Дмитрий Крымов, поставивший «Гамлета» на сцене Театра имени Станиславского, пренебрег возможностью обратиться к публике с декларацией своих эстетических воззрений, творческим манифестом или чем-нибудь подобным. Спасибо и за это. Программка сообщает ровно столько, сколько ей положено. Автор -- У. Шекспир. Перевод А. Чернова. Действующие лица -- пятнадцать штук (примерно вдвое меньше, чем в оригинале). Исполнители: такие-то. Постановка, как было сказано, Дмитрия Крымова.

Декорации, надо полагать, его же, поскольку имя сценографа нигде не упоминается, а спектакли Крымов оформлял неоднократно. Наиболее памятны «Наполеон I» Брукнера и «Мизантроп» Мольера. В обоих случаях постановщиком был великий режиссер Анатолий Эфрос, отец художника, но, конечно, Дмитрий работал не только над отцовскими спектаклями. Он, например, придумал замечательное пространственное решение для поздней пьесы Теннесси Уильямса «В баре токийского отеля»: второй акт спектакля Ольга Яковлева играла гениально. Это происходило в Театре имени Маяковского, это видели многие. Крымов талантлив, никто в этом не сомневается. Какой черт внушил ему, что профессия режиссера интереснее (или, может быть, престижнее?), чем профессия художника, я не знаю. Должно быть, данному черту сейчас очень весело.

У Достоевского в «Братьях Карамазовых» (часть четвертая, глава «Раннее развитие») брат Алеша рассказывает Коле Красоткину анекдот: один немец вечером дал русскому мальчику карту звездного неба, а на следующее же утро мальчик вернул эту карту в исправленном виде. Представим себе, как лопоухий отрок топырился в ночь, как слюнил свой карандаш, как радовался своим открытиям... Смешно и завидно.

Какую пьесу амбициозный режиссер-дилетант Крымов должен был поставить в первую очередь? Ответ ясен заранее: разумеется, «Гамлета». В исправленном, разумеется, виде.

Роль исправителя взял на себя Андрей Чернов. Служба под названием «переводчик с подстрочника» в прежние времена считалась зазорной и извинялась лишь в крайних (увы, весьма распространенных) случаях: ну совсем нечего есть бедолаге, ну перевел он с адыгейского на русский очередную «Оду миру» -- он же в конце концов не требует, чтобы мы ее читали!

Бестактность Чернова заключается в том, что он к себе внимания требует, причем весьма назойливо. Что ж, пусть это исполнится.

Скажите на милость, зачем было совать в рот умирающему Клавдию (Николай Волков) слова, принадлежащие бессмертному Яго и переводить I am but hurt как «Я еще жив»? Зачем было зарифмовывать то, что у Шекспира написано обычным белым пятистопным ямбом? Зачем было опошлять словесную дуэль Гертруды (Татьяна Лаврова) с Гамлетом (Валерий Гаркалин)? В оригинале: Come, come, you answer with an idle tongue -- Go, go, you question with a wicked tongue -- это не подчиняется никакому чужому языку, но все-таки у Пастернака: «Ты говоришь со мною как невежа -- Вы спрашиваете как лицемер»; у Лозинского: «Не отвечайте праздным языком -- Не вопрошайте грешным языком»; у Чернова: «Вы говорите словно пустомеля -- Вы говорите словно из борделя». Приношу свои соболезнования новейшему переводчику но, пожалуйста, принесите шпицрутены. На всех желающих, конечно, их не хватит, зато мы проявим гуманность, допустив к экзекуции лишь избранную публику.

А вот что делать с Дмитрием Крымовым -- право, не знаю.

Ему вроде бы не к лицу и не по летам оказываться в роли восторженного дилетанта. Кажется однако, что возможность выступить в качестве режиссера его чересчур захватила -- настолько, что умный, тонкий, склонный к иронии человек потерял на какое-то время способность к здравомыслию. Если бы Крымов сочинил некую новаторскую концепцию «Гамлета», пусть даже самую идиотскую (имя идиотским новаторским концепциям «Гамлета» -- легион), его как режиссера можно было бы отругать и позабыть. Однако никакой концепции в спектакле Крымова не усматривается. Кажется, создателю спектакля хотелось лишь одного: чтобы каждая сцена и каждая роль была решена «не так, как принято».

Бедный, бедный Дмитрий Анатольевич! Уж ему ли не знать: решение каждой сцены в «Гамлете» объяснено, опровергнуто, переиначено и переопровергнуто. Для этой пьесы нельзя придумать ничего нового, кроме актеров, которые сыграют Гамлета, Клавдия, Офелию и Гертруду. Если найдутся также хорошие исполнители для ролей Горацио, Полония, Розенкранца и Гильденстерна, сюжет может выйти весьма любопытный.

Зрительский успех спектаклю, впрочем, гарантирован при любом раскладе. «Гамлет» не проваливается никогда: это многократно подтверждалось театрами всех стран и народов. Стало быть, пройдемся по ролям. Удачно сыгранных женских ролей в спектакле Театра Станиславского нет. Актрисы между тем подобраны отменно: Офелию играет Ирина Гринева (изумительная Марина Мнишек в «Борисе Годунове» Деклана Доннеллана), Гертруду -- Татьяна Лаврова, чье имя не требует комментариев.

Почему обе они на сцене столь ужасны -- вопрос не ко мне, а к режиссеру.

Что касается мужских ролей, то главная, в общем, провалена. Валерий Гаркалин, играющий Гамлета, -- артист с замечательным набором приспособлений, но очень небольшим эмоциональным диапазоном. Сегодня он пребывает в уверенности, что любая роль ему по плечу. Должно быть, эту уверенность вселил в него популярный кинофильм «Ширли-мырли», где он одновременно играл гордого славянина, дикого тунгуса, негра преклонных годов и еще многих разнообразно загримированных персонажей. Природное амплуа Гаркалина -- комик; ему постоянно навязывают роли героев-неврастеников, и главная беда, кажется, в том, что актеру это постепенно начинает нравиться. «Вот типичное актерское лицо: все мышцы переродились от вранья», -- сказал однажды покойный Олег Ефремов про некую зарубежную актрису, лезшую с комплиментами. Хочу верить, что гаркалинские мышцы еще не переродились. Бог даст, и актер поймет, что в роль Гамлета ему лезть не следовало, -- и тогда, может быть, великолепно сыграет все то, что ему положено.

Зато в этом спектакле есть Клавдий: ох, какой дивный Клавдий!.. Николай Волков играет человека, истратившего последние силы на подлое преступление: при нем корона, трон и королева, но ему теперь уже ни от кого ничего не нужно: все тошно. В актерских приемах Волкова нет ничего нового: есть лишь усталость, с которой отыгрываются давно найденные приемы. В суете, ползущей на него со всех сторон, Волков-Клавдий спокоен и мудр: его игра оправдывает существование спектакля, во всех прочих отношениях совершенно бездарного.