Фильм Квентина Тарантино «Убить Билла» рассказывает о последствиях жестокой бойни, которую босс преступного мира Билл (лидер элитного отряда убийц «Смертоносные гадюки») и его подручные устроили на свадьбе своей бывшей коллеги. Убиты все, включая органиста и священника. Последней должна умереть невеста, находящаяся на последнем месяце беременности. Но по стечению обстоятельств она остается жива, но впадает в кому на долгих четыре года. Выйдя из комы, невеста отправляется мстить недавним напарникам. Замысел фильма возник у Тарантино еще во времена «Четырех комнат», сценарий был написан специально для Умы Турман, и съемки должны были начаться в апреле 2001 года, но планы изменила беременность Умы Турман. Тарантино выждал паузу, и после рождения у Турман ребенка в январе 2002 года съемки начались. Когда весь материал был отснят, его оказалось слишком много для полнометражного фильма, и боссы студии «Мирамакс» приняли беспрецедентное решение разрезать фильм на две части и выпустить их по отдельности в виде двух фильмов под порядковыми номерами. Столь странное решение объясняется предельно просто -- из «Убить Билла» невозможно вырезать ни одного кадра. Весь материал оказался совершенным. Первая часть «Убить Билла» вышла в американский прокат 10 ноября 2003 года, в российских кинотеатрах фильм появится завтра.

«Ты считаешь, что я садист?»

Всего секунду назад киноэкран был антрацитово-непроницаем, и только прерывистое женское дыхание билось за кадром. Теперь же тьма превратилась в крупный черно-белый план женского лица. Лицо залито кровью. Женщина тяжело дышит, в то время как некто невидимый аккуратно стирает кровь с ее лица белоснежным носовым платком с вышитой надписью «Билл». И продолжает говорить.

«Ты считаешь, что я садист? Сказать по правде, милая, я мог бы изжарить яичницу прямо у тебя на лице, если бы захотел. Но, я надеюсь, ты знаешь меня достаточно, чтобы согласиться -- в моих действиях садизма ни на гран. По отношению ко всем этим клоунам -- пожалуй, но не к тебе... Так что в данный момент я, пожалуй, пребываю на пике своего мазохизма...» За кадром раздается чуть слышный щелк револьверного курка. Женщина, не отрывающая глаз от невидимого обладателя голоса, собирается что-то сказать. «Билл... -- говорит она, продолжая задыхаться. -- Это твой ребе...» Ее слова прерывает пистолетный выстрел. Пуля пробивает женщине висок, рядом с головой в одно мгновение образуется кровавая лужа. На экране снова воцаряется кромешная темнота. Снова щелчок -- то ли отстрелянная гильза упала на пол, то ли игла проигрывателя соприкоснулась с винилом. И вместе с титрами на экран вплывает песня.

Так начинается «четвертый фильм Квентина Тарантино» под названием «Убить Билла. Часть 1». Самый лучший фильм, что когда-нибудь видел свет.

На самом деле «Убить Билла» начинается еще раньше. В тот самый момент, когда на экране появляется заставка знаменитой китайской киностудии Shaw Brothers, извещающая, что все происходящее на экране снято в широкоэкранном формате Shawscope, а после этого на фоне расплывающихся психоделических завитков проступает надпись Our Feature Presentation -- точь-в-точь как это было принято в дешевых кинотеатрах семидесятых годов. Именно с такой преамбулы четверть века назад начинались сеансы, на которых Квентин Тарантино медленно и верно превращался из трудного лобастого подростка в человека, которому искусство кино выдало беспрецедентный карт-бланш и раскрыло все без исключения свои секреты. Для этого он не делал ничего экстраординарного. Тарантино всего лишь имел волшебное свойство относиться к каждому очередному кинопросмотру как к чуду, и смелость полюбить чужое творение как свое собственное. И в неприкосновенности сохранил эти чувства до того момента, когда сам впервые вышел на съемочную площадку. Этот долг со стороны мирового кино оказался в итоге красен платежом. И когда Тарантино приступил к съемкам «Билла», в его распоряжении был весь мир. Он мог взять что угодно и откуда угодно -- и никто не посмел бы обвинить его в плагиате или недостатке фантазии.

Этот человек имеет право брать свое там, где увидит, как никто другой. Всю свою жизнь он искренне и очень серьезно относился к фильмам, которые принято честить кинематографическим шлаком, планом по валу, отходами производства, годными лишь на то, чтобы заполнять сдвоенные сеансы в затрапезных кинотеатрах: гонконгские фильмы про кунг-фу, самурайские фильмы-тэнгэку и боевики про якудзу, спагетти-вестерны и итальянские фильмы ужасов, американские творения в жанре blaxplotation (фильмы о чернокожих бандитах в стиле фанк и частных сыщиках в стиле соул), гангстерские боевики категории «Б» и японские мультфильмы-аниме для взрослых. Все эти явления в последние несколько лет успели побывать на пике несколько истеричной моды, а потом так же стремительно уйти в небытие, освободив место очередной экзотической диковине, извлеченной из запасников. Но для Тарантино именно фильмы такого сорта и составляли суть кинематографа, его плоть и кровь. Он никогда не забывал о них и не предавал свое любимое кино -- то кино, которое в свое время изменило его жизнь. Приходилось читать, что свои любимые фильмы Тарантино выискивает на каких-то непонятных «дальних полках видеопрокатов» (до которых нормальный человек якобы никогда не доберется), а потому обладает неким эзотерическим знанием, недоступным непосвященным. Ничего подобного. Тарантино никому не запрещал ходить в ближайший кинотеатр на три фильма о кунг-фу подряд -- подобный очаг культуры показан в «Настоящей любви» Тони Скотта по тарантиновскому сценарию. Зал кинотеатра практически пуст -- и вовсе не потому, что на входе стоял злой мальчуган в черном костюме и галстуке-селедке и не разрешал никому войти. Да и в видеопрокатах фильмы о кунг-фу испокон веку стояли рядом с последними хитами Тома Хэнкса и Мэг Райан -- надо было только протянуть руку. (Стоит заметить, что похожая ситуация сложилась и по другую сторону Атлантики. В круговерти тогда еще советского и напропалую пиратского видео начала и середины восьмидесятых годов можно было при желании обнаружить едва ли не все «жутко раритетные» и «никому не ведомые» азиатские фильмы, на которые, говоря про «Убить Билла», ссылаются специалисты и в любви к которым не устает при каждом удобном случае признаваться сам Тарантино. Но кому были нужны эти кассеты, кроме горстки сумасшедших, над которыми высокомерно посмеивались облаченные в береты и длиннополые плащи киноманы-интеллектуалы, стройными гаммельнскими рядами отправляющиеся в музей Кино в двадцать пятый раз смотреть Годара и Вендерса?) Всем остальным это было неинтересно. Все остальные не хотели (а потом поняли, что просто не умеют) видеть в летающих по экрану длиннобородых монахах и гортанно рогочущих самураях ослепительный венец кинотворения. Не могли разглядеть в чужом экзотическом дискурсе ритм, драйв, надрыв. Отточенное, как меч, режиссерское мастерство, обоюдоострый юмор и душераздирающую лирику. Тарантино никогда не отказывался от своей любви. И победил -- теперь все это является его полноправной собственностью.

На примере музыки это видно особенно ясно. Человек, который способен разыскать в ворохе чужих саундтреков (а звукоряд «Билла» более чем наполовину состоит из композиций, когда-то уже звучавших в других фильмах) единственно верные ноты и наложить их на изображение в единственно возможный момент, достоин пиетета не в меньшей степени, чем создатели фильмов-оригиналов. А так, как работает с чужой музыкой Тарантино, не работал, да и до сих пор не работает никто. Патетическая мелодия Луиса Бакалова из спагетти-вестерна «Большая дуэль», «Перекрученный нерв» постоянного хичкоковского композитора Бернарда Херманна, трек из «Битвы по ту сторону чести и жалости» Кинджи Фукасаку, фрагмент заставки к «Айронсайду», написанной Куинси Джонсом, наконец, огнеопасная аранжировка заглавной темы из сериала «Зеленый шершень» (та, что похожа на «Полет шмеля», но им все-таки не является) -- все эта музыка разных времен и народов соединилась в «Билле» в единственно возможном сочетании: трудно, почти невозможно поверить, что эта музыка когда-то сопровождала что-то другое. Сам Тарантино сравнивает саундтреки к своим фильмам с самопальными аудиосборниками, что пишутся друзьям по поводу и без. Из чего следует, что друзья Тарантино самые счастливые люди на свете.

Сам Тарантино, впрочем, всегда был чужд сектантства и не был скупым рыцарем, чахнущим над своими сокровищами в одиночку. С недавних пор под его эгидой в широкий кинопрокат и на видео выходят его любимые фильмы, которыми он с удовольствием делится со всеми желающими. И среди них, кстати, была не только рукопашная «Железная обезьяна», но и, к примеру, вполне фестивальный «Чункингский экспресс» Вонга Кар-Вая, обожаемый пресловутыми интеллектуалами. А на Годара Тарантино ссылается не реже, чем на Джона Ву. Так что обвинить его в односторонности и зацикленности тоже как-то не выходит. Почти наверняка он смотрел все фильмы, чьими названиями бряцают его оппоненты, поклонники «настоящего искусства». А вот видели ли они в свою очередь вторую серию «Храма Шаолинь» или «Мастера летающей гильотины» -- вопрос риторический.

В результате нынешнему интеллектуальному кино можно внимать разве что под прицелом шестизарядного кольта, а «Убить Билла» хочется пересмотреть сразу же, как только закончатся финальные титры. Но даже это, в сущности, необязательно. Популярное заблуждение, развенчанное еще Шерлоком Холмсом, миф об образе убийцы, навеки запечатленном в мертвых глазах жертвы, на сей раз абсолютно правдив: с роговицы человека, впервые посмотревшего «Убить Билла», можно переснять вполне качественную экранную копию. Ощущения от просмотра вполне физические. Само кино как таковое предстает пред взором изумленной публики в разноцветных восточных одеяниях: вот именно с такой последовательностью должны сменять друг друга такие кадры. Под такую -- и никакую другую -- музыку. Все полтора с лишним часа первой серии хочется плакать от того, что это чудо тебе доступно, что оно на самом деле есть. И ты сейчас находишься в кинозале, смотришь на экран и ни в коем случае не проснешься от лучшего в жизни сна на самом интересном месте. Нет ни сил, ни времени, ни желания подсчитывать количество скрытых и явных цитат, вписывать картину в мировой контекст и прикидывать возможные кассовые сборы. Просто в голове взрывается огненный шар ослепительной красоты и начисто выжигает из мозга все, что там находилось до этого -- в том числе и фильмы, которые еще вчера считал любимыми и гениальными. Некоторое время после просмотра вокруг просто ничего не существует. «Убить Билла» -- фильм-контузия, которая накрывает любого зрителя, вне зависимости от того, сколько боевиков про кунг-фу он посмотрел на своем веку. Если у зрителя есть сердце -- он все поймет правильно.

Тем более что фильм-то не только и не столько про кунг-фу. И его пресловутая «жестокость» оправдана не только спецификой жанра боевых искусств и поединков на мечах. Испокон века самые жестокие фильмы ужасов (от «Дня матери» до «Я плюю на твою могилу») были связаны именно с сюжетом о мести поруганных женщин. У возмездия -- женское лицо. Если отвлечься от контекста, то на ум приходит еще один недавний фильм, где небезнаказанно глумились над существом женского пола. Снятый в другой манере и с иным посылом, но удивительно напоминающий тарантиновский шедевр. Если бы Тарантино сумел закончить первую серию к сроку и «Убить Билла» попал бы таки в каннский конкурс-2002 (как и было первоначально задумано), город Канны мог бы попросту перестать существовать. Ибо в этом случае за пальмовую ветвь бились бы насмерть два великих фильма о том, что есть предел терпению. Есть время собирать камни -- и есть время забивать этими камнями тех, кто недостоин жить. Столкнулись бы вещество и антивещество. «Убить Билла» Квентина Тарантино и «Догвиль» Ларса фон Триера. Практически одновременно два огромных художника, не сговариваясь, сделали своими персонажами женщин, вступающих в непростые отношения с миром. Когда фон Триер азартно хватается за мысль о якобы «антиамериканском» настрое «Догвиля» и увлеченно разговаривает об этом, уводя интервьюеров от истинного смысла своего фильма, это очень похоже на Тарантино, сыплющего названиями кунг-фуистских поделок и не особенно выбирающегося за пределы собственно кино. Поскольку то, о чем «на самом деле» эти картины, -- нельзя рассказать словами. Это можно только почувствовать на клеточном уровне. Разбудить в себе потаенный инстинкт истинной, абсолютно надмирной справедливости, о которой не снимают кино и почти не пишут книжек. Ощутить, как новую веру. Девушка по прозвищу Благодать разрешила стереть Догвиль с лица земли, не жалея ни стариков, ни женщин, ни детей. Девушка по прозвищу Невеста убила свою былую подельницу в тот момент, когда ее маленькая дочка была в соседней комнате. Аморализм, жестокость, бесовщина? Нет. Просто зло должно быть наказано. Так надо. И неважно, происходит это в условном мире фонтриеровской притчи или в антураже немыслимо красивого синефильского боевика Тарантино. Главное, что это происходит.

И душа поет пронзительным голосом Нэнси Синатры.

И вторая серия уже не за горами.