На выходе очередной том уникального собрания сочинений главного художника и теоретика русского авангарда Казимира Севериновича Малевича. Обозреватель газеты «Время новостей» Сергей ХАЧАТУРОВ попросил рассказать о значении этого проекта в целом и новом томе в частности составителя пятитомного издания, исследователя жизни и творчества Малевича, доктора искусствознания Александру ШАТСКИХ.

-- Предпринимались ли ранее попытки издать все эпистолярное наследие Казимира Малевича?

-- В 1968--1978 гг. сочинения Казимира Малевича были изданы в Дании. По объему была опубликована лишь одна шестая часть наследия художника.

-- Когда возникла идея нынешнего фундаментального издания?

-- В конце восьмидесятых мы вместе с профессором Дмитрием Владимировичем Сарабьяновым работали над монографией, посвященной Казимиру Малевичу (вышла в издательстве «Искусство» в 1993 году). Изучая витебский архив художника (напомним, что Витебск был своеобразной экспериментальной площадкой русского авангарда; живший там в 1919--1922 гг.Малевич руководил объединением «Утвердители нового искусства», «Уновис»), я была потрясена первобытной, стихийной мощью его философских сочинений. Точнее, даже не философских... Автор «Черного квадрата» ощущал себя скорее пророком, нежели философом; отсюда эсхатология «первого-последнего» учения о беспредметности, его мессианские интонации. Так вот, пленившись энергией его мысли, я решила опубликовать собрание сочинений Малевича. Дважды составляла для двух разных издательств план-проспект, предполагающий в одном случае десять, в другом пятнадцать томов. Третья попытка увенчалась успехом, и в 1993 году был заключен контракт с издательством «Гилея» на публикацию сочинений Малевича в пяти томах. Надо сказать, директор издательства Сергей Кудрявцев взял на себя благородную миссию знакомить читателей с литературным архивом великого русского авангардиста. Само название «Гилея» восходит к наиболее радикальной и наиболее значимой футуристической группировке 1909--1915 годов, активно занимавшейся издательской деятельностью. Наше сотрудничество с Сергеем Кудрявцевым -- результат взаимного встречного движения.

-- Какова логика организации томов?

-- Главной мыслью было издавать так, чтобы на каждом томе издание могло прерваться. То есть все книги должны иметь завершенную внутри себя структуру. Первый том вышел в 1995 году. В нем собраны все прижизненные публикации трудов Малевича, начиная с манифеста 1913 года и кончая последней статьей о кино, к которой в 1929 году прилагался редакционный комментарий. Сегодня бы он формулировался вполне определенно: «Точка зрения редакции не совпадает с точкой зрения автора».

Второй том вышел в 1998 году. В нем опубликованы работы Малевича, появившиеся в переводах на немецком, польском, украинском языках. Многие из них не сохранились в русских оригиналах. В частности, статьи, переведенные с украинского, были посланы Малевичем в Харьков для журнала «Новая генерация». Они позволяют оценить взгляд художника на современное ему искусство: движение творческой мысли от «измов» к беспредметничеству.

В вышедшем три года назад третьем томе публикуется главный философский трактат Малевича «Супрематизм. Мир как беспредметность, или Вечный покой», законченный в Витебске в феврале 1922 года. Это сочинение позволяет полноценно оценить парадоксальность и своеобычность Малевича-мыслителя. Закрепляя свои постижения в слове, Малевич не нуждался ни в каких посредниках; путь его был путем философа-мистика, опиравшегося на свой внутренний опыт, не способного ни к исследованию, ни к интерпретации чужих идей, мыслей, текстов, неподвластного априорным предпосылкам в восприятии мира, внедренным образованием (из-за отсутствия образовательного ценза сам художник называл себя «без-книжником»). Малевич абсолютизировал свою истину поиска пути перехода от конечного (предметного) мира к иррациональному, непостижимому «освобожденному Ничто».

-- Насколько я знаю, на этом пути Малевичу удалось многое напророчествовать в истории России...

-- Безусловно. Отказывая видимой реальности в истинности, в своих суждениях об обществе Малевич был наиболее близок анархистам. К обслуживающему «харчевые потребности» человечества государству художник испытывает стойкую неприязнь. Оно однозначно машина подавления, агрессии. Вот какую оценку дает Малевич социализму: «Для Социализма люди -- средства, через которые установить можно Социализм, а не обратно...» Принципиально антипрогрессистское мировоззрение заставляло Малевича резко протестовать против идеологии и культивирования «Будущего как предметной надежды», которые практиковались «вождями предметного блага». В одном высказывании Малевич даже предвосхитил иконографию будущих советских памятников вождю пролетариата Ленину: «Ни один вождь не провел народ мимо орудий к благу, потому что его нет, его нужно сделать, хотя всегда указует место будущего как блага; его указующий палец вечно направлен на меч и горнило пушки. Там по-за ним (и) лежит то, чего хотите, там будущее, в нем и ваша идеальная жизнь, преодолейте пушки!»

-- Тема нового тома, который вот-вот появится на прилавках книжных магазинов, как-то связана с главным литературным трудом Малевича?

-- Да, конечно. В четвертый том вошли трактаты и лекции первой половины 20-х годов. Они имеют непривычные заголовки в виде математических дробей от 1/40 до 1/49 с пропуском 1/43 и 1/44. Что это значит? Необходимо сделать отступление. Если представить себе главный труд Малевича «Мир как беспредметность, или Вечный покой» в объемно-пространственном воплощении, станет очевидным, что при организации рукописи Малевич впервые применил принцип конструирования, который получил столь впечатляющее воплощение в его архитектонах. В архитектурных моделях к доминирующему объему приставлялись разные стереометрические шестигранники (кубы, бруски, плиты). Аналогично и в «Вечном покое» просматривается своеобразный «серийный принцип». Трактаты-дроби из нового тома -- это строительные блоки, маркированные для порядка монтажа архитектурного сооружения. Цифра в знаменателе означает отношение к части главной рукописи, «Вечного покоя», а цифры в числителе указывают на соответствующий параграф этой части. Такой пространственный монтаж обусловил возникновение единого словесно-пластического произведения, своеобразной вербальной инсталляции.

-- В сокращенном и сильно адаптированном немецком переводе трактат «Мир как беспредметность» был издан в начале 1960-х благодаря другу Малевича в Берлине Гансу фон Ризену. Вы впервые представляете научную публикацию и главного труда Малевича, и всех прилагаемых к нему «маркированных» трактатов и лекций. В каких архивах они в основном хранятся?

-- Рукопись «Супрематизм. Мир как беспредметность, или Вечный покой», а также вошедшие в новый том «нумерованные трактаты» хранятся в архиве Казимира Малевича в Стеделийк Музеуме, Амстердам. Ранее они находились в Берлине, в семье упомянутого вами друга Малевича и переводчика его трактата Ганса фон Ризена. Свой архив художник оставил друзьям Ризенам в мае 1927 года, снабдив распоряжением-завещанием: «В случае смерти моей или тюремного безвыходного заключения, и в случае если владелец сих рукописей пожелает их издать, то для этого их нужно изучить и тогда перевести на иной язык...» Материалами заключительного, пятого тома станут документы, также попавшие в Амстердам (Стедейлийк Музеум) из Берлина, и, кроме того, из недавно открытого культурного фонда «Центр Харджиева--Чаги», названного по фамилии супругов, эмигрировавших из России знатоков и коллекционеров русского авангарда.

-- И последний вопрос. Труды Малевича можно назвать хорошей литературой? С эстетической точки зрения их интересно читать?

-- А как же! Мы уже говорили о том, что в создании формы рукописи главного трактата сказался дар Малевича-художника. Сам стиль его литературных опусов восхищает неуклюжей грандиозностью и темной вдохновенностью -- впечатление в чем-то сходное с чтением повестей Андрея Платонова. Естественно, в самой организации текста явственны отголоски поэтики футуризма. Общими для Малевича и литераторов-будетлян приемами являются «словосдвиги» -- остранения привычного смысла слов, неологизмы, грамматическое конструирование понятий. Позже подобные языковые мыслеконструкции станут востребованы в философии Мартина Хайдеггера, объявившего язык домом бытия.