Сейчас эти люди -- одна из самых активных частей французского населения. Они заметны в бизнесе и в политике, в банковском деле и в культуре. Министры Поль Килес и Филип Сеген, артисты Изабель Аджани и Роже Анен, эстрадные звезды Энрико Масиас и Дидье Маруани... Казалось бы, что может объединять этих людей кроме французского паспорта? Однако дело в том, что все они -- «черноногие». Так во Франции называют беженцев: тех, кто навсегда оставил отчий дом в Алжире, Марокко и Тунисе и вынужден был поселиться в метрополии. Сам по себе термин «черноногие» родился в Алжире в середине XIX века, когда обутые в сапоги французские солдаты впервые появились в странах Магриба. Арабы и берберы в этих краях отродясь сапог не видели, вот и стали называть с тех пор всех европейцев «черноногими». Четыре десятка лет назад проблема «черноногих» была одной из наиболее острых во Франции, теряющей свои колониальные окраины. После обретения независимости Алжиром, до этого более столетия считавшимся «неотъемлемой частью» матери-родины, почти два миллиона французов, оставив отчие дома и дедовские кладбища, квартиры и сады, потянулись в недалекую, но малознакомую метрополию. Чтобы справиться с этим людским потоком, генерал де Голль учредил специальное министерство по делам репатриантов, которое доверил своему товарищу по антигитлеровскому Сопротивлению. Как действовало это ведомство? Об этом рассказывает Франсуа МИССОФФ, под руководством которого министерство совершило невероятное: за неполных два года проблема «черноногих» была решена.

Я был государственным секретарем по торговле, когда меня вызвал президент де Голль и предложил возглавить министерство по делам репатриантов. Он сказал: «Вам этого хватит лет на пять, на шесть». «Ну уж нет! -- ответил я. -- Такое дело -- все равно что завод, начавший забастовку. Или вы договариваетесь с бастующими в 24 часа, или бесконечные переговоры будут длиться много лет. Проблему беженцев надо решать в считанные месяцы. Думаю, восемнадцати месяцев мне будет достаточно. Но при одном условии». «Каком?» -- вскинул брови обычно невозмутимый генерал де Голль, ни от кого не терпящий, чтобы ему ставили условия. «Я должен иметь возможность отвечать за все у этих людей -- от их рождения до их смерти. У меня должны быть возможности самостоятельно, без согласований и консультаций с другими министерствами, предоставлять репатриантам жилье и работу, землю и места в школах. Ни от кого не хочу зависеть. В том числе и от министерства финансов, у меня должны быть собственные фонды». Президент согласился: «Хорошо, пусть так и будет!»

Мы начали с того, что открыли по всей Франции сеть бюро по приему беженцев. Какими были эти люди! Озлобленными, отчаявшимися, ненавидящими правительство и лично генерала де Голля за то, что они якобы бросили «черноногих» на произвол судьбы, предали их, признав независимость Алжира. Глупость говорят, когда утверждают, будто в метрополию бежали лишь те, кто увозил награбленное, богатеи-эксплуататоры. Абсолютное большинство «черноногих» были людьми далеко не самыми состоятельными: работяги-фермеры, виноделы, учителя, торговцы, мелкие чиновники...

Вавилонское столпотворение: узлы и картонки, кричащие дети, умирающие старики... Главное нашей задачей было по-душевному принять отчаявшихся людей. Несмотря на то что боевики-националисты постоянно грозили нам терактами, я ввел порядок: с двух часов дня и до позднего вечера в министерстве царили «открытые двери». Любой посетитель мог пройти в любой кабинет -- вплоть до министра! -- беспрепятственно. Без назначения приема. На столе у меня бессменно стояла бутылка анисового ликера -- традиционного напитка южан, -- к которой, как к фляге с целебным бальзамом, прикладывался каждый второй визитер.

Первое, что мы давали понять людям: репатриация -- это критическое, особое положение, вызванное чрезвычайной ситуацией. Форсмажор не может тянуться долго. Иначе он превращается в истерику, всеобщую панику. Поэтому мы решили ограничить сам процесс перемещения беженцев из заморских земель в метрополию четкими временными рамками. Восемнадцать месяцев -- за это время массовый исход «черноногих» из Северной Африки должен закончиться. А пока все обязаны были не покладая рук работать на то, чтобы беженцы как можно быстрее интегрировались во французское общество. После заполнения обязательных анкет, необходимых формуляров беженцы получали подъемные -- по нынешнему курсу этого где-то около 5 тысяч франков (700 долларов. -- Ред.) -- и направлялись на временное место жительства, в гостиницу. Пользуясь теми же самыми правами, что и любой другой гражданин республики, беженцы получали «семейные пособия» на каждого ребенка. Работоспособным людям полагалось и месячное пособие, равное средней зарплате во Франции. Человек получал его на протяжении полугода. За это время он должен был устроиться на работу. Тут опять государство приходило на помощь. Каждый имел возможность отказаться от трех предложенных рабочих мест. Например: беженцу, зарегистрированному нашим бюро в Ницце, предлагали работу в Лилле -- на севере Франции. Чтобы человек мог получить представление об этой работе, о своих будущих жилищных условиях, государство оплачивало ему проезд в два конца, ночевку в гостинице и суточные. Так до трех раз. Если и после этого «черноногий» не соглашался с предложенной ему работой, он лишался пособия и впредь самостоятельно решал свои проблемы.

Правительство передало в мое полное распоряжение тридцать процентов государственного и муниципального жилищного фонда. Детям беженцев принадлежало право преимущественного устройства в школы, любые учебные заведения... Солидарность французов была потрясающей! Газеты и журналы бесплатно публиковали объявления о рабочих местах для репатриантов. Создавались общественные комитеты в поддержку беженцев, собиравшие в короткие сроки деньги и медикаменты, книги для детей и одежду, посуду и мебель. Помню, выхожу из своего кабинета в коридор, чтобы узнать, сколько людей стоит у меня на прием, и вижу в очереди графиню Эдмонду де Ротшильд с пухлой сумкой в руках. «Вы ко мне?» -- «К вам. Я ненадолго, на минутку». В кабинете графиня выложила на мой стол 4 миллиона франков! Наличными! Говорит: «Хочу, чтобы был создан специальный фонд для семей особо нуждающихся...»

Конечно, мы не являлись благотворительной организацией. Но стремились помочь даже членам ОАС -- запрещенной боевой организации, боровшейся с генералом де Голлем и виновной в организации многочисленных терактов. Когда через министерство внутренних дел к нам поступила информация о том, что в Испании находится группа офицеров ОАС, желающих покончить со своим прошлым, но боящихся возвращаться во Францию, я послал к ним своего помощника и обещал, что все раскаявшиеся, не обвиняемые непосредственно в убийствах, будут прощены. Когда бывшие боевики явились в Париж, я лично обзвонил автозаводы столицы, чтобы устроить на работу старшего в группе заговорщиков, инженера-автомобилестроителя по образованию.

В те месяцы я много ездил по стране и видел, что французы метрополии воспринимали беды и горести «черноногих» как собственные. Ни один из министров ни разу не отказал мне в поддержке. И потому еще, наверное, что со мной в постоянном контакте был сам президент.

И вот однажды я пришел к нему в Елисейский дворец: «Мой генерал, мы работаем уже полтора года. Я закрываю мое министерство». -- «Так быстро?!» -- «Считаю миссию исчерпанной». «Когда представите мне ваш отчет?» -- генерал был по-военному краток. «Через неделю...» Жорж Помпиду, бывший тогда премьер-министром, отговаривал: «Вы рискуете спокойствием государства!» Но я был уверен в себе и в совершенном. 23 июля 1964 года -- помню этот день как вчерашний -- я пришел к президенту и доложил об отставке. Де Голль принял ее, а потом сказал: «Как вы смотрите на то, чтобы возглавить министерство индустрии?» -- «Отказываюсь, мой генерал». «Что?!» -- генерал де Голль сделал вид, будто ослышался. «Поймите меня: если я уйду на новую работу в правительстве, мои беженцы потеряют ко мне доверие, -- сказал я. -- Они скажут, что я бросил их. Променял на более спокойный министерский портфель». Шарль де Голль привстал: «Итак, это ваше последнее слово?» «Нет, -- произнес я, несмотря на то, что предчувствовал бурю. -- Я хочу попросить вашу книгу с автографом». «Вон! Сейчас же вон!» -- прогремел генерал.

...На следующее утро ко мне явился гонец из Елисейского дворца. Он передал пакет -- книгу от президента де Голля. На первой странице стояла надпись: «Благодарю за работу. Шарль де Голль».