Когда картошка надоедает, хочется апельсинов. Когда апельсины приедаются, хочется совсем уж странного -- авокадо, манго, киви и прочей экзотики. Нечто подобное случилось с детективами: насытившись переводными авторами (будь то Рекс Стаут или Джеймс Хедли Чейз), российский читатель возжелал триллеров отечественного розлива -- скуловоротных Доценко, Пронина, Воронина и прочих мастеров пускать кровь. Однако к концу века, когда "наезды", "разборки", "стрелки" и "заказухи" стали лидировать в теленовостях и реальные киллеры начали перехватывать эксклюзив у киллеров выдуманных, читателя (интеллигентного или около того) потянуло подальше от грубой реальности, к музейному ретро. К сыщикам в белых перчатках и котелках. К дамам благородных фамилий и их фамильным бриллиантам. А также к городовым, полуштофам, лафитничкам, "вашему благородию", Москве златоглавой и гимназисткам румяным -- короче, ко всем атрибутам "России-которую-мы-потеряли", которые могли бы вызвать у читателя ностальгическую слезу.

Так возникла благоприятнейшая ситуация для появления на книжном рынке романов-стилизаций Бориса Акунина, удовлетворившего тягу читателя к комфортному ретро -- солидному, чинному, чистенькому, конфетному, а в нужных местах иронично перекликающемуся с современностью. Феномен Б. Акунина, взлету которого сильно поспособствовал грамотный PR его первоиздателя Захарова, возбудил зависть у прочих издателей. Едва рейтинг продаж акунинских романов из цикла о сыщике Эрасте Фандорине скакнул ввысь, возникла идея запустить в массовую серию "акуниных для бедных" -- числом поболее, ценою подешевле. Одной из первых ласточек стала некая Ирина Глебова, под чьим именем харьковское "Фолио" совместно с московским "АСТ" запустило серию "Ретро-детектив".

Если кто помнит, на обложках первых книг Акунина читателю сулили романы из тех времен, когда "преступления и совершались, и раскрывались с изяществом и вкусом". В аннотациях сочинения Глебовой рекламируются аналогично, хотя и с перебором. Читателю обещаются множество "убийств ярких, броских, загадочных -- и изящных! Что ни убийство -- то блеск! Что ни расследование -- то изысканность!" На должность эрзац-Фандорина приглашен харьковский сыщик Викентий Петрусенко, коего в аннотации тотчас зачислили в один ряд с Холмсом и Пуаро. Пока увидели свет две книги Ирины Глебовой, сюжеты которых разворачиваются в российской провинции. Одна из книг называется "Тихий город Саратов", и действие, соответственно, происходит в городе, не чуждом автору этих строк.

Время действия -- 1908 год. Первая русская революция закончилась, до Октябрьской почти десятилетие. Тишь, гладь, божья благодать. Сытую провинциальную скуку нарушает разве что невесть откуда взявшийся местный Джек-Потрошитель, который режет женщин с особым цинизмом. Сюжет настолько вял, а поступки героев настолько предсказуемы, что уже к середине книги даже дитя малое и то догадывается, под чьей личиной скрывается Потрошитель. Только сыщик Петрусенко нудно плетет свою паутину для злодея, которого любой городовой с десятирублевым жалованьем давно бы взял голыми руками.

Сделаем паузу. Как ни относись к господину Акунину, ему нельзя отказать в известной точности деталей. Улицы, одежда, приметы быта -- все воспроизведено более-менее достоверно (или, по крайней мере, толково стилизовано под достоверность). Глебову антураж интересует в последнюю очередь. Саратовцы, в самом деле пожелавшие прочесть нечто детективное из прошлого своего города, могут расслабиться. "Саратов" Ирины Глебовой придуман очень далеко от Волги -- по всей видимости, в Харькове. Недаром описывая родной город сыщика Петрусенко, Глебова демонстрирует неплохое знание харьковской географии, однако не может упомянуть ни одной реальной саратовской улицы, ни одной достопримечательности, ни одного дома, ни одной фамилии. Саратов для автора есть некий условный город на Волге, да и Волга, признаться, условна: недаром на страницах книги возникает явно одесский типаж рыбачки с Привоза. Что же касается исторических реалий... Помнится, в одной из пародий Виктора Ардова упоминался писатель-халтурщик, начинавший свой роман об Иване Грозном фразой: "Царь Иван Васильевич выпил полный кафтан пенистого каравая". Конечно, таких идиотских ляпов у Глебовой нет, но нелепых анахронизмов -- предостаточно. Для краткости упомянем всего два. Руководители местной полиции, забывая, что столица Российской империи все-таки Санкт-Петербург, то и дело упоминают о начальстве из Москвы (по чьему распоряжению, собственно, харьковское светило сыска и было отправлено на помощь поволжским коллегам). Или такая удивительная деталь -- одну из саратовских героинь зовут Нинель. Автор, должно быть, и понятия не имеет, что имя это, как и Владлен, Сталина, Рэм, есть детище советской эпохи и являет собой слово "Ленин", прочитанное наоборот.

Язык и стиль Глебовой, оставленные в первозданности редактором книги, вызывают сомнения в профпригодности. Об одной из положительных героинь сказано: "На мгновение Ксения отключила свои мысли". У другой -- "обрывки мыслей, без начала и конца, захлестывали радостью душу", однако она "совершенно пассивно лелеяла свое чувство". Третья -- "женщина из не высших, но добропорядочных городских слоев". Замечательна по красоте исполнения сцена встречи маньяка и проститутки: "Оскаленные зубы и мутные глаза парня мгновенно затопили страхом все худенькое голое тело проститутки". Такого никакой Стивен Кинг не придумает! Впрочем, и сыщик хорош: он "быстро и умело нащупал несколько обещающих моментов в трагически оборванной жизни". За неполные четыре сотни страниц умница Петрусенко раскрывает даже не одно, а целых два преступления века. Это рекорд, учитывая, что немалая часть книжной площади занята отступлениями о Видоке, о методе Бертильона, об английском Джеке-Потрошителе -- словом, о тех разных разностях, что легко почерпнуть из книги Юргена Торнвальда "Век криминалистики".

В общем, дочитав до конца сочинение Ирины Глебовой, начинаешь вдруг думать, что одна из сверхзадач всего этого харьковско-московского проекта -- вернуть на должную высоту несколько подупавшие в последнее время акции г-на Акунина. На фоне эпигонов подобного рода творец фандоринианы выглядит, по меньшей мере, Достоевским и Сименоном. В одном флаконе, конечно: перемешать, но не взбалтывать.