Пожар, случившийся в ночь на 3 января в доме №3 по улице 5-я Радиальная, близ музея-заповедника «Царицыно», всколыхнул многих москвичей и поднял целую волну откликов в прессе и на телевидении. Подробности о пожаре и ситуации, ему предшествующей, выясняла Диана МАЧУЛИНА.

На момент пожара в доме проживало шесть семей, в том числе Николай Болдырев, ученый, специалист по лазерам, его жена Александра Черняк, архитектор, пятеро их детей (сейчас они ждут шестого ребенка). Жильцы утверждают, что причиной пожара стал поджог и что у них есть тому доказательства.

Дом в районе Царицыно был действующим музеем и культурным центром. Когда-то на этом месте стояла трехэтажная деревянная дача Сергея Муромцева, председателя первой российской Государственной думы, здесь он писал проекты первой российской Конституции. В доме часто гостил Бунин, от тех времен осталась липовая аллея, в которой писатель гулял со своей будущей женой Верой, племянницей Муромцева. В 60-е годы прошлого века дом был перестроен и превратился в советский барак. Здесь гостил писатель Венедикт Ерофеев, здесь он написал эссе «Василий Розанов глазами эксцентрика» и «Вальпургиеву ночь». Здесь проводились собрания кружка диссидентов-почвенников, издававших журнал «Вече». Здесь бывал известный художник Константин Васильев, музей которого на Череповецкой, 6, недавно тоже частично сгорел.

В 90-е годы жильцами был создан музей Ерофеева, с его автографами и мемориальными вещами. Хранились тут и некоторые дореволюционные вещи, в том числе пишущая машинка Муромцева. В музее постоянно проводились Ерофеевские чтения, театральные и музыкальные вечера.

Есть люди, для которых смешна эта память. Они говорят, что доверчивые идиоты подняли шум из-за уродливой развалюхи. С этим согласны и представители Москомнаследия, не склонные считать «прямоугольную двухэтажную жилую постройку барачного типа» памятником культуры. В заявлении пресс-службы этой организации от 14 января, размещенном на ее сайте, защитники здания обвиняются в желании «быстро обзавестись громкой славой ревнителя старины». И утверждается, что заявка о признании этого места культурной ценностью отклонена еще в 1990 году. В Москомнаследии совершенно забыли о том, что как раз сейчас у них находится на рассмотрении новая заявка, поданная в 2009 году общественной организацией «Архнадзор». Прежняя заявка была подана ВООПИКом, в ней под защиту предлагали взять сам дом, и отказали в этом резонно, так как подлинная дача Муромцева не сохранилась. В новой заявке речь идет о сохранении «достопримечательного места», то есть совокупности сада, подъездной аллеи и дома.

Наталья Самовер, координатор движения «Архнадзор», сравнивает это сочетание разновременных ценностей со старинными усадьбами: «Например, Ленинские Горки, где парк XVIII века, а дом -- XX. У них разные воспоминания. И здесь также совмещено несколько пластов культурного наследия, причем культурная жизнь второй половины ХХ века не менее важна, чем дореволюционная. Да, все это было в бараке, но культура следует за людьми: когда-то культурные люди жили в усадьбах, а потом оказались в бараках. И культурное наследие в первую очередь духовная вещь, не всегда связанная с архитектурными достоинствами вмещающего его здания. Вот домик Петра Великого в Коломенском -- там просто не на что смотреть, даже в петровские времена в России строились гораздо более выразительные избы. Эта нищая изба ценна тем, что в ней жил император, а барак -- историей своих гостей. Наше законодательство не разделяет культурные ценности на сорта, и нельзя сказать, что Петр Первый -- это первый сорт, а Ерофеев -- второй. Культура знает только один сорт, как булгаковская осетрина».

Действительно, именно бараки приютили цвет советской контркультуры -- в них родилась «лианозовская школа», поэзия Всеволода Некрасова, Игоря Холина и Генриха Сапгира, живопись Оскара Рабина. Тогда в газетах называли нынешних великих художников и поэтов «жрецами помойки №8», нынче кое-кто использует похожую риторику. Не только дом объявляют недостойным внимания, но и жильцов называют самозахватчиками, приписывают им желание получить взамен сгоревшей жилплощадь побольше, в то время как погорельцы просят только оставить их в покое и дать возможность восстановить дом, музей и продолжать жить там, где они родились. На землю они не претендуют, отстроить дом готовы на свои деньги.

Жильцы связаны с домом с довоенных времен, сохранился он до наших дней только благодаря им. Бабушка Болдырева была преподавательницей школы, разместившейся в доме Муромцева после революции. В 1938-м школа переехала, в доме поселили учителей. В 1960-х обветшавшую старую дачу снесли, построили на ее месте барак, куда переселили бывших жильцов. В 79-м дом передали мединституту АН СССР, жильцам давали квартиры в новостройках, мама и бабушка Николая Болдырева переехали в новую квартиру, он же остался здесь в качестве научного сотрудника института, хозяйственника и сторожа. В 90-е годы дом передали в ведение коммерческой фирмы «Меркурий», которая на здание претензий не предъявляла, не зарегистрировала его, в результате дом исчез со всех карт и из всех реестров, потом испарилась и сама фирма.

На дом никто не обращал внимания до тех пор, пока Болдыревы не решили оформить его в собственность на основании статьи 234 ГК РФ, гласящей, что «лицо, не являющееся собственником имущества, но добросовестно, открыто и непрерывно владеющее как своим собственным недвижимым имуществом в течение 15 лет, приобретает право собственности на это имущество». Болдыревым отказали, так как сочли недостаточными доказательства их проживания в доме в течение 15 лет. Показания свидетелей подвергли сомнению, так как они являются друзьями и знакомыми истцов. Квитанции за оплату городского телефонного номера 80-х годов были проигнорированы, так как сохранились не за все месяцы... Услугами ЖКХ в доме не пользовались: печное отопление, автономное электричество, баня и туалет во дворе. Не так давно жильцы обратились с иском в Верховный суд и, по словам их адвоката, имели все шансы выиграть дело. Но в праздничную ночь дом загорелся.

Возгорание произошло в нежилом помещении, где электричество было отключено, а печка не топилась. В комнате оказалось открыто окно, хотя проветривать в мороз комнату, где никто не живет, жильцы не предполагали. Выяснилось, что прежде им звонили из ОВД «Царицыно», предлагая покинуть дом поскорее и намекая, что он может загореться. Диктофонные записи таких бесед, происходивших в течение трех лет (с момента подачи жильцами в суд на признание права собственности), приложены к заявлению в УСБ, поданному жильцами с жалобой на угрозы от отделения МВД, предшествовавшие пожару, а также на их действия во время пожара.

28 декабря в дверь позвонили неизвестные, сказали, что из милиции, спрашивали, как проехать на какую-то из соседних из улиц. Александра Черняк, живущая на втором этаже, разговаривала с ними через закрытую дверь. Как выяснилось потом, жильцы первого этажа в это время случайно оставили открытым вход, делавший свободным доступ к той части дома, где начался пожар.

По рассказу дочери Николая Болдырева -- Анфисы, когда дом загорелся, жильцы «не стали даже выносить вещи и тепло одеваться, ведь так много пожарных машин приехало тушить такой маленький огонь. Потом приехал начальник ОВД ГМЗ «Царицыно» Антипов, удивительно, что он поднялся посреди ночи в праздники ради такого маленького пожара. Он произнес: «Этот дом не нужен», -- после чего пожарные выбили окна, стали пробивать пол между первым и вторым этажом, открыли доступ воздуху, и огонь стал быстро распространяться. Потом они поливали только стены снаружи, потом вообще бросили брандспойты, и мы тушили сами».

Очаг возгорания был вдалеке от проводки, в пяти метрах от печки -- стал дымиться и гореть изнутри участок стены внутри огнеупорной гипсокартонной обшивки. Пожарный дознаватель, чей визит Болдыревы записали на видеокамеру, сказал, что ни печка, ни проводка не могли быть причиной несчастья и это скорее всего поджог. Однако в ответ на просьбу жильцов познакомиться с результатами экспертизы МЧС пожарный дознаватель Карельский ответил, что заключение показать сейчас не может, но там скорее всего причиной пожара значится какая-нибудь бытовая случайность. Когда жильцы обратились в Федеральный центр судебной экспертизы за независимой от МЧС экспертизой, там отказались браться за это дело, сказав, что в данном случае их заключение не будет иметь силы.

После пожара Болдыревы приютились в деревянной баньке во дворе. На призыв в социальных сетях Интернета помочь погорельцам откликнулось множество людей -- добровольцы привозили теплые вещи и еду, добывали из-подо льда обгоревшие музейные экспонаты, дежурили круглосуточно, чтобы не допустить повторного возгорания и расхищения вещей. В первый день, назначенный для сбора желающих помочь, пожарище оказалось оцепленным сотрудниками милиции, которые в течение 40 минут не пускали приехавших к дому, объясняя, что им необходимо предотвратить запланированный здесь антиправительственный митинг. Объяснения проходили в жестком формате -- один из приехавших с вещами для Болдыревых услышал от заместителя ОВД ГМЗ «Царицыно», что тот «никого бить не будет, потому что его в армии учили сразу убивать», а корреспонденту радио «Эхо Москвы», которого пытались выпроводить с места происшествия, в ответ на просьбу не трогать его руками, сообщили, что «сейчас его тронут ногами». Потом сотрудники милиции поостыли. Усилиями правозащитников удалось поставить бытовку, так как выяснилось, что запрет милиции на ее установку не основан на каких-либо законах.

Пожар случился в преддверии суда. Но кому это могло быть нужно? Милиция настаивала на выселении жильцов, ссылаясь на постановление префекта Буланова, предназначавшего участок для стоянки уборочной техники ГМЗ «Царицыно»; предупреждали, что 11 января приедут бульдозеры, чтобы снести то, что не догорело. Правда, распоряжение префекта утратило силу еще в октябре 2008-го, а Ирина Маркина, заместитель гендиректора музея, теперь законопослушно говорит, что у музея нет и не могло быть никаких планов на сгоревший дом, ведь он включен в список объектов для проведения историко-культурной экспертизы. Действия ОВД ГМЗ «Царицыно» она комментировать отказывается.

Ирина Маркина заметила: «Как выяснилось, к сожалению, там живут люди». Но правильнее было бы сказать «к счастью». К счастью города и страны, люди у нас живут, сохраняют чувство собственного достоинства и борются за свои права. Один из милиционеров, присутствовавший на пожаре, ответил жильцу, который возмущался тем, что пожарные без всякой надобности срубили дерево, занесенное в Красную книгу и спасенное семьей жильца при вырубке парка в Царицыне: «Это ты, мужик, в Красной книге!» Милиционер сам не понимал, насколько он прав.

Образ жизни семьи Болдыревых ценен как напоминание о том, что можно быть счастливым без полированных торговых центров и подземных автостоянок, даже без услуг ЖКХ -- с печным отоплением, туалетом во дворе и водой из колонки. Сам этот уклад жизни -- в частном доме с его культурной и семейной историей -- внутри огромного мегаполиса является музейной ценностью. Но как в бараках Лианозова сопротивление советской власти выражалось не в политических лозунгах, а в эстетической инакости обитателей, так и в автономности жильцов дома Муромцева кому-то видится вызов современным нормам, опасная альтернатива. С бараком его защитников связывают узы культурной памяти, для противников его сохранения дом -- досадная обуза, не вписывающаяся в образ глянцевой столицы.