Два варианта сладкой жизни -- по-новокузнецки и по-московски -- представил вниманию столичной публики фотограф Николай Бахарев. Новокузнецкие расположились в галерее «Риджина», московские -- в Большом Манеже. В «Риджине» царят анонимность и обнаженность с легким запахом советского тления по индивидуальному рецепту Бахарева. Зато на выставке в Манеже поклонники журнала «Афиша» смогут увидеть всех своих чистеньких героев (даже тех, кому не нашлось места в последнем выпуске журнала), которые пахнут как положено. Кто не знает, как положено, пусть читает «Афишу».

Своих соседей Бахарев снимает десятилетиями по отработанной схеме. Приглашает на съемку, вешает на уши лапшу о высоком искусстве фотографии, топ-моделях, самовыражении и «телесной интерпретации внутреннего образа». В процессе пятичасового общения модели расслабляются, раздеваются, с удовольствием, хоть и без профессионализма демонстрируют камере и душке-фотографу свои прелести. Бахарев человек простой (вырос в детдоме, работал слесарем на заводе, затем тридцать лет служил фотографом службы быта), сродни ему и герои. Простодушие скорее чем цинизм, непосредственность больше чем распущенность позволяют им дойти до степени обнажения вполне серьезной для непрофессионалов.

Бахарев по призванию фотограф пляжный. Он любит запечатлевать людей расслабленных и раздетых, что понято. Поскольку у нас тут не Турция с Африкой, летний сезон короток до неприличия и недостаточен для заработка, Бахарев снимает в пляжном стиле и в сезоны принципиально для раздевания неподходящие, во всяком случае в Новокузнецке, где он живет. В интимной обстановке под чутким руководством фотографа его модели принимают позы, которые кажутся им (и Бахареву) эротическими, но как бы играя, не всерьез. Фоном служат полированные стенки, хрустальные люстры, непременные ковры на заднем плане -- узнаваемый убогий советский быт, среда обитания такая же безликая и анонимная, как лица и тела героев. Очередной кадр вливается в поток из тысяч похожих снимков, становится частью этнографического описания блеклой действительности, не лишенной своеобразного -- на любителя -- обаяния.

В начале перестройки Бахарев стал популярен, в его фотографиях видели жалкий «совок» и более чем своеобразные представления чокнутых русских о пределах допустимого. Теперь сладковатый чернушно-порнушный привкус фотографий Бахарева снова сделал их популярными в столице. Разные наши фотографические организации устраивают ему выставки и возят по международным фестивалям. Активный Бахарев с удовольствием ездит, пьет водку, падает лицом в фонтан, рассказывает о многочисленных любовных победах. Производит впечатление персонажа почти фольклорного, этакого «русского фотографа из глубинки».

Выставка в Манеже о другом. Заставили Бахарева молиться не незатейливым прелестям юных жителей Новокузнецка, а изыскам московской богемы (где все друг друга с детства знают) -- вытащили рыбу на сушу. Различие социальных статусов не позволило, однако, ему втереться в доверие этой изысканной публике. Некоторые даже выгнали назойливого гостя. Даже склонные к эксгибиционизму физическому и душевному не открылись чужаку, не расслабились, не распустили и узел галстука. Снимались при всем параде: как в свет выходят, так, видно, и спать ложатся. Максимум, что смогли позволить себе уважаемые и узнаваемые режиссеры, актеры, писатели, художники, менеджеры -- те, кого обычно называют культовыми персонажами московской художественной сцены, -- на кровать прилечь да ноги задрать. Сидели, лежали и корчили рожи они ничуть не интереснее, чем скромные новокузнецкие жители, к тому же без всякого усердия. Даже разнообразие интерьеров и одежд не сделало их более занятными и яркими. Потому что сила Бахарева не в различении индивидуумов, а в обнажении их телесности и дикости, близких его собственной. Хотя в целом Бахарев справился с непосильной задачей, поставленной перед ним «Афишей». Отснял больше шестидесяти фотографий местных знаменитостей за три месяца, измучил их и себя, запечатлел момент «как есть». А на лицо пенять -- московское ли, новокузнецкое -- пустое дело. Когда все это окаменеет, потомки, проглядывая тысячи фотографий, составят единое представление о людях сегодняшних, не разделяя Москву и провинцию и не различая лиц -- как высокомерно не различают в столице новокузнецкие индивидуальности.