Активный сторонник модернизации музея -- заведующая сектором музееведения Александра Калякина. Она пришла в музей молодым специалистом в восьмидесятые годы и вместе с ним пережила его взлеты и падения. Недавно она прошла стажировку в Лондоне, по ее инициативе в Горках состоялись несколько непрофильных мероприятий, в том числе семинар молодых драматургов «Документальный театр». Вместе со своими мужем, тоже сотрудником музея «Горки», она пытается внедрить в практику новые экскурсионные программы. С Александрой КАЛЯКИНОЙ побеседовала наш обозреватель Алена СОЛНЦЕВА.

-- На въезде я видела щит с надписью «Усадьба Горки. Природно-культурный комплекс XVIII--XIX веков». Значит ли это, что происходит превращение музея Ленина в музей русской усадьбы конца XIX века?

-- Нет, вы видели объявление не государственно-исторического заповедника «Горки Ленинские», а плакат наших конкурентов -- Леспаркхоза. А мы как назывались, так и называемся. Мы не пытаемся «прикрыться» темой усадьбы, просто хотим более широко смотреть на тот исторический период, который здесь возможно изучить.

Главной целью музея-заповедника «Горки Ленинские» до 1991 года была пропаганда идейного наследия Ленина. Мы рассказывали об истории и природе этих мест, но обязательно через Ленина. Это естественно -- до 1991 года музей относился к ЦК партии. А с 1991 года началась другая судьба музея. В августе была опечатана вся экспозиция и все фонды. Они приехали ночью, называлось это «комиссия госимущества». Я не знаю, что они искали, может, какие-то партийные ценности. Ничего не нашли, потому что здесь и не было ничего, кроме здания с ксерокопиями и фотографиями, усадьбы с мемориальной обстановкой.

Ну и началась эпопея: нас пытался взять под себя ГИМ, но они решили, что им не нужно столько головной боли. Потом предложили устроить здесь выставочный центр, продавать автомобили или еще что-то -- помещение-то огромное. Но, слава богу, ума хватило, и в 1991 году музей передали в Министерство культуры, потому что как бы ни менялись времена, культура есть культура, история есть история.

-- А как у вас складываются отношения с министерством?

-- Очень хорошо. Во всяком случае когда мы к ним с чем-то обращаемся, никогда не бывает такого: «пасынки», «вы не наши», «мы вас стесняемся». «Горки» входят в число девятнадцати крупнейших музеев, которые являются федерально значимыми. Этот статус был подтвержден еще при Ельцине, когда, казалось бы, шло такое жесткое отношение к Ленину.

И я не ставила бы так вопрос, что Ленин, мол, лишь один из персонажей, связанных с этим местом. Когда мы старались водить экскурсии по усадьбе и не затрагивать ленинскую тему, нас спрашивали: «А почему про Ленина не рассказали?» Ведь для всех Горки -- это Ленин. Тем более что после закрытия или перепрофилирования большинства ленинских музеев Горки являются практически монополистом ленинской темы. Я думаю, у этого музея очень большие перспективы.

-- Но ведь ваша экспозиция музея политической истории является устаревшей, сегодня смешна вся эта политическая агитация, фразеология из учебников по истории партии... Нет ли предложений переоборудовать музей в соц-артовском стиле?

-- Я убеждена, что главное не экспозиция, а то, насколько человек, который ее интерпретирует, развит, образован, и что он хочет сказать. И если у экскурсовода достаточно желания, знания и интеллекта, он расскажет вам все, используя те документы, которые у нас есть. Наша документальная экспозиция уже сама по себе является памятником. В сущности, это единственная ленинская экспозиция, которая сохранилась неприкосновенной.

-- Когда советская власть пала, как музейные работники пережили изменение своего положения, ведь они работали почти в «музее-храме»?

-- Самым большим потрясением было то, что резко упала посещаемость. Пик пришелся на 89-й, у нас было 600 тысяч посетителей в год. Потом начался резкий спад. Это было настолько заметно: прежде огромная площадь перед нашим музеем была забита автобусами, но вот их осталось один-два, а затем вообще не стало.

Наверное, большая проблема была в том, что много людей ушло. В принципе начали уходить уже с 1989 года -- шли зарабатывать деньги. Я бы не сказала, что остались те, кто слепо предан идее. У нас очень разные люди работают. Но когда в прессе и на ТВ активно ругали Ленина, каждый сотрудник воспринимал это, ну, не как покушение на святыню, а как личную обиду. Может быть, мне казалось, что так болезненно все реагируют. Я и сейчас чувствую свою сродненность с музеем, отношусь к этому месту как к живому существу. Не хотелось бы, чтобы говорили о нем заведомую ложь, неправду.

-- А что, много было неправды?

-- Ну, например, в самом начале наших бурных событий Солоухин приводил высказывание Марии Ильиничны (и еще Собчак об этом говорил), что Ленин якобы просил его похоронить в Питере на кладбище рядом с матерью и Анной Ильиничной. Мы внимательнейшим образом перелопатили все воспоминания и не нашли вообще никаких упоминаний о том, где он хотел быть похоронен.

-- Несмотря на очень дешевые билеты, у вас и сейчас не очень много посетителей...

-- В начале 90-х все музеи пережили резкий спад. Сейчас есть тенденция к росту. Но появилась и опасность скатывания музеев в туристический бизнес. Само по себе это неплохо, но есть тонкая грань, которую опасно перейти. И как только музей превращается только в туристический объект, теряется самое важное -- он перестает быть храмом. Он становится просто местом, где человек развлекается, приятно проводит время. Многие западные музеи пошли по этому пути. Может быть, наша русская ментальность не позволит нам совсем к этому скатиться, но опасность есть.

-- Вы говорите, что время поменяло вам задачи, но, судя по вашим словам, вы все равно хотите агитации -- если не в пользу коммунистических идеалов, то в пользу традиционных духовных ценностей. Вы хотите посетителя вашего музея непременно учить?

-- Нет, разве мы кого-то учим? Отнюдь. Мы подготовили туристическую программу «Русская усадьба» -- для эстетов, для людей, которые желают погрузиться в прошлое, пополнить свои знания. Когда мы ее готовили, мы пригласили в качестве экспертов специалистов в области турбизнеса. Они сказали: все хорошо, очень интересно и красиво. Но нельзя ли потом сауну организовать? Понимаете, я не против сауны, пусть люди приезжают в Горки на обзорную экскурсию и сходят в сауну, искупаются в бассейне или в пруду, но это совершенно другая программа. Нельзя смешивать прозу и поэзию.

Мы пытаемся работать с посетителем не традиционно. Первая ласточка -- наша программа усадебная. Одно дело провести в зимнем саду музея новогоднюю елку, как при Ленине, так было и в советское время. Другое -- устроить журфикс. Сейчас многие музеи в мире склоняются к игровому принципу, считают, что можно потрогать вещи, даже посидеть, поработать в интерьере. Но у нас в России еще до этого далеко. Типичная позиция главного хранителя любого музея, а тем более мемориального, где сохранилась мебель такого уровня, как у нас, -- это «нельзя».

-- Внутри музея сопротивляются тому, чтобы толпа экскурсантов села за мемориальный стол и начала есть, петь и танцевать?

-- Журфикс -- это не пение и танцы, а чтение мемуаров Зинаиды Морозовой и исполнение музыкальных номеров. В музее вызывает сомнение нужность такого мероприятия. С одной стороны, это как будто новое направление музейного туризма. Мы еще думаем о программе «Отдых вождя»: посетители музея смогут отдохнуть, как Ленин, -- поиграют в городки, посмотрят фильм, который он смотрел, и, может быть, пообедают в столовой тем, что ел Ленин. Может, это будет прогулка по местам охоты. У нас колоссальная территория, поля и леса. Но музей -- очень консервативная система.

-- Но для того, чтобы переформатировать ваш музей на модный лад, нужна серьезная подготовка. Идут ли к вам на работу новые люди, или вы надеетесь переубедить старых сотрудников?

-- Появились и новые люди, но очень многие ушли. У нас было 30 лекторов, а теперь осталось едва 10, из них один работает с 1985 года, другой -- с 1987-го. Научная группа осталась прежняя, опять-таки очень сократившись. Нам нужно изменить менталитет сотрудников. Новые проекты вызывают неприятие, мне бывает очень трудно набрать команду единомышленников внутри музея. Но я все равно считаю, что если пробовать и раз, и два, и три, что-то сделается. Даже те, кто против наших нововведений, сами в конце концов будут вынуждены работать по-другому. Они поймут, что надо делать что-то новое, чтобы люди к нам шли и им было интересно.