Фильм Патриса Леконта «Улица наслаждений» участвовал в международном конкурсе, но в результате остался без призов. Тем не менее фильм этот заслуживает самого пристального внимания, которое вскорости сможет оказать ему каждый желающий: уже со следующего четверга, с 20 июня, «Улицу» можно будет увидеть в кинозале «35 ММ».

За последнюю пятилетку Патрис Леконт снял пять фильмов. После тяжеловесного и бессмысленного комедийного боевика «Один шанс из тысячи» его несложно было списать со счетов и вообще забыть о том, что был когда-то режиссер, способный заглянуть в самую сердцевину чувств и эмоций, не прибегая при этом к запрещенным нижепоясным приемам, так, как это удавалось Леконту в «Мсье Ире» или «Муже парикмахерши». К счастью, сразу за «Шансом» последовала «Девушка на мосту», и у поклонников вырвался вздох облегчения: та же самая Ванесса Паради, что в «Шансе» механически отрабатывала источающийся нимфеточный имидж, в «Девушке» гляделась истинным ангелом. Последовавшие за ней «Вдова с острова Сен-Пьер» и «Феликс и Лола» оказались фильмами не такими пронзительными, но вполне достойными и настоящими. И наконец, в «Улице наслаждений» Леконт снова, но теперь уже безусловно точно и снайперски, угодил в самое яблочко.

Улица наслаждений в фильме, разумеется, состоит из незакрытых еще парижских борделей, в главном из которых -- «Восточном дворце» -- родился и вырос главный герой, Малыш Луи, к концу второй мировой превратившийся из юного херувима в невысокого толстяка с незапоминающимся лицом и матовой лысиной. Еще в детстве на вопрос «чем ты будешь заниматься, когда вырастешь» он на удивление уверенно отвечал: «Заботиться о женщине». Он долго не встречал объекта для своей опеки, перестилал простыни, выносил мусор и массировал девицам натруженные плечи, пока не появилась Марион. Тогда Малыш Луи окончательно вырос. Всю свою негромкую пыльную жизнь он положил на то, чтобы в своем списке заветных желаний Марион не оставила ни одного не зачеркнутого пункта: научиться плавать, выступать в мюзик-холле и главное -- влюбиться. Она влюблялась чуть ли не каждый день, в каждого следующего клиента, только за то, что очередной жених на час просто смотрел на нее и ничего не говорил. Последнее же слово -- и Марион об этом даже не подозревала -- все равно оставалось за Малышом. И в конце концов он устроил для Марион встречу с настоящей любовью, которая, как и всякая настоящая любовь, могла принести ей все, кроме счастья. Но было уже поздно.

Фильм не стесняется быть простым, даже элементарным. Да и прихотливость иных сцен, как будто позаимствованных из арсенала «Амели», когда любой неожиданно проскочивший каламбур готов расцвести на экране мимолетным визуальным гэгом, мультяшной вставкой, монтажным кульбитом, не всегда кажется органичной и необходимой. Но фильм не становится от этого хуже. В нем есть место не только для прихотливо придуманной, душераздирающей любовной истории. Но и для никак не декларируемых внешне ужаса и величия положения этого маленького смешного человека, предназначенного для того, чтобы желать счастья ближнему, отказывая в нем себе самому. Для Малыша Луи это стало настоящим духовным подвигом, и неслучайно именно он, не имеющий сана, но прикоснувшийся к высшим сферам человеческого духа, венчает Марион и ее возлюбленного в заброшенной церкви. Прекрасно понимая, что подвиг его будет воспринят в лучшем случае как должное. Ближе к концу, когда абсолютно счастливая Марион на собственной свадьбе будет танцевать с Малышом Луи последний танец, она из лучших побуждений попытается сказать ему что-то заветное и своей искренностью оскорбит до глубины души: «Помнишь мой список? Ты в нем тоже был». Оправиться от всепоглощающего ужаса этого «тоже» способен не каждый. Возможно, его вообще не стоит прощать. Малыш нашел в себе силы стерпеть и это. И окончательно перестал существовать: взгляды безымянных убийц, ставящих своими пулями жирную точку в конце этой истории, невидяще скользят по скрюченной фигуре нелепого пузана: для них, как и для всего окружающего мира, он попросту не существует. И Малыш Луи остается в живых, чтобы получить единственную и страшную награду в своей глупой и несчастной судьбе: самое любимое и ценное существо на свете проводит последние минуты жизни у него на руках. «Так было предначертано судьбой», как поется в песенке, которую Марион все-таки спела в своем заветном мюзик-холле.

Леконта уже обвиняют в том, что фильм его слишком спокоен, слишком гладок и правилен, чтобы прочувствовать трагедию героев по-настоящему. Но на самом деле именно эта отрешенность и наносит наиболее сильный удар по сознанию. В абсолютном вакуумном спокойствии прячется отчаяние самой высокой пробы. И пенять на это -- все равно что требовать от пережившего личную драму живого человека непременной истерики. Как будто бы он может быть виноват в том, что даже в самый жуткий период собственной жизни сумел найти для исповеди правильные слова и ни разу не сорвался на рыдание.