- начале 90-х их было несколько, но главных -- трое: Женя Кисин, Вадик Репин, потом из кузницы малолетних виртуозов, организованной знаменитым скрипичным педагогом Захаром Броном, появился как раз Максим Венгеров. Разговоры об ожесточенной дуэли Репина и Венгерова начались, когда молодые люди еще не достигли совершеннолетия. Миф о дуэли был создан будто специально для развлечения публики и рынка, но его детали скоро пропали из поля зрения москвичей. Все вундеркинды, сказочные наследники великой советской школы, тревожившие сердца сентиментальной и строгой российской аудитории, быстро уехали на Запад, чтобы конвертировать почтенное наследство в головокружительные интернациональные карьеры.

Венгерову было 16, и он был победителем Международного конкурса Карла Флеша. Сейчас ему 30, у него более 20 дисков, изданных на респектабельных Teldec и EMI, он надежно устроился в верхней части десятки первых скрипачей мира, его биографию украшает длинный перечень знаменитых залов и партнеров, а также престижные международные премии -- от Diapason d'Or до номинаций на «Грэмми», включая «Грэмми-2004».

В Москву приехал не чудо-ребенок, о котором спорили меломаны («Будет скрипичным циркачем!» -- «Нет, станет новым романтиком!»), а блестящий герой международного рынка академической музыки. Он погасил свет в заполненном, несмотря на заметную дороговизну билетов, БЗК, вышел на сцену в лучах синих и розовых прожекторов («Я люблю шоу, без шоу нет музыки», -- объясняет Венгеров) и вместе с пианистом Фазилем Саем, чьи карьерные успехи также захватывающи, сыграл программу, подобную хорошей горной круче. Сначала Первая скрипичная соната Баха си-минор в качестве репертуарных основ, которые обязательны для всякого академического скрипача, но мало кому даются, потом сразу меланхолические высоты романтической скрипичной музыки -- Вторая соната Брамса ля-мажор и Скерцо -- и наконец, заснеженный пик -- бетховенская Крейцерова соната, словно сделанная специально для тех, чья безупречная виртуозность сочетается с полнотой и силой интерпретации.

Сыграв все это с почти совершенной интонацией, в равно уверенных темпах и одинаково красивым звуком, широко улыбаясь в ответ на дружные аплодисменты между частями, Венгеров убедительно доказал, что таких, как он, можно брать в космонавты, а не только в первые скрипачи, -- столько спокойствия, надежности, улыбчивости и технического мастерства сквозило в каждой фразе. Бах показался певучим и легким, Брамс был нежным, гладким и песенным, Бетховен -- головокружительным и тоже не без страсти к пению. Но в брамсовской форме вообще не было перспективы, а Бетховен словно бежал на цыпочках -- техника мелким бисером и тонкий гладкий звук сделали главным в сонате ощущение скорости и совершенство поверхности.

Интерпретации Венгерова не назовешь формальными -- они почти образцовы, подкупают правильными формами и доступными эмоциональными рисунками. Венгеров сам выглядит образцовым академическим исполнителем, так хорошо его интерпретации отформатированы под самого широкого слушателя: они гламурны, качественны, благообразны, не без меланхолии, принимаемой за глубину, и пластичны.

В любой биографии вы прочтете, что смычок молодому музыканту отдал сам Яша Хейфец, а Крейцерову сонату (и не только ее) он играет на «крейцеровой скрипке» -- на инструменте Страдивари в свое время играл друг Бетховена. Важное значение, которое придается разного рода святым мощам скрипичного исполнительства, только подтверждает намеренную образцовость отлично раскупаемого имиджа и дорогих трактовок. Они кажутся слепленными из теней великих предков и отблесков былых восторгов. Стиль музыканта при этом выглядит цельно и все время что-то напоминает. Это ощущение убаюкивает. Полузабытый аристократизм превращен в красоту дорогих украшений, и в безмятежности образцовой игры заметна радость узнавания. Еще сквозит печаль, но это не тот умно отрефлексированный сумрак, какой здесь демонстрировал Вадим Репин в ансамбле с пианистом Борисом Березовским, а собственная, незамеченная Венгеровым грусть перегруженного совершенством рынка. Разница существенна и сама по себе, и в рамках старого дуэльного мифа, новый поворот которого выглядит так: Венгеров выиграл у Репина в пышности своего возвращения, но проиграл по части смысла.