В сентябрьском номере «Звезды» за 2000 год была опубликована сильная и получившая непропорционально малый отклик повесть Александра Нежного «Мощи» -- о страшной поре в истории Русской православной церкви, об атеистическом разгуле, о трагической участи священников, их мужестве и бедах, компромиссах и отступничествах. Как выяснилось теперь (та же «Звезда, №1), повесть эта лишь часть большого сочинения, над которым автор продолжает работать. Роман называется «Там, где престол сатаны (Современный апокриф)» и, судя по первой части, достоин самого серьезного внимания. Впрочем, как явствует из предисловия, на роман уже кое-кто внимание обратил -- и совсем не дружественное. Подобной реакции автор ждет и в будущем: «Найдется -- я знаю -- немало охотников объявить мое сочинение ядовитой ложью, преследующей разрушительные для Православной церкви и, стало быть, для России цели». Но, думается, к таким речам дело не сведется -- дождемся февральской «Звезды» (а параллельно вспомним «Мощи») и постараемся обсудить труд Нежного подробно. А в январской книжке рекомендуем историческое эссе Евгения Анисимова «Царь и город», воспоминания Бориса Слуцкого «Семинар Сельвинского», новое «письмо» Омри Ронена «Из города Энн» («Афронтенбург», в основном о Гейне, но и о других певцах своих и чужих обид) и, разумеется, поэтические подборки Светланы Кековой (Саратов) и Александра Кушнера. Одно из стихотворений Кушнера хочется привести полностью:

Кто стар, пусть пишет мемуары, -- / Мы не унизимся до них./ Топорщись, куст, сверкайте, фары,/ Клубитесь, гребни волн морских! // Я помню блеск потухших взоров/ Всех тех, кому был в жизни рад,/ Но я не помню разговоров,/ Ни тех подробностей, ни дат. // И, прелесть антиквариата/ Лишь умозрительно ценя/ (И даром мне его не надо!),/ Я - друг сегодняшнего дня. // Я не любил шестидесятых,/ Семидесятых, никаких,/ А только ласточек -- внучатых/ Племянниц фетовских, стрельчатых,/ И мандельштамовских, слепых. // И жизнь былая -- не образчик/ Того, как строится успех,/ И друг мой умерший -- не шкафчик,/ Чтоб распахнуть его для всех. // Я раб, я Бог, сосредоточась/ На смысле жизни, червь и царь,/ Но не жучок я древоточец,/ Живущий тем, что было встарь.

В «Дружбе народов» (№2) заслуженно доминирует повесть Владимира Курносенко «Прекрасны лица спящих» -- история о человеческой растерянности, о стремлении к любви и невозможности любви, разыгранная в достоверных и печальных интерьерах. (Герои служат на станции «Скорой помощи». Он -- человек без определенных занятий, с тяжелой драмой в прошлом -- ненадолго приходит сюда санитаром. Она -- загадочная прекрасная Дама с драматичной «внутренней» предысторией -- всегда будет работать здесь врачом.) Повесть, как обычно у Курносенко, стройная, ломкая и нервная, со значимыми недоговоренностями, неизбывной тоской и какой-то призрачной красотой. Здесь же повесть венгра Петера Надаша «Конец семейного романа» (1972; перевод Елены Малыхиной). Во вступительной заметке Борис Дубин произносит пафосное похвальное венгерской словесности второй половины минувшего века и, в частности, Петеру Надашу. Действительно, любопытно. Кстати, в довольно бесцветной январской «ДН» (типовая военная повесть Даниила Гранина «По ту сторону», типовая повесть Вячеслава Пьецуха «Поэт и замарашка», очередная порция кинобаек Георгия Данелия) помещена огромная (и очень содержательная) беседа того же Дубина с Натальей Игруновой -- «Обрыв связи. Разговоры не только о литературе». Преимущественно все-таки о литературе, современной, русской, которая -- о чудо из чудес! -- вдруг оказалась не такой зачуханной и занюханной, как заверяют нас обычно коллеги Дубина -- социологи-культурологи. И нелишнее тому подтверждение -- четыре «субъективных обзора» («ДН», №2), в которых итоги минувшего литературного года подводят Евгений Ермолин, Елена Иваницкая, Владимир Губайловский и Андрей Урицкий.

«Новый мир» (№2) печатает повесть «сибирского затворника» (сперва научного сотрудника Енисейской биостанции, затем -- охотника) Михаила Тарковского «Отдай мое» (у автора заголовок тоже в кавычках). Содержание этой претендующей на «народность-свежесть», а на мой вкус откровенно дилетантской, повести сполна исчерпывается послужным списком автора. Московский юноша попадает в «настоящую сибирскую жизнь» и общается с «настоящими сибирскими людьми». А также с чиновными прохвостами. Таежно-деревенский антураж, что должен нас пленять, вторичен и словно из картона склеен. Пробуждение в герое литератора предсказуемо и одномерно. Про сложные отношения героя с отцом (прославленным писателем, отбывшим в Лондон и умирающим в конце повести) ясно одно -- они «ну очень сложные». Закавыченный стон названия, видимо, полнится каким-то вещим смыслом. Каким -- понять не могу. Зато понимаю, что «естественность» (по-моему, крайне неестественная) у нас опять в цене. Вот и в «ДН» (№2) есть рассказ входящего в силу (или в моду?) Ильи Кочергина «Потенциальный покупатель» -- про молодого москвича, прежде рванувшего в сибирские охотники и осчастливившего визитом родную столицу, где он купил карабин и завел бестолковый роман. А потом вернулся в свою глухомань, дабы утешиться с тамошней смешливой Иркой после вывертов столичной Ольки. Кажется, теперь это называют «новым реализмом», хотя новизны и реализма в таких историях с грустинкой-просветленкой ровно на медный грош.

Безусловно читать стоит «Книгу о жизни» Анны Василевской (в первой части простой рассказ простого человека о ленинградской блокаде).

В разделе «Философия. История. Политика» помещены важные статьи Валерия Сендерова («Солидаризм -- третий путь Европы?») и Сергея Аверинцева («Несколько мыслей о евразийстве Н.С. Трубецкого. Опыт беспристрастного взгляда»). А Евгений Ермолин к своему эссе «Идеалисты» ставит воинственный подзаголовок -- «интеллигенция бессмертна!» Другой бы спорить стал.

«Кто не знает Великого Боха? Кто не помнит о его прошлом, о прошлом и настоящем его многочисленных отпрысков и потомков? Никто не помнит. Ну, а если кто и помнит, то ничего не знает. Но на то и поставлены писатели, чтобы передавать потомкам правду, о которой не подозревают современники... Никому и в голову не придет сегодня называть Дмитрия Генриховича Боха великим человеком, потому что если человек спрашивает у железнодорожного служащего, когда отправится поезд на Берлин или Киев, и слышит в ответ: «Когда прикажете, Дмитрий Генрихович», то какой же он великий? Он -- Бох, и хотя -- только в именительном падеже, этого в России довольно, чтобы ненависть к нему сравнялась с завистью к его успехам». Издевательская парадоксальность Юрия Буйды распознается с первых же строк любой работы неутомимого сочинителя. Месяц назад в «Октябре» обнаружился его компактный роман «Ое животное», и вот «Знамя» (№2) представляет первую часть романа «Город палачей». Окончание в марте -- надеемся, что успеем потолковать об этих сочинениях раньше, чем «Новый мир» предаст тиснению еще один роман Буйды -- «Кёнигсберг» (ныне анонсируется).

Из других «знаменских» публикаций отметим мемуар Михаила Айзенберга «Учитель без ученика» (о Павле Улитине), пристальное (до дрожи) эссе Игоря Клеха о неизбежности ранней смерти Чехова (Ich sterbe) и триптих «житейских историй» Алексея Слаповского «Любовь по-нашему». (Известно, как у нас обстоят дела с любовью -- либо боимся мы ее, либо скандально вляпываемся в сущий ужас.) Словом, есть что почитать, поджидая окончания романов Нежного, Буйды и долго молчавшего Александра Иванченко, чей SWEDENBORG (первый фрагмент) появился в «Урале» (№1).