Et data reddit. «И данное отдает. И восприятое снова возвращает». Этот девиз из популярной в XVIII веке книги эмблем может служить паролем открывающейся сегодня в Историческом музее восхитительно тонкой и остроумной выставки «Магия книги». Процитировал я девиз по недавнему факсимильному переизданию знаменитейшей Эмблематы 1811 года известного в свое время библиофила, переводчика, признанного историками медицины «основоположником русского акушерства» врача-гинеколога Нестора Максимовича-Амбодика (1744--1812). Предваряет переиздание хорошая вступительная статья Александра Махова. В ней он рассказывает о том, что такое книги эмблем вообще и девизы к эмблемам в частности. По словам А. Махова, первый автор книги эмблем, итальянец XV века Андреа Альчиато, считал эмблему «украшением истины иероглифической отделкой» (по-гречески слово «эмблема» означает «выпуклое украшение, инкрустация»). Ведь читать эмблемы надо так же, как иероглифы: картинка (дерево, цветок, зверь, птица, античный бог) попадает только в одну ячейку смысла и из этой лузы никуда никогда больше не выкатится. Вот смотрим эмблему: «Купидон дает сосуд другому». Читаем девиз к ней: «Деньгами покупаются любовницы». Ну что тут еще скажешь?

Своей неподвижностью эмблемы уподобляются и иероглифам, и раз и навсегда данным буквам алфавита. Чтобы мысли-иероглифы-эмблемы задвигались, вступили в диалог, необходимо, по мнению А. Махова, вытащить их из переплета, представить не хозяевами книги, а ее гостями. Жизнь эмблем в «эмблематах» и за их пределами подсказала идею выставки. Она получилась, собственно, о том, как книга выходит из себя. Данное отдает, восприятое снова возвращает.

Символично, что одним из первых экспонатов в витрине у входа является легендарное амстердамское издание 1705 года «Символы и емблемата» -- единственная русская эмблематическая книга петровского времени с изумительными гравюрами. Водившие вашего обозревателя по выставке любезные ученые дамы -- авторы идеи и хранители книжных фондов ГИМ Ирина Фомина и Елена Лазаренко обратили мое внимание на то, что чудесная книжечка окружена дивной красоты предметами XVIII столетия. Тут вам и созданный на Русском Севере свадебный ларец с рельефами из моржового клыка, и дверная деревянная филенка, и стеклянный кубок, и печные изразцы, и сундук, и тарелка. И на всех вещицах скопированные из эмблематической книги аллегорические картинки в кружочках с девизами к ним. Адресованная другу, ходит книжечка по кругу!

Другой пример того, как книга выходит из себя, -- пресловутый роман. Известно ведь, что слово «романизм» (производное и от «романа», и от «романский») появилось намного раньше законного для Жуковского и Шлегелей «романтизма». И обозначали им недостойное серьезного внимания «повествование с выдумкой», истоки которого как раз в написанных на испорченной латыни любовных историях, сказках и преданиях средневековых «романских» народов. На выставке экспонируются примеры такого забавного чтива: выдержавшее семнадцать переизданий жизнеописание «славного вора, разбойника и бывшаго Московского сыщика Ваньки Каина» (М., 1792), а также жуткая романическая, одновременно «готическая» (тоже универсальный для культуры XVIII века жанр) повесть 1796 года «Либо пан либо пропал, или Удивительная жизнь в тридцатилетнем заключении Иоганна Норкросса... английского капитана... самим им писанная в темнице в замке Копенгагенском». И пусть кто попробует сказать, что эти и подобные им «романические» герои не добрели в своих скитаниях и до замка графа Монте-Кристо, и до золотых врат Голливуда с его обаяшкой Джонни Деппом, тоже паном, тоже капитаном, тоже узником, правда, не замка Копенгагенского, а диснейлендовского аттракциона «Пираты Карибского моря».

А когда романтизм вступил в свои законные права, даже картинки из любовных романов (про тиражирование лексики таких книг, размурлыканной под гитару в романах с прильнувшей «с» на конце и не говорим) стали порхать тут и там: с веера на блюдечко, с блюдечка на чашку. Примеров странствий книжных картинок по домашней господской утвари на выставке предостаточно. Вплоть до эпохи модерн, когда на симпатичный стаканчик кто-то взял и просто-напросто наклеил вырезанные из модного журнала гравюры.

Метафора «выход книги из себя» в усадебной культуре XVIII--XIX вв. могла принимать и пугающе конкретный образ. В экспозиции красуется деревянная дверь-обманка, на которой тщательно воспроизведены корешки книг конкретных популярных в пушкинскую эпоху изданий (в том числе тома из собрания сочинений самого Александра Сергеича). Вот те здрасьте: книга есть, и книги нет. Ушла и не вернулась. Экономный, видно, жил в усадьбе господин.

Как всякая хорошо подготовленная, представляющая богатое собрание выставка, книжная экспозиция в ГИМ позволяет найти еще много других интересных идей, тем и сюжетов (от коронационной -- альбомы императорской фамилии, до революционной -- запрещенное цензурой издание 1833 года грибоедовского «Горя от ума» с рукописными вставками изъятых страниц). Но о них, уверен, напишут другие.

P.S. А здорово бы было, если б кто собрал похожую выставку про газету в российской истории!