В городе Лионе, где братья Люмьер сняли свой первый киноролик с выходящими с фабрики людьми, не было кинофестиваля. Но теперь стараниями руководителей Института Люмьер Бертрана Тавернье и Тьерри Фремо (не говорите им здесь, что один известен как кинорежиссер, а второй прославился как директор программ Каннского кинофестиваля) это недоразумение исправлено. Второй год подряд в октябре Лион живет в ритме большого кинособытия.

В этом году фестиваль «Люмьер» за неделю представил 90 фильмов на 180 сеансах в 35 городских кинозалах, куда пришло 58 тыс. человек. И эти результаты достигнуты показом старого кино в обычных кинотеатрах. Впрочем, каждый фильм представлял кто-то из знаменитых кинематографистов. Например, Анджей Жулавский предварял «Рим» Феллини, Амос Гитай -- «Гибель богов» Висконти, а молодой, но успевший уже прославиться Ксавье Долан -- «Смерть в Венеции». Главным хитом в Лионе стал восстановленный «Леопард» того же Висконти, рассказать о котором приехала исполнительница главной роли Клаудиа Кардинале.

Но едва ли не главным событием фестиваля становится приглашение на фестиваль кинорежиссера, внесшего заметный вклад в историю мирового кино. Показывают все его фильмы, а потом вручают приз «Люмьер».

Призу этому до аналога Нобелевской премии в кино (о чем поспешили известить некоторые местные журналисты) еще далековато, но не стоит удивляться, если в ближайшие годы эта премия приобретет-таки мировую значимость. Подспорьем этому, конечно, станут имена первых лауреатов. В прошлом году чествовали Клинта Иствуда, в этом -- Милоша Формана.

На следующий день после вручения приза самый известный в мире чешский режиссер принимал журналистов, сидя на террасе отеля, с которой открывалась прекрасная панорама Лиона. По просьбе «Времени новостей» журналист Игорь ГУСЬКОВ задал Милошу ФОРМАНУ несколько вопросов.

-- Получая приз «Люмьер-2010», вы сказали, что теперь будете делить историю человечества не «до Иисуса Христа и после», а «до Люмьеров и после».

-- Я горжусь тем, что получил этот трофей. «Оскары» -- сколько их! Но «Люмьеры»? Я пока только второй, кто получил его. И сама церемония! Я вместе с гигантским трехтысячным залом посмотрел сначала «Амадеус», режиссерскую трехчасовую версию. Вы знаете, очень волнует, что 25 лет прошло, а фильм по-прежнему трогает зрителей. А потом эта ода, можно сказать, пропетая во славу мне Бертраном Тавернье, очень трогательна, несмотря на то что он много чего приукрасил, говоря обо мне.

-- В заключение он сказал, что надеется, этот приз поможет вам снять ваш новый фильм «Призрак Мюнхена».

-- Сценарий этого фильма я написал вместе с Вацлавом Гавелом несколько лет назад. Действие происходит в 1938 году в Мюнхене, в момент подписания Гитлером, Даладье, Чемберленом и Муссолини позорных соглашений, приведших к захвату Чехословакии и открывших путь к началу второй мировой войны. Мы продолжаем искать финансы для этого проекта.

Но параллельно все равно ведем подготовительные работы. Поиск мест и зданий в Берлине, например. Несколько зданий эпохи Гитлера, таких, например, как Фюрербау (сегодня высшая музыкальная школа. -- И.Г.), находятся в прекрасной сохранности, и съемки там можно начинать хоть завтра.

-- Ваше сотрудничество с Вацлавом Гавелом, диссидентом, писателем и недавним президентом Чехии, неслучайно? Вас ведь связывает давняя дружба?

-- После второй мировой войны правительство организовало несколько пансионов для детей, оставшихся сиротами (родители Милоша Формана погибли в Аушвице. -- И.Г.). Я оказался в одном из таких заведений. Нас поселили в старинной крепости, окружили заботой, дали хорошее питание и предоставили лучших преподавателей того времени. Именно этим, видимо, объясняется, что в итоге сирот в нашем пансионе оказалась только треть из воспитанников. Вторую треть составили дети руководителей страны и коммунистических деятелей, а третью часть -- дети главных капиталистов, не покинувших страну. Получился очень странный такой взрывной коктейль. Но иногда такие «эксперименты» дают интересный результат. Именно в этом пансионе я и встретил Вацлава, которому было тогда 11 лет, а мне 13.

-- А ваша первая встреча с кинематографом?

-- В детстве меня восхищали люди, которые могли увлечь толпу, рассказывая историю. И мне страшно хотелось рассказывать истории лучше всех. Кино меня в это время не слишком увлекало. До войны я ничего практически не видел, кроме двух фильмов: «Белоснежки» Диснея и немой версии известной чешской оперы. В годы войны у меня не было денег на походы в кино, да там в основном шла немецкая пропаганда. А вот сразу после войны, в 13 лет, я увидел настоящее кино, и это стало для меня потрясением. Я открыл для себя американские комедии: Гарольд Лойд, Чарли Чаплин, Бастер Китон. Увидев их, я сошел с ума.

-- В своих воспоминаниях вы говорите, что в юности для вас очень важной была встреча с Западом.

-- Свою первую поездку на Запад я совершил, когда мне было 15 лет, в 1947 году. Тогда я был бойскаутом, и с другими ребятами из пансиона нас отправили на целый месяц во Францию, в городок Кань-сюр-Мер. А в 1948 году режим в Чехословакии изменился, и такие поездки стали невозможны.

Следующим стал выезд в Брюссель с театром «Семафор» в 1958 году. Там тогда проходила всемирная выставка. И вот тут-то уже все было по-другому. Меня потряс американский павильон. Я оттуда не вылезал. Именно там я увидел Эллу Фицджеральд и выступления американского театра. Это были другие берега.

И только уже потом случилась первая поездка на кинофестиваль в Локарно, где я получил приз, и это была поддержка Запада не только мне, но и всем молодым чешским режиссерам.

Самое забавное, что благодаря успехам наших фильмов на кинофестивалях свое открытие Запада смогли совершить и агенты, постоянно нас сопровождавшие в поездках и также приобщавшиеся к западным товарам. Никогда не забуду Каннский фестиваль 1968 года, где в конкурсе должны были показать мой «Бал пожарных». Через два дня после начала фестиваль был остановлен. В этой суматохе, пожалуй, самыми несчастными были агенты, нас сопровождавшие. Даже стало их жалко. Мы должны были уезжать, а они не успели потратить суточные и купить вещи для близких.

-- Чем вы гордитесь и о чем сожалеете, оглядываясь назад?

-- Вы имеете в виду мои фильмы? Я ненавижу, когда говорят: «Мои фильмы -- как мои дети, я их все люблю». Я вам так не скажу. Но есть во мне, как бы так выразиться, огромная нежность к двум фильмам, которые многого натерпелись, и, на мой взгляд, совершенно несправедливо. В Чехословакии не выпускали, а потом и запретили, обвинив во всех грехах, «Бал пожарных» в 1968 году. В Америке в 1996 году клеймо восхваления порнографии получил мой фильм «Народ против Ларри Флинта».

Сожалеть могу о неснятых фильмах. Четыре-пять проектов, в которых буквально все было готово для съемок, так никогда и не реализовались. Об этом сожалеешь, но, с другой стороны, перед началом съемок нового фильма я всегда бываю в таком нервном состоянии, что когда вам объявляют: «Съемок не будет», -- вздыхаешь с облегчением...

-- Довелось видеть ваше имя как продюсера в фильме «Кочевник», снятом в Казахстане. Вы решили попробовать себя в новом качестве?

-- Достаточно простая история. Когда в Голливуде ищут деньги на фильм, то лучше иметь важное имя на обложке сценария. Мой друг Иван Пассер работал в этом проекте, и мне хотелось ему помочь. Так мое имя и очутилось в титрах фильма. Самое главное -- фильм в результате получился.

-- Несколько ваших фильмов построено на историях реальных людей. Чем они для вас привлекательны?

-- И при нацистах, и при коммунистах я был свидетелем конфликтов между индивидуумом и институцией, олицетворяющей власть. Этот конфликт тогда был понятен любому человеку, и в то же время это вечный конфликт. Ведь если вдуматься, мы нуждаемся в институциях, мы их создаем, чтобы они нам помогали жить, платим деньги за их существование. Но почему же все всегда заканчивается тем, что именно эти институции завладевают нами, навязывая нам свое, а не наше представление о жизни?

Это подтолкнуло меня к реальным персонажам, находящимся в конфликте с институциями: Моцарт, Ларри Флинт, Энди Кауфман («Человек на Луне» с Джимом Керри. -- И.Г.).

-- В чем, по-вашему, заключается профессия режиссера?

-- Режиссура кино -- это очень странная профессия. Надо знать понемножку обо всем. Надо немного уметь делать все. С другой стороны, если я остаюсь кинорежиссером, то, может быть, только потому, что съемочная площадка остается последним цивилизованным местом, где кинорежиссер может легально устанавливать свою диктатуру.

-- Вы по-прежнему преподаете в Колумбийском университете? Учите будущих режиссеров?

-- Невозможно научить режиссуре! Нужно иметь талант. С другой стороны, можно спровоцировать в студентах желание видеть по-другому, думать и творить иначе. Я не преподаю постоянно, но несколько раз проводил мастер-классы в стенах Колумбийского университета в Нью-Йорке.

-- Расскажите о совместной работе с двумя вашими сыновьями -- близнецами Матеем и Петром.

-- Прежде всего хочу сказать, что почти не участвовал в их воспитании. И то, что они стали признанными артистами (у них свой театр марионеток), это только их заслуга. Им было нелегко, потому что когда я остался на Западе, к ним приклеили ярлык детей предателя.

Они не последовали по моему пути, не пошли в кино. Но теперь, особенно в их последнем спектакле «Облудариум», есть смешение всех жанров, от цирка и марионеток до кабаре и волшебного фонаря. Я ими очень горжусь.

Когда несколько лет назад национальный театр в Праге предложил мне поставить спектакль, моим условием было, что я буду работать над спектаклем вместе с моими сыновьями -- Петром и Матеем. Именно этот спектакль мы сняли на пленку в прошлом году.