Когда в 1999 году братья Энди и Ларри Вачовски создали первую «Матрицу», признаюсь, мне и в голову не пришло, что с этого фильма начнется история кино нового тысячелетия. Киберпанковская сказка о людях, которые обнаружили, что окружающая действительность -- не что иное, как синтезированный взбунтовавшимися машинами мираж, и выбрали свободу -- «пустыню реальности», выглядела инфантильной фантазией испорченного ребенка. Все эти откровения об иллюзорности мира и восточные мудрости на тему «сознание управляет телом» показались рассчитанными на пытливого шестиклассника. Визуальные красоты, безусловно, поражали воображение, но не желали складываться во внятный, сбалансированный сюжет. А попытки критиков и культурологов приплести к «философскому посланию» «Матрицы» имена современных гуру Жана Бодрийара (с его концепцией симулякров) или Славоя Жижека и вовсе отдавали анекдотом.

Честно говоря, и сиквел под названием «Матрица: перезагрузка» меня не впечатлил. Для меня это шумное и крайне утомительное шоу (что-то вроде американских горок или аттракционов виртуальной реальности в Парке культуры, которые я терпеть не могу) с некоторым количеством блистательных визуальных гэгов (вспомним хотя бы два сталкивающихся лоб в лоб трейлера). В целом зрелище вполне пародийное. Иногда намеренно (сцена выступления Морфеуса перед жителями Сиона остроумно цитирует итальянские раннехристианские эпики 50-х годов, а научившийся с прошлой серии летать Кеану Ривз рассекает небо, по-суперменовски выставив победоносный кулак). Иногда -- без всякой санкции авторов (на парижском показе второй «Матрицы» французская аудитория помирала со смеху, когда героиня Моники Белуччи выпрашивала у Киану Ривза страстный поцелуй). Словом, вряд ли когда-нибудь я пересмотрю эту картину по доброй воле. Есть те, кто согласится со мной. Куда больше тех, кто включит первые две серии «матричной» трилогии в список десяти самых великих фильмов. Но индивидуальные оценки уже не имеют значения. «Матрица» стала социальным феноменом, модой и культом, который нуждается в объяснении.

Что такое мода и культ в современном понимании? Прежде всего возможность для большой группы людей чувствовать себя хорошо в данной социокультурной ситуации, воспринимать самих себя чуть лучше, чем они есть на самом деле. Что может быть достигнуто с помощью темных очков, мобильного телефона со встроенной фотокамерой, прослушиванием нового альбома или просмотром фильма. Мода -- это ролевая модель, которая что-то раскрепощает в нас, развязывает какие-то внутренние узлы и дарит временную свободу, мнимую или подлинную. Именно поэтому культовый фильм -- не просто хорошее или любимое кино, но кино, которое меняет речь, поведение, манеру держаться и одеваться.

С этой точки зрения моду на постмодернистское искусство 90-х можно объяснить возросшим информационным давлением. В условиях жесткой бомбардировки информацией и автор, и зритель могли избежать фрустрации и достичь комфортного статуса, жонглируя стилями, жанрами, приемами, идеями, обращаясь то к одному контексту, то к другому. Такая позиция позволяла создать иллюзию господства над все возрастающим информационным потоком, ощутить себя своего рода демиургом. Но жесткое информационное излучение не просто наращивало мощность, но и видоизменяло культурный ландшафт. После разрушения единого культурного контекста с общей системой критериев постмодернистская комбинаторика потеряла смысл и стала напоминать старые анекдоты про «от забора и до обеда» и «один зеленый, а другой в Африку». Невозможно высекать энергию, смешивая жанры и стили, если они уже не принадлежат единому культурному пространству -- ни в реальности, ни во фрагментированном сознании читателя или зрителя. Статичная фигура коллекционера, жонглера, энциклопедиста, ироничного стороннего наблюдателя стремительно утратила актуальность. На рубеже тысячелетий вновь возник спрос на субъективные высказывания, амбициозные проекты, новые мифы. Миф «Матрицы» оказался одним из самых удачных и коммерчески успешных.

Что предлагает своим адептам новая матричная мифология? Прежде всего это новый, особый способ присутствия в мире. Герои «Матрицы» пребывают нигде и повсюду. Они обладают способностью осциллировать между двумя мирами -- «пустыней реальности» и собственно Матрицей, компьютерно генерированным иллюзорным миром. Они перемещаются со скоростью мысли, пребывают в нескольких местах одновременно, двоятся, летают и бегают по вертикальным стенам, презирая законы гравитации. Даже самую статичную, депрессивную и абсурдную ситуацию современной городской цивилизации -- дорожную пробку -- они играючи преодолевают в феноменальной 14-минутной сцене погони. Они властвуют и над информационными потоками, но уже не как коллекционеры-наблюдатели постмодернистской эпохи. Им удается оседлать эти потоки, сделать информационные технологии органической частью своей нервной системы. Просочиться сквозь телефонную трубку -- для них плевое дело.

Иными словами, два первых фильма матричной трилогии (премьера третьей части «Матрица: Революции» намечена на 5 ноября этого года) предлагают новую модель поведения, которая позволяет современному человеку сохранить контроль над информационным взрывом и остаться хозяином мира даже в эпоху всемогущих современных технологий. В обмен на это человек сам как бы становится эпифеноменом этих технологий, перенимает их свойства и структуру. Новый, «размазанный» тип присутствия в мире, предлагаемый героями «Матрицы», как нельзя более актуален и как средство защиты от жесткой информационной радиации, и как ответ на вызовы современного общества, которое уже не предлагает стабильного уклада (одна работа, один дом, одна семья), но требует от человека выполнения целого комплекса диффузных обязанностей, нашего постоянного контроля за самыми разными параллельными процессами.

Интересно, что символом такого многофункционального, «размазанного», поливалентного бытия как раз и стал мобильный телефон, сыгравший такую важную роль в формировании мифологии первой «Матрицы». Эта нехитрая техническая игрушка воплощает принцип бытия «нигде и повсюду»: человек может перемещаться по физической Вселенной с любой скоростью и в любом направлении, но сохраняет постоянные координаты во вселенной информационной (номер мобильного телефона, адрес электронной почты и т. д.), что позволяет ему постоянно участвовать в информационном обмене.

На чьи же запросы отвечает мифология «Матрицы»? Было бы наивным думать, что этот фильм популярен только у прыщавых тинейджеров. Конечно, миллионы тринадцатилетних недорослей способны спровоцировать краткосрочный кассовый успех, но не они стоят за долгосрочной популярностью нового проекта. Предлагаю обратить внимание на учащающиеся во второй серии намеки на то, что подпольщики-революционеры нужны не для того, чтобы уничтожить Матрицу и освободить порабощенное человечество, но для того, чтобы поддерживать баланс между бездушным, отлаженным порядком и присущим человеческой природе хаосом, тем самым сохраняя стабильность Системы в целом. Если угодно, жители Сиона -- это полубоги нового времени, знающие, как на самом деле устроен мир: программисты, электронщики, телемагнаты, издатели, политики, журналисты, пиарщики и все те, кто разбирается в «железе» и «софте»: машинах, без которых немыслима жизнь современного общества, и управляющих программах. Таким образом, «Матрица» не столько призывает восстать против всеобщего обмана, сколько предлагает удобную и лестную мифологию для новой касты посвященных, весьма комфортно чувствующих себя в окружении лохов, живущих в запрограммированной машинами реальности. Именно в этом состоит ее, с позволения сказать, «философское» послание, а вовсе не в инфантильных фантазиях на тему иллюзорности мира.