Всем известно, что Самара давно уже не городок, а большой индустриальный город. Что из всех регионов Поволжья именно Самарская область считается самой благополучной. И что во главе этой области стоит просвещенный Константин Титов. Далеко не все, однако, догадываются, что, несмотря на экономическое процветание и политическую продвинутость губернатора, Самара -- унылое провинциальное захолустье с покосившимися избушками и чудовищными мостовыми. И если неприглядный вид центра еще можно объяснить наследием прошлых времен, то отсутствие книжных магазинов и дурное состояние общепита объяснить куда труднее. Как и тот удивительный факт, что ночью миллионный город погружается в кромешный мрак. То есть в домах-то свет есть, а вот на улицах -- даже самых центральных -- хоть глаз выколи. Горожане, рискнувшие устроить променад по набережной, то и дело сталкиваются друг с другом лбами, а редкие прохожие опасливо перебегают с одного тротуара на другой, боясь угодить под машину. На этом фоне наличие в городе театрального фестиваля одновременно удивляет и вдохновляет. Должен же регион-донор хоть чем-то радовать собственных жителей.

Вообще-то фестиваль этот называется детским, но всякому, кто хоть раз бывал на подобных мероприятиях, известно: именно в ТЮЗах работали и работают лучшие представители среднего поколения режиссуры. Эти театры в силу их статуса легче возглавить, а всякий настоящий режиссер мечтает о собственном наделе. У детей на тюзовских форумах свой интерес, у театроведов, как правило, свой. Вот и на сей раз в самарской программе между "Сказкой о разумном зайце" и представлением с интригующим названием "Липунюшка" поместился спектакль петербургского ТЮЗа "Леший". Не сказка про косматое чудище, а пьеса Чехова, к тому же поставленная одним из лучших питерских режиссеров Григорием Козловым в паре с превосходным артистом Иваном Латышевым.

Недавний лауреат Государственной премии Козлов считается мастером подробного психологического театра. Зрителю на его спектаклях следует сделать глубокий вдох (меньше четырех часов они, как правило, не идут) и вооружиться театральным микроскопом. Ибо главное достоинство этих медленных, как в омут затягивающих, представлений -- в подробностях и трогательных мелочах. В том, как Соня (Ольга Карленко) украдкой душится духами Елены Андреевны (Марина Солопченко), а Вафля (Виталий Салтыков) произносит слово "восхитительно" через "ы", высоко запрокинув при этом голову, -- "восхыти-и-и-тельно". Козлов умеет создавать в своих спектаклях среду и атмосферу -- товар в современном театре дефицитный. Но главное -- он умеет создавать атмосферу на репетициях. Именно поэтому с ним обожают работать актеры: он никогда не давит концепцией, зато может часами уточнять интонацию и искать "зерно" роли.

У подобной методы при всех ее очевидных преимуществах есть и свои издержки. За деревьями можно не увидеть леса. За мелочами упустить сквозную тему. Вот и в изящном психологическом кружеве, сплетенном вокруг ранней чеховской пьесы, то и дело обнаруживаются прорехи. Конечно, можно представить себе вот такого недалекого, но, в общем, добродушного Серебрякова (Борис Ивушин) и совсем уж злобно-закомплексованного Войницкого (Александр Борисов). Непонятно только, почему этот Войницкий в результате пускает себе пулю в лоб. По логике спектакля он должен был бы, как в "Дяде Ване", стрелять в Серебрякова. Чудесно придуманы женские образы: притягательная, появляющаяся как видение Елена Андреевна, наивная, хлопотливо-добродушная Юля (Татьяна Маколова) и, наконец, совершенно неожиданная Соня -- не томное воздушное создание, а дородная, смешливая, крепко сбитая деваха, очень обаятельная по-человечески и малопривлекательная по-женски. Но почему, сватаясь к этой совсем непоэтической Соне, так потеет и волнуется инфантильно-романтический технолог Желтухин (Алексей Титков), так и остается загадкой. По пьесе он богат. Значит, дело не в деньгах, а в чувствах. Откуда же им здесь взяться? В спектакле питерского ТЮЗа действует логика придуманных характеров. Про отношения между ними иногда забывают. Но там, где кружево оказывается без прорех, разглядывать его одно удовольствие. Причем не юному, а как раз взрослому и весьма искушенному зрителю.

Еще один чеховский спектакль, идущий на сцене ТЮЗа (на сей раз самарского), -- "Доктор Чехов и другие". Его постановщик Александр Кузин, как и Григорий Козлов, связал свою жизнь с театром для детей, но предпочитает работать для взрослых. Конечно, самарская постановка чеховских водевилей ("Предложение", "Медведь", "Юбилей") -- зрелище не такое изысканное, как питерский "Леший". Но психологические изыски водевилям только вредят. Спектакль сделан грамотно, увлекательно и наполнен реминисценциями и цитатами из поздних чеховских пьес. Их произносят в начале и в конце представления придуманные персонажи -- ассистирующие так и не появившемуся на сцене доктору Чехову три медсестры и медбрат (явная отсылка к трем сестрам и Андрею Прозорову). Придумано неплохо -- водевильные герои и ситуации потом и в самом деле войдут в ткань поздних чеховских пьес. Сами же короткие чеховские юморески решены вполне традиционно, то есть легко, динамично, остроумно. Есть, однако, в спектакле самарцев одно совершенно поразительное явление. Имя этому явлению -- Роза Хайруллина.

Представьте себе невысокое хрупкое создание с лицом Серафимы Бирман, высоким чуть дрожащим голосом и темпераментом молодой Инны Чуриковой. Это тот случай, когда на актрису начинаешь смотреть еще до того, как произнесены первые слова, как будто внутри нее спрятан какой-то мощный магнит. Диапазон Хайруллиной, судя по всему, необъятен -- в роли Мерчуткиной чистая эксцентрика (эдакая суетливая старуха Шапокляк, но может так смерить взглядом, что почувствуешь себя меньше таракана), в роли Поповой из "Медведя" -- пронзительный лиризм и такая завоевательная беззащитность, что про гротескную внешность сразу забываешь. Сейчас Хайруллина репетирует мамашу Кураж в спектакле, который ставит Адольф Шапиро. И на вопрос: а сможет ли она сыграть трагический образ, знающие Хайруллину режиссеры отвечают, что она может все. Когда в груде фестивальных спектаклей удается обнаружить подобный бриллиант, начинаешь понимать, что фестиваль, где бы он ни проводился, вещь чрезвычайно полезная. Куда полезнее грандиозных зрелищ вроде оперы "Видения Иоанна Грозного", на постановку которой, как уверяют, в просвещенной, но неосвещенной Самаре угрохали аж миллион долларов.