Чем ближе юбилей Антона Павловича, тем гуще и крупнее град чеховских спектаклей сыплется на наши бедные головы. Грешно ныть -- слава богу, все-таки юбилей Чехова, а не партии, но иногда, ей-богу, кажется, что с эдаким цинизмом, который мы нынче наблюдаем, да при полном отсутствии хоть малого живого интереса к предмету лучше бы про партию ставили.

В общем, перед Новым годом нам достался очередной чеховский тяжеловес: «Дядю Ваню» в Театре имени Моссовета поставил Андрей Кончаловский. Пять лет назад он уже ставил здесь «Чайку» -- это было бессмысленное, но очень бодрое произведение. В «Дяде Ване» смысла больше не стало, но бодрости поубавилось, а то, что от нее осталось, стало похоже на истерику. Все напоминания о том, что Кончаловский уже ставил эту пьесу во Франции, рассказы о фильме, который режиссер почти 40 лет назад снял со Смоктуновским (Ваня) и Бондарчуком (Астров), нужно сразу выбросить из головы. Представление в Театре имени Моссовета выглядит так, будто пьесу Чехова режиссер после школы не читал, о ее культурном шлейфе представления не имеет, зато недавно начал ходить в театр, увлекся и теперь хочет попробовать всякие штуки, которые увидел у других. Отчего спектакль выглядит, с одной стороны, собранием стереотипов и общих мест, а с другой -- сборником глупостей.

Самые дремучие чеховские штампы «лирического Чехова в белом» являются нам в первые же минуты спектакля -- в виде дамы в шляпе, медленно гуляющей и качающейся на качелях под задумчивую музыку Эдуарда Артемьева (в программке указано, что это Вера Петровна, покойная мать Сони). Потом они сменяются штампами нынешними: на задник будет долго проецироваться съемка вечерней Триумфальной площади с мокрым асфальтом и шумной толчеей машин. В течение спектакля проекция видео и фотографий еще пару раз ни с того ни с сего вернется, особенно неуместно будут смотреться посреди нарядного зрелища с изящными костюмами Рустама Хамдамова архивные фотографии русской бедности и голода, с кадрами детей-скелетиков со вспухшими животами. Эти снимки станут демагогически сопровождать ламентации Астрова о русской жизни.

Само оформление спектакля (автор сценографии тоже Андрей Кончаловский) решено в весьма заезженном приеме «сцена на сцене»: с начала действия все артисты сидят на служебных скамеечках у кулис, а для участия в действии поднимаются на помост, который стоит в центре. Тут установлен классический стол с самоваром, и отсюда герои театрально вещают, будто аматеры с дачных подмостков, отчего кажется, что кинорежиссер Кончаловский вслед за Львом Толстым сценическое искусство считает сомнительным, искусственным и нелепым.

Впрочем, бог с ними, режиссерскими ухищрениями, главное, ради чего отечественные зрители придут на «Дядю Ваню», -- это актеры. Команду себе Кончаловский собрал и впрямь звездную, хоть и с несколько телевизионным оттенком, но как бы хорош сам по себе ни был каждый из этих артистов, что и для чего они играют в «Дяде Ване», понять мудрено. В роли самого Ивана Петровича Войницкого выходит Павел Деревянко (с бородкой и в усах он похож на карикатурного Чехова) и с первой минуты принимается клоунничать -- кривляться, изображать дурачка и вообще нелепое и невезучее создание, у которого все падает из рук. Звезда «Сатирикона» Наталья Вдовина в роли Елены Андреевны тоже глуповатая, манерная и не слишком стыдливая блондинка, в роли профессора Серебрякова Александр Филиппенко выезжает на своих отработанных эстрадных приемах, всегда беспроигрышных для смешливой и благодарной публики, но от этого не выглядящих свежее. Хорошенькая жена режиссера Юлия Высоцкая, играя Соню, всячески старается превратиться в серую мышку, для чего заматывает голову платком, оставив снаружи уши, и оказывается похожа на пародийных уборщиц из «Лицедеев». Она ходит мужскими шагами, говорит басом и чуть что впадает в немотивированное раздражение (более нервной и раздражительной, чем Соня, кажется только няня Марина -- Лариса Кузнецова). А уж как Высоцкая играет финальный нежный Сонин монолог про «небо в алмазах» -- тут и вовсе разеваешь рот: с криками, искаженным лицом и чуть ли не избивая дурачка дядю Ваню. Единственный артист, хоть как-то сохраняющий естественность в этом диковатом спектакле, -- Александр Домогаров в роли Астрова. Он не делает ничего выдающегося и вообще нового для себя, но он хотя бы не кривляется, и глаз на нем отдыхает.

Андрей Сергеевич Кончаловский всегда подчеркивает, что ставит Чехова не в каких-то там замшелых традициях, а так, чтобы самому Антону Павловичу понравилось. С тем же намерением он написал и режиссерское вступление в программке, объясняющее зрителям, как следует понимать пьесу. Начал он свою мысль словами: «Чехов -- это Симфония». Спорить не берусь: мало ли, а вдруг Чехову и впрямь бы такое определение понравилось. Но, на мой взгляд, Симфония -- это Андрей Сергеевич Кончаловский. И его спектакль тоже.