Кинофестиваль на Лидо подошел к середине, но уже сейчас можно сделать лестный для организаторов вывод: Венеция-2003 -- наиболее интересный и плодотворный из крупнейших кинофорумов последних лет. На фоне берлинской неразберихи и каннской неудачи этого года то, что сделала в Венеции команда Морица Де Хадельна, смотрится особенно выигрышно. И по именам (новые работы представляют Ларс фон Триер, Бернардо Бертолуччи, Джим Джармуш, братья Коэны, Бабак Пайами, Роберт Родригес, Бруно Дюмон...), и по фильмам (для потенциальных шедевров, показанных в различных программах, уже не хватает пальцев одной руки). Есть, конечно, и faux pas. (К таковым, помимо необъяснимых грубых ошибок в каталоге, следует отнести включение в основной конкурс ремесленной поделки Кристофера Хэмптона «Воображая Аргентину», цинично эксплуатирующей трагедию страны в период правления военной хунты; никогда еще на моей памяти почти весь сеанс не проходил под непрекращающийся свист и возмущенные вопли аудитории, которая разразилась ироническими аплодисментами лишь однажды -- когда Антонио Бандерас, спровадив в застенки хунты жену и дочку, взял гитару и меланхолично затренькал с характерными ухватками El Mariachi.) Но главное требование -- побольше хорошего и разного кино -- выполнено безукоризненно.

Хорошие фильмы необходимо правильно подать -- и это удалось организаторам. Они намеренно размыли внимание публики. Если раньше главным всегда считался основной конкурс и понурые толпы критиков и гостей с трудом выдерживали 12-дневный марафон стопроцентно авторского кино (Венеция всегда славилась высоколобостью), то сейчас программа построена так, что не меньший интерес вызывает параллельный конкурс «Против течения» и внеконкурсные программы -- «Неделя критики» и «Новые территории». По складывающейся пестрой картине, где уравнены в правах и картины мэтров, и короткометражки многообещающих дебютантов, и жанровые работы, и программно-экспериментальные проекты, вполне можно определить не только личные пристрастия отборщиков, но и новые тенденции, что сформируют облик кино в ближайшем и не таком уж близком будущем.

Одной из таких тенденций стал выход документального кино из гетто. Уже после мирового успеха «Боулинга для Колумбайна» (2002) Майкла Мура стало очевидно, что документалистика не собирается довольствоваться узкопрофессиональными фестивалями и ночным эфиром интеллектуальных телеканалов. Сейчас документальные картины не только претендуют на внимание широкой публики, но и активно участвуют в формировании нового киноязыка. Кино осваивает жанр концептуального проекта, своего рода эссе на философские, эстетические и социальные темы.

Пионером нового направления, как и следовало ожидать, оказался датчанин Ларс фон Триер, самый беспокойный и умный режиссер современности. Его документальная работа «Пять препятствий» («Против течения») -- это именно проект, фантастический, безумный, несуразный и в то же время бьющий в самую болезненную для сегодняшнего кино точку. История начинается с того, что Триер находит на Гаити датского кинорежиссера Йоргена Лета, автора короткометражки «Идеальный человек» (1967), которую сам Триер включает в число своих любимых фильмов. Давно уже разменявший седьмой десяток Лет получает необычное предложение: снять пять ремейков «Идеального человека», всякий раз руководствуясь новыми правилами, навязанными ему Триером. Уже первое правило даст вам представление о той степени абсурда, в которую Триер решительно возводит свое восхищение Летом: каждый кадр должен быть не длиннее 0,5 сек. Но на наших глазах странное упражнение в стиле превращается в скрупулезное исследование о природе творчества, о преодолении дистанции между автором и объектом изображения, о страхе поражения, о готовности художника пойти на заведомую неудачу ради того, чтобы не останавливаться на достигнутом, не превращаться в памятник самому себе. Лет такой готовности не обнаруживает, и Триер-провокатор сам пишет для него сценарий пятого ремейка -- монолог талантливого и обаятельного художника, не нашедшего в себе сил преодолеть себя и свое время.

Не менее интересной оказалась и документальная работа 14-летней Ханы Макмальбаф (дочери Мохсена и сестры Самиры) «Радость безумия» («Неделя критики»). Ушедшее с головой в кино семейство Макмальбаф, заполонившее своими работами все крупнейшие фестивали, уже становится поводом для иронии: злые критики пророчат, что в следующем году в Канне мы увидим фильмы домашних животных иранского классика. Но фильм Ханы оказался отнюдь не «дочкиным кино». Лишь формально его можно назвать документальным репортажем со съемок картины «В пять часов вечера» (эта работа Самиры Макмальбаф получила приз жюри в Канне-2003). По сути, «Радость безумия» оказывается откровенным, а иногда и разоблачительным документом о безграничной власти образов над реальностью, об изначальном цинизме режиссерской профессии и о том, как художник вольно или невольно манипулирует человеческими судьбами. «Ты что, не хочешь сниматься в кино? -- гневно вопрошает папа Мохсен упрямую женщину, не поддающуюся на сладкие уговоры Самиры. -- А ты знаешь, что актриса, которую я снял в своем предыдущем фильме, теперь посол Ирана в ЮНЕСКО? Получишь визу, поедешь на фестиваль и будешь разъезжать со своим парнем по всему миру...» И камера Ханы, режиссера и оператора, отнюдь не наивно фиксирует эти трагикомические уговоры, эти колебания между страхом и жаждой славы, сочувствием и эксплуатацией.

И наконец третьей значительной документальной работой, показанной в первой половине фестиваля в Венеции, стал фильм австрийца Ульриха Зайдля «Иисус, ты знаешь» (показ прошел в рамках Венецианского кинорынка -- Venice screenings). Зайдль, начинавший как документалист, два года назад произвел в Венеции сенсацию игровой «Собачьей жарой» -- фильмом о повседневном аде, на который обречен вялый, апатичный и жестокий европейский средний класс. В «Иисусе» он возвращается к документальному кино, чтобы напомнить о том, что живут в этом аду не демоны, а все-таки люди. Камера Зайдля установлена в одной из венских церквей, где методично фиксирует молитвы немолодых, некрасивых, потрепанных, словом, обычных горожан. Вот пожилая женщина молится о легкой и непостыдной смерти. Вот 70-летний старик сообщает Иисусу, что его Бригитта оказалась не той женщиной, с которой он готов прожить всю свою жизнь. Вот дурнушка с горечью повествует о том, как ее бойфренд где-то посеял кольца, купленные накануне так и не состоявшейся помолвки. Все это не бог весть как оригинально, но Зайдль, в отличие от большинства режиссеров, обладает одним и едва ли не главным талантом -- умением договаривать вещи до конца, не сглаживать углы, не избегать самых болезненных моментов. Хотели экзистенциального отчаяния -- получите его сполна.

Впрочем, любителям игрового кино более традиционного формата также в Венеции пока скучать не пришлось. «Потеряно при переводе» Софии Копполы, «Антенна» Казуеши Кумакири, «Нация без женщин» Маниша Джа, «Самая печальная музыка на свете» Гая Мэддина и особенно «Затойчи» Такеши Китано (пожалуй, это самая веселая и изящная работа в фильмографии японского режиссера -- и это при том, что от самурайского меча Китано живописно гибнет на экране человек пятьдесят) -- все это картины, заслуживающие отдельного обсуждения. О них читайте в итоговых репортажах вашего корреспондента.