Взбалмошный, виртуозный и не испытывающий комплексов New York City Ballet свою гастроль в Мариинке выстроил по старобалетному, строго иерархическому принципу. Вторым хореографом NYCB был Иеремия Рабинович, округливший свое имя до Джерома Роббинса, -- и вот, пожалуйста, второй вечер отдан именно его сочинениям. Также три балета, как в вечер Баланчина; также представлены спектакли разных периодов. Народ на малознакомого России Роббинса (в Мариинке шел когда-то балет «В ночи», да в Большом мелькнул «Послеполуденный отдых фавна») ломился не меньше, чем на пышно цветущего Баланчина. Во множестве были чрезвычайно солидные, вовсе не балетные люди. Народ пришел взглянуть на другие сочинения человека, сотворившего для их юности «Вестсайдскую историю». Давшего тогда немножко подышать тем быстрым, горячим, танцующим воздухом.

Роббинс (уже давно составивший компанию Баланчину в лучшем мире) их ожидания не обманул. Балеты были про то же -- про шарахающуюся кровь, про азарт соревнования, про шуточки, про жизнь, которой слишком много. Interplay 1952 года, сделанный на музыку Мортона Гулда, -- четыре парня, четыре девушки. То танцовщики лежат на животах, мотая ногами в воздухе, разглядывая подруг; то выйдет на середину мелкий заводила и начнет подначивать, наворачивать виртуозные штучки; то из кипящей маленькой толпы выделится пара и поведет долгий, самодостаточный, закрытый для всего мира дуэт. И вот, наконец, компания делится пополам -- и вроде дело идет к стычке, но здесь не улицы пригорода, здесь New York City Ballet -- потому будет просто соревнование в чистоте и изяществе антраша. Смотрится это восхитительно -- эти мелкие вспархивания в воздух на месте взамен подразумеваемой поножовщины. И -- вроде выяснили, кто лучше, и замерли в финале счастливые: день, прожитый без мертвецов, -- счастье.

«Танцы на вечеринке» -- это восемнадцать пьес Шопена, год 1969-й. Киношники вечно переносят действие древних пьес в современность (особенно американцы это любят), а Роббинс сделал вещь совершенно противоположную. Ту же самую компанию юнцов -- буйную, наивную, обреченную -- он отправил лет на сто назад. Сделав это не с помощью костюмов -- у артистов все те же разноцветные трико, -- но с помощью танцев, ставших сдержанными, почти церемонными. Заводилы и умники, нахалы и шуты вообразили себя офицерами прекрасной эпохи, стали щелкать воображаемыми каблуками, летать по кругу в традиционной балетной «погоне за мечтой», предлагать дамам руки, учтиво наклонив голову, и прогуливаться по сцене, как по аллеям. Та же энергия клокотала в них -- но облагороженная и отформатированная. Идиллию хорошего воспитания -- вот что предложил Роббинс в пылком 1969-м.

А в 1983-м он подвел некоторые итоги существования. Название Glass pieces играет: и осколки стекла, и пьесы Гласса -- Филиппа Гласса, на музыку которого сочинен балет. Минималистская музыка пульсирует -- навязчиво и однообразно. По сцене ходят -- просто ходят -- толпы людей в разноцветных одежках. И вдруг сквозь эту деловитую (но выглядящую бессмысленной, потому что цель не видна) суету начинают прорастать дуэты. Мигают -- и исчезают. Потом в полутьме вдоль задника начинает двигаться из правой кулисы в левую кордебалет. Лиц не видно -- просматриваются только силуэты. Цепочка переминается с ноги на ногу; марширует на месте; вытягивает руки и опускает их; элементарные движения повторяются снова и снова, соответствуя заданному музыкой ритму. Бунтари и драчуны (те, кто выжили) вписались в систему, встали в деловитый строй. Все упорядочено, все их движения часты и мелки. А в центре сцены возникает дуэт (Венди Вилан и Роберт Тюсли). Большие движения, открытые позы, выявленная мелодия, медленное текучее счастье. И пусть в финале снова будут цокать барабаны, и мир будет строиться под них. Роббинс, как старый волшебник, пришел к выводу, что жизнь (и балет) оправдывается дуэтом. Разумеется, он был прав.