В эти дни отечественной архитектурной фотографии исполнился ровно год. То есть, конечно, она возникла гораздо раньше, но модной стала лишь в июне 2000 года -- после того, как московский архитектор Илья Уткин получил приз Венецианской биеннале как раз за «лучшую архитектурную фотографию». В Венеции он показал снимки руин московских особняков и домов и назвал проект «Меланхолией». Вскоре после этого выставка Ильи Уткина открылась в московском Музее архитектуры -- она прошла в рамках проекта архитектора, дизайнера и куратора Юрия Аввакумова «24» (имеется в виду 24 выставки 24 фотографов по 24 снимка каждая), посвященного архитектурной фотографии. Первые 12 выставок проекта регулярно (раз в месяц) проходили в Музее архитектуры. Но тринадцатая открылась уже в Московском доме фотографии. Что, впрочем, тоже вполне логично.

Выставка «проЛЕТы/проЕМы» питерского фотографа Дмитрия Конрадта посвящена, соответственно, местным дворам-колодцам и прочим архитектурным особенностям Петербурга -- обшарпанным, облезлым, руинированным. Фотограф снимает глухие стены, всякий раз находя в них дырки -- окна, двери, лестницы, те самые «пролеты-проемы». Фотографии цветные, хорошо напечатанные, очень красивые. Даже эстетские. Возникает странное ощущение, что фотограф смотрит на всю эту архитектуру глазами не петербуржца, переживающего плачевное состояние города как личную драму, а туриста -- москвича или даже иностранца. Словно он видит в них ту природную дикость и естественность, которая давно исчезла из его родного цивилизованного, скажем, Кайзерслаутерна, и удивленно восхищается. В этом смысле серия Конрадта сродни модной нынче (особенно, на Западе, но и у нас тоже) социальной черно-белой фотографии, показывающей бедствия русского народа при демократической власти. Бомжи, пьяницы, инвалиды, проститутки, неофашисты и прочие, так сказать, отбросы (они же -- лицо) общества. Здесь все то же самое, только переведенное на язык архитектуры.

Есть, впрочем, одно «но»: сама эта архитектура все-таки очень красивая. Пусть дома и обшарпаны, пусть лестницы и загажены, но заложенная в них красота сохраняется вопреки времени и человеческим усилиям. Поэтому фотограф смотрит на них не как на социальные, а как на эстетические объекты. Здесь нет критики, есть созерцание руин и примерно та же, что и у Уткина, меланхолия. Характерно, что в этой архитектуре нет места человеку -- присутствие людей, как известно, пагубно сказывается на красоте.