Фестиваль культуры Италии в России, представляющий, как видно из программы, широкую панораму итальянской музыки, балета и фотоискусства, в пятницу вечером открылся в Большом зале Консерватории. После длинной речи Святослава Бэлзы, припомнившего, кажется, все хрестоматийно-значимые случаи взаимодействия двух культур, после лаконичного приветствия министра культуры Михаила Швыдкого и теплых слов посла Италии Джанфранко Факко Бонетти на сцене появился оркестр Maggio Musicale Fiorentino со своим художественным руководителем -- дирижером Зубином Метой.

В 2002 году один самых энергичных представителей мировой дирижерской элиты Зубин Мета выступал в Москве с другим оркестром -- в Израильском филармоническом он занимает удивительный пост «пожизненного художественного руководителя». А в Санкт-Петербурге этим летом на фестивале «Звезды белых ночей» он играл со своими флорентийскими подопечными. И московский, и питерский визиты прошли не без сучка и задоринки, но эффектно. Оба завершились бурными овациями из разряда тех, какие мировая звезда индийского происхождения умеет вызывать отменно. Его стиль обыкновенно являет привлекательную для широкой публики смесь силы и легкости, движения и живописности. Любимец публики маэстро Мета (кроме двух вышеназванных оркестров он возглавляет сейчас фестиваль «Флорентийский музыкальный май» и Баварскую государственную оперу) не принадлежит к числу самых известных музыкальных интеллектуалов. Но и в ряды особенно бессмысленных его работы не попадают. Репертуар обширен и сбалансирован. А в том, что касается манер и взглядов на искусство, Мета виртуозно обживает ту территорию эффектного качества и сильной выразительности, что располагается вблизи эстетических земель, где любят пышность и нарядность.

Мета декоративен, но не без глубокой перспективы и изящества. Его не назовешь пылким и поэтичным, но при этом он, с одной стороны, известный мастер взрывчатых оркестровых технологий, а с другой -- лишен того металла в дирижерском голосе, который есть, скажем, у его предшественника на посту руководителя флорентийского оркестра Риккардо Мути. И если с израильскими филармониками эти качества просматривались сквозь особенности все же провинциального оркестра и сыроватой программы, то теперь с Maggio Musicale Fiorentino они предстали ярко и выпукло.

Оркестр фестиваля «Флорентийский музыкальный май» числится в оркестровых реестрах с 1928 года. За это время за его пультом успело постоять множество великих дирижеров, что важно не со статистической точки зрения, а в том смысле, что, несмотря на фестивальный статус, оркестр показал и хорошую сыгранность, и техническую виртуозность, и индивидуальное звучание -- столь же декоративное, сколь многоплановое.

Расписная «Шехерезада» Римского-Корсакова из всей программы, составленной из героики Бетховена, сложного симфонизма Брамса и священнодействий Стравинского, лучше всего подходила к оркестровому звучанию и дирижерскому стилю. Другой вопрос, что в иных руках эта самая расписная «Шехерезада» вполне может звучать как страшноватый, по-модернистски взвинченный или по-символистски нагруженный массивный опус (можно вспомнить хотя бы недавнее гергиевское исполнение с мариинским оркестром, сильно выделявшееся даже из череды похожих друг на друга гергиевских взбудораженных интерпретаций). Но здесь красивая и стройная поэма прозвучала именно что живописно, став не только отличной иллюстрацией обычаев и манер Меты и оркестра, но и примером незаурядного прочтения музыки Римского-Корсакова.

Мета сделал из «Шехерезады» волшебный фонарь, маленький, самодельный, но пышный театр, склеенный из картонок, бахромы и бисера. Звучание оркестра почти с первых звуков удивляло архаическими обертонами -- словно это был не современный идеальный оркестровый массив, а герой какой-то старой, слегка поскрипывающей пластинки. Странный баланс, устроенный как будто по принципу рядов театральных кулис, открывал прежде прочего духовые. Всякое соло деревяшек или грозная реплика меди оказывались словно посредине авансцены, отчего весь музыкальный профиль приобретал черты гипертрофированно театральные. От трогательного скрипа и мерного движения струнных казалось, что вот-вот из-под потолка на сцену начнут спускаться картонные вагнеровские лебеди или из-за несуществующей кулисы выскочит какой-нибудь трагический веристский герой, с раскисшей физиономией и весь в клюкве. Между прочим, столько Вагнера в тяжелых корсаковских драпировках редко удается обнаружить. А такое количество Верди и Доницетти -- тем более. Примерно облегчив «Шехерезадин» шаг, упростив движение и сдвинув темпы, Мета играл поэму так, словно она ария с шампанским. Но вся эта череда фокусов сделала музыку Римского-Корсакова неожиданной и обаятельной. С «Весной священной» фокусы не прошли. Несмотря на то что в зале снова погасили свет, театр так и не открылся. Декоративности с перспективой, сильных движений и плотных, не слишком яростных, но мощных кульминаций оказалось недостаточно для того, чтобы создать чудесные эффекты и в Стравинском. Но и без этого программу открытия завершили бурные овации. А маститый дирижер подтвердил свою репутацию мастера обезоруживать публику горячей экстравертностью трактовок, в которых театральные страсти выскакивают из-за кулис строго размеренно.