Николь Кидман в фильме "Часы" говорит октавой ниже обычного, все время ходит с опущенной головой, несколько расфокусированными глазами и с искусственно удлиненным носом, который был отмечен многими как необыкновенная находка режиссера. Нос этот ее несколько уродует, он делает лицо менее тонким, чем оно было у реальной Вирджинии Вульф; кроме того, на русский вкус, она с ним немного смахивает на Надежду Константиновну Крупскую. Но та вряд ли обладала таким ясным и пронзительным взглядом, каким смотрит на нас актриса и, возможно, взирала ее героиня -- муж писательницы Леонард Вульф писал в своих воспоминаниях, что Вирджиния «даже на пике своей душевной болезни оставалась на две трети невыносимо здравой». Отвечая на вопросы корреспондента газеты «Время новостей», Николь КИДМАН менее всего хотела говорить об изменениях своей внешности.

-- О, пожалуйста, только не о носе! (тоскливым и безнадежным тоном) Ну что вы хотите о нем узнать? Это вышло почти случайно. Они «играли» с моим лицом, стараясь найти соответствие характеру, над которым я работала, «схватить» психологию Вирджинии, найти ее внутри меня. И я была готова ко всему, ведь для актера лицо -- это инструмент, вы не можете быть слишком к нему привязаны, вы всегда должны быть готовы изменить его. Я не думала о том, привлекательна я или нет, я старалась быть верной ее духу. Мне, по правде говоря, не слишком хочется говорить об этом. Сейчас, конечно, все знают, как делаются спецэффекты и грим, но всегда интересней сохранить тайну кино, как будто вы все еще немного не понимаете, как это сделано.

-- Как вы готовились к роли?

-- Я прочитала о Вирджинии Вульф почти все, что могла. Я слушала ее голос -- не для того, чтобы скопировать, а чтобы впитать его. У нее была невероятная интеллектуальная сила и такая же эмоциональная хрупкость. Сочетание того и другого совершенно захватывающе, это и делало ее такой редкой птицей. Часто я чувствовала ее лукавство, и, хотя о ней говорили, что она асексуальна, мне-то казалось -- наоборот, и это я тоже хотела вложить в роль.

Читая книгу или изучая чью-то жизнь, никогда не знаешь, когда и что тебя заденет за живое. Так было у меня с Чеховым, с «Чайкой». Я читала ее еще в школе, а потом, лет в девятнадцать, взяла снова -- и вдруг на очень-очень глубоком уровне все совпало, я вдруг все поняла, Нина стала для меня реальной. А Вирджинию я почувствовала, прочитав еще в сценарии сцену на станции. Да я, мне кажется, могу сейчас о ней диссертацию написать.

А как можно готовиться к такой роли психологически? Понятия не имею. Мы снимали в сельской местности в Англии, в городке Ричмонд. Я выкуривала огромное количество сигарет -- Вирджиния в фильме не переставая курит, -- и потом ходила и разговаривала сама с собой. Это такая трудноуловимая, непостижимая вещь, и ты только все время надеешься, что этот дар останется с тобой и не испарится. Вообще я не знаю, как я играю, -- знаю только, что, закончив роль, всегда уверена, что больше играть уже никогда не смогу.

-- Поэтому вы незадолго до начала съемок «Часов» начали говорить о возможном уходе из кино?

-- Я не оглядываюсь и не хочу это слишком анализировать. Но я выбрала «Часы», а потом решила сниматься в «Человеческом пятне» по роману Филиппа Рота -- отчасти и потому, что это довольно «темный» материал. И такую огромную роль в этом выборе играл инстинкт, что я сейчас смотрю на эти фильмы и думаю: «О Боже! Меня в кино тянуло к тому, к чему меня тянула жизнь». Когда-то давно мне казалось, что мое будущее все распланировано. Я вышла замуж в двадцать лет, вот и все -- и думала, что точно знаю, как будет идти моя жизнь. И хоть это очень наивно, но когда оказывается, что тебя уводит резко в сторону с известного тебе пути, к этому трудно приспособиться.

-- А сейчас?

-- Сейчас я стою, где стою, и готова к ударам, так же как к удачам. И не пытаюсь контролировать свое будущее, а просто живу настоящей минутой. И не знаю, что будет завтра. Вирджиния говорит: «Невозможно обрести покой, убегая от жизни», -- вот прекрасная строчка!

-- А вы пытались это сделать?

-- У всех бывает такое желание, разве нет? Но я хочу жить и быть способной выпустить эмоции наружу, однако так, чтобы они были у меня под руками, -- и найти этот баланс иногда трудно. Но в этом преимущество актерской профессии -- иметь возможность выразить себя открыто и полностью.

-- Помогало ли вам то, что вы работали в этом фильме с театральным режиссером?

-- Я работала в театре в Австралии, а театр воспитывает дисциплину. Потому что у вас восемь спектаклей в неделю. И на сцене вы должны поддерживать уровень концентрации, которого хватило бы на два-три часа. В кино же вас просят сконцентрироваться на две-три минуты, а если сцена особенно длинная, то на пять -- потому что столько длится дубль. Но ты что-то берешь из театра в кино, а что-то из кино в театр. Стивен принес из театра другой тип работы с актерами, и для меня это было очень важно. Я сейчас должна сняться в двух фильмах, а потом играть в спектакле. Если я долго не играю в театре, мне это становится страшно, -- я уже и сейчас боюсь, но все равно буду. Счастье, что мне удается делать и то и другое.

Я люблю работать, странствуя по всему миру. Я скоро буду сниматься в Испании, а потом в Румынии, это цыганское существование -- для меня. И я чувствую, что тогда меня, как личность, уже перестает определять просто место моего рождения, или просто Голливуд... Я как бы делаю мир меньше, так что в нем становится можно жить.