Драматургом сегодня быть трудно. Театры привыкли обходиться без современных отечественных пьес: классика исправно служит как традиционалистам, так и экспериментаторам (работая со «всем известным» текстом, режиссеру проще обнаружить свое новаторство -- подлинное или мнимое), инсценировка прозы опять-таки облегчает путь авторепрезентации создателя спектакля, наконец, заморские пьесы, с одной стороны, несут заряд бодрящей экзотики, а с другой -- освобождают от комплекса провинциальности (вот и вписался наш Урюпинск в «мировой контекст»). Исключения -- иногда яркие -- конечно, есть, но они и воспринимаются как исключения, свидетельства смелости режиссера, что готов даже современника приветить. Литературная же среда к драматургии и вовсе равнодушна -- сборники пьес редки (они и в пору позднесоветского книжного безумия шли со скрипом), «толстые» журналы от текстов, разбитых на реплики, воротят нос (ясно, что «игрушки» Бориса Акунина «Новый мир» печатал совсем не как «драматургию»). Тезис «у нас нет драматургии» со стороны кажется более правдоподобным, чем неизменный «у нас нет литературы», хотя действительности тоже не соответствует. Ибо, несмотря на все исчисленные выше особенности культурной ситуации, пьес в России пишется много. С недавних пор иные из них досягают не только подмостков, но и страниц екатеринбургского «Урала», возглавляемого едва ли не самым культовым нашим драматургом -- Николаем Колядой. Хороши ли пьесы самого Коляды и его учеников-подмастерьев (например, набирающих известность Олега Богаева и Василия Сигарева) -- вопрос дискуссионный. Я не в восторге. Но стремление успешного драматурга представить работы коллег вызывает искреннее восхищение. Вот и в свежем «Урале» (№2) можно (и нужно) прочесть две пьесы -- «Берлинских кроликов» Ольги Паутовой (режиссер, сценограф, лауреат премии «Золотая маска» за 2000 год) и «Бумеранг» Владимира Цыганова, сведений о котором журнал не дает. А жаль. «Бумеранг» -- вещь любопытная. Начинается действие в сегодняшнем Иерусалиме, где мыкают горе под пулями арабов-террористов старики-супруги, бывшие свердловские режиссер и студентка-актриса. Затем бросок на сорок лет, среди персонажей появляется последний из расстрельщиков царской семьи. Хитросплетения сюжета пересказывать не буду -- финал на Святой земле определен названием.

«Берлинские кролики» -- это не только милые зверьки, ставшие в Германии пасхальными символами, но и герои Паутовой: интеллектуал из Канады, ставший киноактером, и режиссерша из России, сочиняющая прозу. Интернациональная любовь посередь шальной европейской артстолицы ограничена сроком Таниной визы. На лицо все «западно-восточные» психологические и метафизические заморочки, ворох примет времени, экзистенциальный трепет и сладкий привкус отчаянья. Хорошим актерам есть что поиграть. Как, впрочем, и в «Бумеранге». Обе пьесы -- короткие и камерные. Но, во-первых, театральное время -- деньги (теперь и Шекспировы громадины в час вколачивают). А во-вторых, памятуя о журнальной практике, и на том спасибо.

Тем более что «Урал» не испытывает недостатка в текстах. Кроме пока непонятного, но уже интригующего романа Александра Иванченко SWEDENBORG (конца пока не видно), в февральской книжке помещена прелестная повесть Нины Горлановой и Вячеслава Букура «Голос жизни» (другая повесть соавторов -- «Лидия и другие. История одной компании» -- недавно появилась в «Континенте», №114). Горланову с Букуром (впрочем, и без Букура) я читаю и люблю много лет (даже писал кое-что), но, признаюсь, не вполне понимая, чем так дорога мне проза пермской четы. Ведь «неровно» пишут! Ну, «быт» узнаваемый, ну, словечки там всякие, ну, часто смеешься -- и все это меньше того чувства радости, что непременно вспыхивает при чтении соавторов. «Голос жизни» (это, кроме прочего, газета, где пашет глава семейства -- Гамлет Эльбрусович) кое-что прояснил. Суть в том, что Горланова и Букур не стесняются своей интеллигентности. Как и своей доброты. Типовая сегодняшняя исповедальность сводится к выявлению авторских комплексов: смотрите, мол, какой я низкий и жадный, надутый и противный, циничный и продажный -- смотрите и восхищайтесь. Да и с «выдуманными» героями -- та же песня. Все готовы полюбить «черненьких» -- и чем «чернее», подлее, гаже «объект», тем легче ему сострадать. А если у кого-то сохранились здравомыслие и слезный дар, чувство юмора и приязнь к хорошим книгам, профессионализм (потребный даже журналистам!) и любовь к детям (жене, мужу, внукам, родителям) -- так уж точно «пиши пропало». Коли автор на чистую воду не выведет, так читатель (критик) подоспеет: это что еще за «лакировка действительности»? Горланова с Букуром, рассказывая про безденежье и семейные ссоры, редакционную поденку и пьяные срывы, окрестное хамство и тяжелейшие удары судьбы (в новой повести у героев умирает новорожденный внук), не боятся прослыть лакировщиками. Соавторы любят жизнь. (Сколько читали мы в последнее время разоблачительных страшилок о губернских выборах -- от трагического и тонкого романа Ольги Славниковой «Бессмертный» до самопародии Сергея Носова «Дайте мне обезьяну»! Так вот, герой «Голоса жизни» тоже под выборы службу заимел. И ничего от этого страшного не случилось. Ни с Гамлетом Эльбрусовичем, ни с Пермской губернией. А журналисты, пиарщики и даже политики оказались -- при ближайшем рассмотрении -- не такими уж монстрами.) Соавторы знают себе цену. И верят, что на их семье и дружеском круге русская интеллигенция не кончается. Проще говоря, Горланова и Букур хорошо относятся к своим читателям. К нам с вами. Что мне лично помогает одолевать уныние. Да, понял. Я люблю Горланову и Букура за то, что они любят меня. Не обозревателя газеты «Время новостей», с каковым знакомы шапочно, но и не «читателя вообще», а одного из своих (не столь уж малочисленных) соотечественников и современников, что пытаются расслышать «голос жизни».

Похоже, что Анатолий Найман, автор романа «Все и каждый» («Октябрь», №2) такого «меня» не то чтобы не любит, а просто не признает существующим. «Не в том дело, что после Аушвица нельзя писать стихи, а в том, что от них нельзя ждать того, что они давали до Аушвица». А того, что стихи «давали» до московского пожара 1812 года, ждать можно? (Через несколько лет Батюшков с ума сошел. Утверждают: как раз из-за того, что «видел море зла и неба мстительного кары». А Пушкин взял да сочинил все свое собрание сочинений.) «Кто сейчас понимает на роман? Не ты, во всяком случае. Будь даже у тебя знаменитые десятины Толстого и каторга Достоевского, ты не Толстой и Достоевский -- раз, а два -- десятины сейчас называются гектарами, каторга лагерями, и не нужны гектары-лагеря ни для какого романа, потому что сам роман не нужен. Потому что он раз навсегда написан, называется «Война и мир», называется «Преступление-наказание» (так у Наймана. -- А. Н.), а уже «Анна Каренина» не роман, а роман-для-чтения, самый лучший из романов-для-чтения, но для чтения, как романы, положим, Кундеры, неплохие, но куда как далекие от лучших. И «Карамазовы» -- для чтения, гениальная вещь и тоже лучшая, но ведь лучшая в ряду, ряд же -- фантастических существ, в котором под последними номерами стоят какие-нибудь «Конец братвы» и «Возвращение братвы», хотя бы и братвы Карамазовых. То, что читают». А не «приставляют к ним жизнь», как это происходит с «В-и-М» и «П-и-Н». Ну и что тут скажешь? Что «Братья Карамазовы» и «Князь Серебряный», «Обломов» и «Три мушкетера», «Доктор Живаго» и «1984» -- вещи вовсе не из «ряда»? Что презрение к читающим и читаемому изничтожает и «В-и-М» вкупе с «П-и-Н»? Что юная шлюшка, соблазнившая протагониста Найманова романа и тем самым исторгнувшая его из «благополучия», вопреки авторским усилиям «смотрится» ни чуть не хуже его прежних подружек (как они Найманом написаны), а финальная отдельность «все постигшего» (выпавшего из советско-аристократического круга) этого самого Андрея несколько сомнительна? Что кое-кто насобачился «жизнь приставлять» не только к роману «Все и каждый», но и, например, к рассказу Александра Хургина «Нюанс», к «нечаянным страницам» Александра Нилина «Белая глина» (кстати, очень рекомендую эти «переделкинские очерки»), к «Артиллеристам» Алексея Лукьянова (модная такая страшилка в компьютерном ключе) и даже, страшно вымолвить, к сытой и самодовольной болтовне Бориса Парамонова о Платонове и Сталине? (Исчисляю соседей Наймана по февральскому «Октябрю».) Что без чужих (зачастую -- чуждых) голосов не расслышишь своих, а «Голос жизни» (так себе газетка) неотделим от Голоса жизни? Не новость, конечно, но иногда напомнить хочется.