В октябрьском номере «Иностранной литературы» опубликовано новейшее на сегодня сочинение Гюнтера Грасса «Траектория краба» (перевод Бориса Хлебникова; по моим ощущениям -- превосходный). Роман этот породил напряженную дискуссию немецких интеллектуалов (критиков, историков, журналистов, политиков), отголоски которой доносились и до нас. Но к спорам умников дело не свелось -- уже в конце марта 2002 года (Лейпцигская ярмарка) изданный в этом же году роман оказался вторым в списке самых популярных книг Германии (уступая лишь «Гарри Поттеру», то есть никому). Роман яростно порицали, автора обвиняли слева и справа, не обошлось без намеков на его политические связи и цели, звучали оскорбительные сентенции... Весь этот сыр-бор -- дело немецкое, возможно, интересное и поучительное, но вряд ли до конца понятное русскому читателю-неспециалисту. Важно другое: шум стоял изрядный, а злые отповеди делали успех книги особенно ощутимым.

Скажут, что Грасс коснулся самых болезненных точек немецкой современности -- переоценка прошлого (в том числе столь важной для послевоенной Германии стратегии национального покаяния), конфликт поколений (проблема духовного сиротства нынешней молодежи), родство левого и правого экстремизма, патология «исторической объективности», ответственность интеллектуала за следствия его идей (или его безыдейности, якобы беспроигрышной), национальная самоидентификация, соблазны виртуальных игр и т.д. Вот-вот, и я о том же. Только почему-то проблемность и злободневность книги привлекают немецких читателей, а не становятся постыдным клеймом -- как это происходит в России. Равно как и изощренное построение, рефлексия над модным жанром non fiction (в «Траектории краба» четко показывается, насколько «фиктивен», идеологичен и много чем чреват «документализм»), литературные аллюзии, лейтмотивная техника, прихотливые колебания слога, игра с «подставным» рассказчиком (и знаки присутствия замаскированного автора) и прочие приметы «сложной литературы». Той самой, что в России год за годом настырно объявляется почившей. (Нашим «арбитрам изящества» годится либо лотковая попса, либо «попса навороченная», с квазиинтеллектуальным «прикидом» -- в чем-то они правы: место Сорокина и впрямь близ Доценко с Марининой.) Той самой словесности, что предполагает аудиторию -- вовсе не обязательно ищущую у писателя ответов на все вопросы (как же осточертели сказки о русской классике, якобы бывшей у нас единственным светом в окошке!), но умеющую читать и думать, ощущающую культуру словесности частью жизни, а себя -- субъектом этой истории.

Недавно критик Наталья Иванова, припомнив еженедельные ответы всяких наших «випов» об их «культурном» времяпрепровождении по уикендам, эмоционально воскликнула: Ну хоть бы кто-нибудь разок сказал, что книгу (журнал) почитать собирается! Невозможно. Если некто и читает, сказать о том ему в голову не придет -- газетный опрос и общий контекст ориентируют на «разовые» модные мероприятия (вернисаж, премьера, гастроли, тусовка). Между тем каждый из таких ответов (а тем более барское Я современной литературы не читаю) тихо, но верно работает на понижение культурного уровня. Как и ежегодные вопросы к тем членам букеровских жюри (актерам, режиссерам, музыкантам), что призваны олицетворять «читателя»: Вас-то как сюда занесло? Неужели вы смогли столько прочесть? Ну да, интервьюеры судят по себе -- они, кроме Толстой с Акуниным, давным-давно ничего «книжного» в руках не держали. (Качество новейшей словесности тут ни при чем -- следы перечитывания Диккенса, Достоевского, Пастернака или Томаса Манна на этих лицах не просматриваются.) Век не забуду, как после награждения романа Михаила Бутова «Свобода» Букеровской премией (1999) сладкоголосая энтэвэшная комментаторша (разумеется, ответственная «за всю культуру») причитала с экрана: Роман архаичный, вялый, скучный. И не в том дело, что к чертям летели элементарные приличия (надо люто ненавидеть лауреата, чтобы так портить ему праздник), и даже не в том, что «Свобода» -- книга живая, современная и смелая (в конце концов, о вкусах только и спорить), а в том, что профнепригодность (ни слова даже о теме романа -- явно непрочитанного) возводилась в «перл создания». Так, мол, и надо. Так, мол, и будет.

Исчислять примеры вранья о всяких премированных книгах (для наших СМИ словесность существует только в «премиальном» либо скандальном контекстах) можно до изнеможения. И если бы врали только сознательно (мерзко, но понятно; увы, литературная борьба часто ведется «без перчаток») -- а то ведь так, по простоте душевной. (Кого эта «лажа» волнует -- чать не цены на нефть, за басни о которых можно лишиться хлебного места). Или отстаивая свое право на дикость: раз я не читал, то нет писателя, а всем вам читать его незачем. И как же тоскливо одинаковы эти «комментаторы» -- что траченные молью дамы с поволокой, что осанистые отставной козы барабанщики, что продвинутый «молодняк» (ближе к сороковнику), жутко боящийся выглядеть «отставшим от жизни», а потому косящий под тинейджеров.

Не знаю, сколь велика роль «позитивного» пиара в продвижении непотребного чтива (от «серийной серости имени Серовой» до истероидного графомана Проханова, от «эстета» Сорокина до безграмотных хамов, торгующих «новым реализмом» и «здоровым образом жизни»), но в том, что пиар «негативный» (замалчивание, разговор «через губу», вранье) крепко способствовал сокращению читательского сословия и тяжко сказывался на судьбах лучших писателей последнего десятилетия, я уверен. А то, что отметились здесь многие достойные критики и даже писатели (играя в провокативные игры, вымещая раздражение конкретным автором на всей литературе, противоборствуя коллегам по цеху, отстаивая право на «свой взгляд», поспешая за модой, демонстрируя личную ущемленность и т.д.), делает картину еще более печальной. С конца 80-х (еще ползли к небесам журнальные тиражи, еще наваривались скорые деньги на массовых репринатах и переизданиях прежде запретных текстов, еще шустрили книжные спекулянты) русскому читателю втюхивали: литература кончилась; делу -- время, потехе (детективу с мюзиклом) -- час; от «духовности» (сколько же брехни возникло вокруг этого слова лишь из-за того, что нередко произносили его скверные уста!) все наши беды. Заживем как в цивилизованном мире -- не читая.

Германия читает Грасса. Нужно ли его читать нам? Нужно. (Замечу, что никогда не был поклонником этого писателя, а в «Траектории краба» вижу немало леволиберального лукавства. Но в отличие от Грасса, любящего вычитывать морали моим соотечественникам, я не сторонник стратегии «чужую беду руками разведу».) Нужно хотя бы для того, чтобы уразуметь, какие вопросы мучают обитателей цивилизованной страны. И каков их уровень культуры (якобы «исчезнувшей» на Западе), если совсем не простой роман стал бестселлером. А взявшись потом за «Арабских скакунов» Дмитрия Стахова («Дружба народов», №№ 8--9) или «Горизонт событий» Ирины Полянской («Новый мир», №№ 9--10), понимаешь, что тревожат наших прозаиков сходные вопросы, что пишут они не хуже нобелевского лауреата (Полянская, на мой взгляд, лучше) и что рассчитывают на читателя, способного мыслить, чувствовать, ощущать себя включенным в историю своей страны на том же уровне, что и всенемецкая аудитория Грасса. И -- мечтать так мечтать! -- после этого читатель может вернуться к тем незаурядным русским романам последних лет, что должны были взбудоражить русское общество не меньше, чем всколыхнула Германию «Траектория краба». Еще не поздно прочитать (перечитать) «Прокляты и убиты» Виктора Астафьева, «Бестселлер» Юрия Давыдова, «Генерала и его армию» Георгия Владимова, «Закрытую книгу» Андрея Дмитриева, «Первое второе пришествие» Алексея Слаповского...

P.S. И не говорите, что, дескать, сейчас «не до литературы». Я знаю, что происходило в Москве с вечера среды по субботнее утро и как реагировала на страшный вызов наша «интеллектуальная эрзац-элита». Знаю, потому и пишу.