Повисев несколько месяцев в залах Русского музея, выставка живописи Владимира Баранова-Россине переехала в Москву. В ее подготовке участвовали уважаемые музеи ГТГ, ГРМ, многочисленные наследники художника, а также коллекционеры русского авангарда. Большинство произведений совсем неизвестны публике, так как хранятся в частных коллекциях.

«Гением многообразия» (un genie multiple) назвал Баранова автор вступительной статьи отличного выставочного каталога знаменитый французский исследователь Жан-Клод Маркаде. Переводя высокий штиль Маркаде на низкий газетный, воспользуемся другим определением -- «рыба камбала». Большая советская энциклопедия учит: «Камбалы способны быстро менять окраску тела в соответствии с цветом окружающего грунта». Проще говоря, на какой цвет положишь, в тот и окрасится. Мимикрия полная. И с нашим художником то же. Родился он в 1888 году Шулимом-Вольфом Барановым в селе Большая Лепатиха Таврической губернии. В 22 года уехал в Париж и стал французом Daniel Rossine (по-нашему -- Даниил Россиянин). Последовательно усваивал все современные ему стили искусства. Начинал в импрессионистической манере Союза русских художников (усадьба в рыхлом снегу с фиолетовыми тенями). Продолжал как пуантилист (от ряби волн на реке рябит в глазах, совсем как у Синьяка или раннего Давида Бурлюка). Потом, понятное дело, увлекся Сезанном. Далее -- абстракция в духе симультанной живописи Робера Делоне, с которым Баранов подружился в Париже. В 20-е годы художник тоже не отставал от новейших течений, работал в русле сюрреализма Пикассо--Арпа.

Изысканного стилизатора Владимира Баранова-Россине коллекционеры ценят. Художник был современником великих. И если нет возможности приобрести подлинного Ларионова, Кандинского или Пикассо, сублимации желания вполне отвечает живопись их менее известного коллеги. Это как игра на аутентичном инструменте: самого Бетховена уже никогда не послушаем, зато атмосферой проникнемся. Кстати, музыку Баранов очень любил. И увлечение ею раскрывает логику творческого метода мастера. Подобно многим живописцам начала XX столетия, Баранов изучал объективные отношения между цветом и звуком. Зная об изобретении в XVIII веке аббатом Луи-Бертраном Кастелем «цветового клавесина», художник придумал свой «оптофон». В 1923 году в Москве с оркестром Большого театра проводились оптофонические концерты при участии танцовщиков и оперных певцов. Концерты имели успех. Вот как описывает их Юрий Анненков: «...Каждая музыкальная нота и каждый аккорд проектировали на экран красочные формы или их живописные очертания, то есть -- красочные аккорды. Музыка, таким образом, обогащалась зрелищным сопровождением». Звук для Баранова являлся средством абсолютного освобождения цвета: «Мой аппарат... дает необычайный простор в динамической живописи световой, о которой приходилось только мечтать».

Вернемся к удивительной художественной мимикрии стиля Баранова-Россине. Во многих случаях быть «рыбой камбалой» означает быть эпигоном. В случае с Барановым это означает быть экспериментатором. Он использовал оболочки, личины разных стилей (от импрессионизма до кубофутуризма и сюрреализма) так же, как музыкальные модуляции в оптофоне. Он не боялся вторичности собственно пластического мотива своих полотен. Он наблюдал за изменениями света в разных живописных системах. По точному определению другого автора каталога -- профессора Глеба Поспелова, Владимир Баранов-Россине «абстрактный художник, в формах визуальной натуры изучающий чистые цветовые градации». Его опыты предвосхитили многие открытия в сфере цвето-свето-звука, от эстетики большого кино до световых феерий и музыкальных шоу. Он фонтанировал идеями и изобрел бы еще очень многое (среди его ноу-хау -- пятнистый камуфляж «хамелеон», делающий невидимыми военные объекты, и даже аппарат «Мультиперко» для изготовления витаминизированных газированных напитков). Но жизнь художника оборвалась трагически -- в концлагере Освенцим в январе 1944 года. Когда фашисты оккупировали Париж и правительство Виши одобрило закон о специальном статусе евреев, Владимир Баранов-Россине выставил на Салоне Независимых последнюю свою картину: «Психологический камуфляж». И это была точка в его искусстве и в его жизни.