Государственная премия по литературе и искусству в ее нынешнем виде не отличается осмысленностью. Дитя тоталитаризма, в эпоху, когда государство перестало иметь свои цели в области художественного творчества, она превратилась в удобный способ раздачи материальной помощи, вручаемой по совокупности заслуг. Несмотря на то что в официальной формулировке значится -- «за наиболее талантливые, отличающиеся новизной и оригинальностью произведения литературы и искусства, являющиеся значительным вкладом в художественную культуру России» -- никакой инновационной составляющей в "Государыне" нет. Институты выдвижения, состав комиссии устроены так, чтобы соблюдать приличие, границы которого, впрочем, зависят лишь от вменяемости инстанций, представляющих авторов и произведения.

Кино и телевидение объединены в один раздел. Однако собственно телевизионных программ в нем нет -- видимо, основное телевизионное лобби, сформировавшееся относительно недавно, опыта борьбы за дотацию в виде Госпремии для своих коллег еще не имеет. Телевизионные проекты выдвинуты в категории «Просветительская деятельность» и более экзотическими организациями. Например, неведомая Академия российского искусства представила Святослава Бэлзу -- как автора и ведущего передачи «Шедевры мирового музыкального театра». Телеканал «Культура» выдвинул многосерийный документальный видеофильм «Российский курьер». Омский театр драмы и местное отделение СТД -- программу «Фрак народа». Фонд «Образование в третьем тысячелетии» -- Сергея Юрского как «актера-исполнителя» в телевизионном многосерийном фильме «Евгений Онегин». Люди и программы вполне достойные, и вопрос только один -- почему выбраны именно они и именно сейчас...

Кинономинации разделились между документальными и игровыми фильмами почти поровну. Документальные фильмы у нас в стране плохо знают даже кинокритики. Однако «Убийство Императора. Версии» и «Николай Второй. Круг жизни», снятые секретарем Союза кинематографистов и соратником Никиты Михалкова Сергеем Мирошниченко, показывались по телевидению и касались вопросов, какое-то время назад горячо обсуждавшихся. Поэтому есть надежда, что они запомнились, а следовательно, произвели какое-то действие на общественное сознание. Что же касается самого Мирошниченко, персонально представленного Союзом кинематографистов, человек он известный, уважаемый, "Государыню" уже получал и даже имеет американскую «Эмми» за фильм «Четырнадцатилетние. Жизнь в СССР». Ему премия славы не прибавит, но ведь и лишней не будет.

Владимир Эйснер живет в Иркутске, представленные на соискание премии его фильмы мало кто видел, но репутация в кругу специалистов у него хорошая. И деньги ему, безусловно, нужнее: жизнь документалиста в провинции явно горше.

Игровое кино вызывает больший интерес -- хотя бы потому, что множество кинопремий и фестивалей создают более плотную атмосферу обсуждения. Три игровых фильма -- «Хрусталев, машину!» Алексея Германа, «Барак» Валерия Огородникова и «Русский бунт» Александра Прошкина -- выдвинуло Министерство культуры, а точнее влитое в него Госкино, ныне Служба кинематографии. Поэтому критерии очевидны -- выбраны три относительно крупнобюджетных фильма, сделанных с установкой скорее на искусство, чем на коммерческий прокат. Кроме того, все три, в сущности, на историческую тему, что делает их вроде бы важными для государственной политики. Какой, мол, взгляд на историю предпочтителен? Или превыше всего художественные достоинства? Нет ответа. Неважно, что фильм Германа рассказывает о личном опыте художника, преломляя известные события сталинского террора через его собственную экзистенциальную боль, что делает их еще страшнее, а картина Огородникова повествует о том же времени сквозь флер воспоминаний о счастливом коммунальном детстве, отчего самые жуткие подробности оказываются залитыми теплым светом. Не важно, что фильм Германа снят на грани допустимого, что новаторство режиссера делает его почти невнятным, но критики и зрители всего мира готовы разгадывать эти загадки, в то время как «Барак» и «Русский бунт» демонстрируют почти ретро-стиль: так непритязательна и архаична их форма, так незамысловат язык. Все они уравнены перед мудрым государственным жюри, для которого, как кажется, что воля, что неволя -- все едино.

Вообще-то отсутствие идеологии в государственной политике -- вроде бы благо. Но необходимость выбора и отбора в отсутствие позитивной программы неминуемо превращается в покровительство знакомым и торжество устоявшихся связей. То есть Госпремия теряет всякое сюжетное напряжение и превращается в уважаемый отстойник, в котором на равных могут существовать и выдающиеся произведения, и очевидная конъюнктура. Есть один критерий, в отсутствие других становящийся самым важным. Неудобно не поощрить труд художника, особенно если это знакомый и приятный человек, старавшийся и затративший много сил или денег, неважно с каким результатом. Вот, например, Владимир Грамматиков выдвинут на соискание премии по номинации «Для детей и юношества». Так ли уж много сделано для детей в последнее время, чтобы эту деятельность специально премировать? Но Грамматиков -- милый человек, ему так тяжело дался скандал вокруг руководимой им студии им. Горького, надо его как-то поощрить... Вот эта благопристойная благотворительность, составляющая основное содержание прений вокруг Государственной премии, и делает ее столь мало интересной для публики. Кто вспомнит прошлогодних лауреатов? Их много, а факт их отличия не существен -- что все-таки жаль.

Присуждаются «22 премии, равные 3000-кратному минимальному размеру оплаты труда каждая». Это немалые деньги, хотя следует учитывать, что примерно в половине случаев достаются они не одному лауреату, а группе -- творческому коллективу. Тем не менее эти деньги -- инструмент государственной политики. Конечно, если предполагать, что государство, отказавшееся от подавления, заинтересовано в развитии, пропаганде и совершенствовании национального искусства. Пока, увы, этого не заметно.