90 лет назад, в апреле 1919 года, в России был создан коалиционный антибольшевистский орган -- «Тактический центр». В его руководство вошли виднейшие представители интеллектуальной и политической элиты страны, принадлежавшие к различным политическим партиям и организациям. Среди них -- философ Николай Бердяев, историк Сергей Мельгунов, философ Василий Розанов, историк Сергей Трубецкой, экономист Сергей Маслов. Это была в буквальном смысле идейная оппозиция, в деятельности которой новое государство небезосновательно видело не меньшую угрозу своему становлению, чем в существовании белых армий. Закономерно, что буквально сразу после октября 1917 года объектом пристального внимания советской власти стали структуры, имевшие своей целью борьбу с партией большевиков и установленным ею режимом. Среди них -- Комитет спасения родины и революции, Союз защиты Учредительного собрания, Торгово-промышленный комитет, Военная лига, Всероссийский монархический союз. «Всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться», -- это ленинское высказывание стало девизом внутренней политики Советской России. Новая власть использовала против оппонентов свой «карающий меч» -- ВЧК. Однако, несмотря на его активную репрессивную деятельность, остановить создание антисоветских организаций не удавалось. «Дело Тактического центра» было совершенно не известным в советской историографии и мифологизированным -- из-за ограниченного доступа к документам -- в постсоветской. Между тем именно оно стало для большевиков принципиальным шагом в укреплении собственных социально-политических позиций после революции и знаковым событием для формирования отношения к идеологическим оппонентам, на многие годы предопределившим их непримиримое преследование.

«Выявить истинное лицо России»

В августе 1917 года в Москве состоялось совещание, на котором присутствовали бывшие члены Государственной думы, кадеты, представители торгово-промышленной Москвы, кооперативов, высшей школы, интеллигенции, союза инженеров, казачества, союза офицеров. Всех их объединяло стремление «выявить истинное лицо России, оздоровить народную душу, укрепить армию, восстановить полностью власть командного состава, упразднить в армии комитеты». (После Февральской революции в вооруженных силах были созданы солдатские комитеты, выбиравшие командиров. -- В.Х.). Участники московского совещания создали Совет общественных деятелей. Его председателем был избран Михаил Родзянко, председатель Временного комитета Государственной думы. Когда после Октябрьской революции он уехал за границу, совет возглавил Дмитрий Щепкин, бывший товарищ (в современной терминологии -- заместитель. -- В.Х.) министра внутренних дел. Главной задачей новой организации стал обмен информацией и выработка консолидированного мнения по вопросам внутренней и внешней политики. Не располагая реальными средствами политической борьбы, совет лишь проводил заседания, на которых обсуждались и составлялись различные записки и меморандумы по вопросам законодательства и государственного управления в случае падения советской власти.

В мае 1918 года был образован Союз возрождения России, учредителями которого стали кадеты (Николай Щепкин, Николай Кишкин, Дмитрий Шаховской), народные социалисты (Сергей Мельгунов, Николай Чайковский, Вячеслав Мякотин, Алексей Пешехонов), эсеры (Николай Авксентьев, Илья Бунаков-Фондаминский). Позднее в него вошли меньшевики (Владимир Левицкий, Александр Потресов, Василий Розанов). Союз ставил перед собой цели «объединения представителей политических партий на платформе непризнания Брестского мира; восстановления России в границах 1914 года (за исключением Польши и Финляндии); возрождения русской государственности; свержения советской власти и установления диктатуры с последующим созывом Учредительного собрания».

Одновременно с Союзом возрождения образовалась еще одна оппозиционная структура -- Национальный центр. В него вошли представители практически всех несоциалистических партий и групп (кроме крайне правых), старообрядческих общин, Торгово-промышленного комитета, земских и кооперативных учреждений. Национальный центр возглавил пользовавшийся большим авторитетом в общественных кругах земец Дмитрий Шипов (после его ареста в начале 1919 года -- кадет Николай Щепкин). Центр ставил целью восстановить единоличную диктатуру во главе с генералом Михаилом Алексеевым (с августа 1915 года по март 1917 года -- начальник штаба Ставки. После Октябрьской революции участвовал в создании Добровольческой армии, весной 1918 года стал ее верховным руководителем. -- В.Х.) и продолжить войну с Германией. Он поддерживал постоянную связь с Деникиным и Колчаком, дипломатическими представителями стран Антанты.

Для того чтобы столь разнородные организации стали действовать согласованно, потребовалось много времени и усилий. Первые контакты и переговоры о взаимодействии между руководителями Совета общественных деятелей и Национального центра начались в ноябре 1918 года, однако не привели к желаемым результатам. В феврале-марте 1919 года в Москве члены Национального центра, Совета возрождения России и Совета общественных деятелей неоднократно обсуждали вопрос выработки общего плана действий и объединения всех трех организаций в тактике. В результате в апреле 1919 года был образован «Тактический центр». Каждая из вошедших в него организаций сохранила автономию, обособленность и финансовую самостоятельность. Платформой центра стало: «восстановление государственного единства России; Национальное собрание, долженствующее разрешить вопрос о форме правления в России; единоличная, диктаториального характера, военная власть, восстановляющая в стране порядок и разрешающая на основе признаваемого права личной собственности ряд неотложных мероприятий экономического и социального характера». Центр также высказался за признание Колчака «верховным правителем России».

В руководство «Тактического центра» вошли по два представителя от каждого объединения: от Национального центра -- Николай Щепкин (после его расстрела -- Сергей Трубецкой) и Осип Герасимов; Союза возрождения -- тот же Щепкин и Сергей Мельгунов; Союза общественных деятелей -- Дмитрий Щепкин и Сергей Леонтьев.

"Обратить сугубое внимание на прилагаемую бумажку"

Участие в организациях, ставящих своей целью свержение Советской власти, являлось в Советской России тяжким преступлением. Политические деятели, партии, организации и движения, в тех или иных формах выступавшие против власти большевиков, были отнесены к «буржуазной и мелкобуржуазной» и «внутренней контрреволюции». Буржуазия, буржуазная интеллигенция, зажиточное крестьянство и другие группы населения объявлялись «социальной базой контрреволюции». ВЧК практически с первых дней своего существования приступила к борьбе с контрреволюционерами, преследуя руководителей и активистов недавних политических союзников большевиков по борьбе с самодержавием, ставших вскоре политическими противниками: кадетов, меньшевиков, правых и левых эсеров.

В июле 1919 года ВЧК получила информацию о существовании в Москве «контрреволюционного центра». 22 августа 1919 года заместитель начальника Особого отдела ВЧК Иван Павлуновский сообщил Ленину о раскрытии «Национального центра» и готовящейся ВЧК операции по аресту его участников. 23 августа Ленин написал письмо председателю ВЧК Феликсу Дзержинскому: «На прилагаемую бумажку, т.е. на эту операцию, надо обратить сугубое внимание. Быстро и энергично и пошире надо захватить».

Операция по ликвидации «Национального центра» началась 28 августа. ВЧК произвела обыски на квартирах его руководителей Александра Алферова и Николая Щепкина, в ходе которых были изъяты списки членов и документы о деятельности «Национального центра». Затем последовали аресты активных участников этой организации, всего около 700 человек.

23 сентября 1919 года ВЧК опубликовала обращение «Ко всем гражданам Советской России!», в котором сообщалось о раскрытии контрреволюционной организации «Национальный центр» и о расстреле Щепкина, Алферова и других ее лидеров.

Следствие по делу «Национального центра» показало, что в Москве имеется политическое объединение, которое направляет деятельность различных антисоветских организаций -- «Тактический центр». В феврале-марте 1920 года ВЧК арестовала большинство его членов и в течение нескольких месяцев проводила следственные действия. Еще до суда были по амнистии прекращены дела в отношении некоторых обвиняемых: философа Николая Бердяева, экономистов Сергея Маслова и Льва Кафенгауза, князя Дмитрия Шаховского, историка Александра Кизеветтера и др.

"Во имя правильного исторического освещения"

В числе политических и общественных деятелей, арестованных по делу «Тактического центра», был историк, публицист, член ЦК партии народных социалистов Сергей Мельгунов, чье имя было широко известно в интеллектуальных кругах России. В первую русскую революцию Мельгунов вступил в партию кадетов, поскольку считал, что она «среди других партий... наиболее близка по духу старообрядцам». Он мечтал о революции, которая принесет свободу личности.

Плененный романтическими идеями, Мельгунов принял Февраль 1917 года. Временное правительство назначило его ответственным за обследование и прием государственных архивов Министерства внутренних дел, Московской духовной консистории и Миссионерского совета. Это дало ему возможность начать издание серии «Материалы по истории общественного и революционного движения в России». В 1918 году ему удалось выпустить первый и единственный сборник документов -- «Большевики».

Октябрьская революция вызвала у Мельгунова протест. Поддержав образование Добровольческой армии, он стал одним из руководителей Союза возрождения России и позднее «Тактического центра». В сентябре 1918 года ВЧК в первый раз арестовала Мельгунова. Как он сам впоследствии писал, это произошло «на другой день после покушения на Ленина, в ночь на 1 сентября 1918 года. Из памяти изгладились подробности условий, при которых проходил обыск и самый арест. И понятно -- 23 обыска я пережил в течение советского пятилетия...».

Феликс Дзержинский лично встречался с арестованным Мельгуновым. Мельгунов отмечал, что в 1918 году власть и интеллигенция еще не чувствовали того психологического водораздела, который проявился позднее. Дзержинский не забыл еще своего интеллигентского прошлого, а Мельгунов не видел в нем жандарма, который воспринял всю психологию полицейского сыска, пропитанного атмосферой, навыками и идеологией охранных отделений. После длительной беседы с председателем ВЧК Мельгунов был освобожден. Для этого потребовались поручительства представителей общественности, а кроме того, двух коммунистов. В таком качестве выступили известный партийный деятель и врач Павел Дауге и... сам Дзержинский. Об этом эпизоде в своих воспоминаниях Мельгунов писал: «Провожая меня в коридор, Дзержинский спросил: не поинтересуюсь ли я узнать, кто второй из коммунистов поручился за меня (полагалось два поручительства), и сказал: "я"! Последовала молчаливая сцена, так как я решительно не знал, что следовало сказать по этому поводу». Однако на свободе Мельгунов пробыл недолго.

5 октября 1918 года последовал его второй арест. С ходатайствами об освобождении Мельгунова сразу же выступили известные общественные и политические деятели: член редколлегии «Известий ЦИК» Платон Керженцев, нарком просвещения Анатолий Луначарский. Уже 9 ноября по решению Дзержинского Мельгунова освободили из-под стражи.

7 апреля 1919 года его арестовали снова. В эти дни шло завершение формирования «Тактического центра». Скорому освобождению Мельгунова (13 апреля) под подписку «об извещении ВЧК о каждом изменении своего жительства» способствовали ходатайства руководителя правительства Украины Христиана Раковского и управляющего делами СНК РСФСР Владимира Бонч-Бруевича.

Следующий арест последовал 10 февраля 1920 года, когда уже велись массовые задержания по делу «Тактического центра». Мельгунова обвинили в участии и руководстве московской группой Союза возрождения. На этот раз с просьбой о его освобождении лично к Ленину обратилась младшая дочь Толстого Александра Львовна, но вскоре она сама была арестована. Ее обвинили в участии в организации заговорщиков, хотя известно, что она лишь предоставляла квартиру для совещаний «Тактического центра», в них не участвуя. К следствию подключился особоуполномоченный ВЧК Яков Агранов, имевший репутацию «специалиста по работе с интеллигенцией». Агранов убеждал Мельгунова помочь «восстановить историческую правду», дать признательные показания, чтобы «придать этому делу правильное историческое освещение». Содержание Мельгунова под стражей растянулось на многие месяцы. Он был лишен книг и газет, карандашей и бумаги, что вызывало его резкий протест. Добившись разрешения делать записи, Мельгунов начал вести тюремный дневник, который назвал «Последний год». (Этот уникальный документ, сохранившиеся в его следственном деле, ныне -- при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ), проект 08-01-00-500а -- готовится к печати в Центральном архиве ФСБ России. -- В.Х.).

Из дневников Сергея Мельгунова:

«Допрос велся приблизительно в таких тонах и выражениях. «Я не скрою от Вас, Сергей Петрович, -- говорил А[гранов], -- что дело было бы очень серьезно, если бы Вы были арестованы в августе, и могло бы кончиться для Вас плохо (многозначительный взор в мою сторону). Но теперь мы на это дело смотрим, как на прошлое. Как на дело, исключительно историческое. Мы повсюду победили, и, следовательно, те меры, к которым мы вынуждены были прибегать в тревожное время в целях самозащиты, когда Деникин был под Тулой, когда, казалось, будет взят Петроград, теперь не имеют смысла. Вы историк, и во имя истории должны помочь нам придать этому делу правильное историческое освещение. Мы вынуждены были арестовать за последние дни массу лиц. Могу сказать, здесь находится цвет московской интеллигенции и московской профессуры. Держать нам вас в тюрьме не имеет никакого смысла. И как только будет окончено следствие, все будут, вероятно, подведены под какую-нибудь общую амнистию. Тем более, что относительно Вас, в частности, мы знаем, что вы решили заняться исключительно научной работой... В ваших, следовательно, интересах не задерживать следствие своими ответами и ускорить возможность вернуться к научным занятиям. Вы, конечно, можете мне не верить и видеть просто следователя. Вы всем известный крупный общественный деятель, я мало кому известен, меня знают только в партийных кругах, но, поверьте, что я очень хорошо к Вам отношусь и очень ценю Вашу деятельность... Я знаю эту обычную юридическую уклончивость при ответах. Нет нашей марксистской определенности! Я сам был социалистом-революционером. Но Вам нет никакого смысла от нас скрывать. Повторяю, мы рассматриваем дело исключительно как историческое».

Мельгунов считал Агранова «типичным русским Фуше» (Жозеф Фуше -- член французской конгрегации ораторианцев, несмотря на принадлежность к этому духовному ордену, глумился над религией, особенно, когда началась Великая французская революция. В августе 1799 года был назначен министром полиции и сумел организовать мощную сеть осведомителей и провокаторов. -- В.X.). И с этой позиции анализировал его поведение:

«Я не мог рассматривать следователя, как исповедника, которому каются на духу с откровенностью раскаивавшегося грешника. Именно этого и хотелось Агранову, он всеми моими показаниями явно всегда был недоволен. Его мелко интересовала не сущность, а имя; пришпилить еще одного, особенно меньшевика. «Почему Вы о них ничего не говорите», -- с откровенной разочарованностью заявил он однажды... Раз сказавши неправду, приходится наверчивать клубок полусознательной лжи. Может быть, все эти приемы показывают талант следователя. Я стою на иной позиции -- и приемы старого следствия всегда меня возмущали; воспроизведение их в практике нового режима для меня подчас только отвратительно. Хорошо еще, если идет речь о чем-нибудь существенном. Для меня прием обмана является прямым издевательством над личностью, ибо показывает отсутствие уважения ко мне... Разве этот обман не воспроизводит перед нами самую отвратительную практику старой жандармерии, разве не позорит социалистов?»

В июне 1920 года он начал голодовку:

«Раз я решил, что должен прибегнуть к крайнему средству протеста, я должен записать то, что привело меня к этому решению. Мне еще хочется верить, что социалисты, хоть и тюремщики, найдут в себе достаточно чести, чтобы передать рукопись моей жене. Если и этого не будет, пусть прочитают хотя бы они. Может быть, это заставит некоторых из тех призадуматься над своей практикой. Пощады от них я не жду. Мое решение твердо... я объявляю голодовку, как протест против всего того бесправия, которое царит здесь и которое я переносить просто больше не в состоянии. Мой протест -- протест против всех методов следствия, против того недостойного и систематического обмана, которому подвергался. Я себе ясно отдаю отчет, что моя голодовка должна кончиться смертью при том самочувствии и физическом, и моральном, в котором я нахожусь. Умирать все-таки не хочется, как ни мерзко себя я чувствую».

В конце июня 1920 года Мельгунов подал несколько заявлений в Президиум Особого отдела ВЧК, в которых выразил протест против содержания под стражей: «Пытаюсь обратиться непосредственно в Президиум в надежде выяснить хоть свою судьбу, на что, мне кажется, у меня в силу прошлого есть некоторое нравственное право. Я сижу уже пятый месяц. Во время следствия мне неоднократно было говорено, что дело имеет только историческое значение, что закончится, вероятно, общей амнистией и закончится скоро, что не имеет смысла держать нас в тюрьме... Таким образом, я имел все основания думать, что, в конце концов, и на меня распространится освобождение, так как едва ли я могу считаться более виновным кого-либо из моих политических товарищей».

Часть своих записей Мельгунову удалось передать из тюрьмы жене. Он просил ее сохранить их «как страницу былых переживаний». (В 1964 году они были опубликованы в Париже под названием «Воспоминания и дневники», а затем, в 2003 году, с дополнениями, -- в Москве).

Высылка вместо расстрела

С 16 по 20 августа 1920 года дело «Тактического центра» рассматривал Верховный ревтрибунал под председательством заместителя председателя ВЧК Ивана Ксенофонтова. Трибунал признал двадцать руководителей и наиболее активных членов «Тактического центра» виновными «в участии в сотрудничестве в контрреволюционных организациях, поставивших себе целью ниспровержение диктатуры пролетариата, уничтожение завоеваний Октябрьской революции и восстановление диктатуры буржуазии путем вооруженного восстания и оказания всемерной помощи Деникину, Колчаку, Юденичу и Антанте» и приговорил их к расстрелу. Но, «принимая во внимание чистосердечное раскаяние их, более или менее полное, искреннее желание работать с Советской властью и принять участие в восстановлении разрушенного хозяйства, а также решительное осуждение ими вооруженных белогвардейских выступлений и иностранной интервенции», трибунал постановил заменить им расстрел иными мерами наказания.

Всего по делу были осуждены 45 человек: четыре приговорены к десяти годам тюремного заключения, шесть -- заключены в лагерь до конца Гражданской войны, семь -- к условному тюремному заключению на пять лет, два -- к трем годам тюремного заключения с освобождением по амнистии, три -- к трем годам заключения в концлагерь, три -- к трем годам условного тюремного заключения, два -- за чистосердечное раскаяние освобождены по амнистии, один -- признан невиновным и оправдан по суду. 17 человек, находившихся за границей, признаны виновными, объявлены врагами народа и лишены права въезда в РСФСР.

Мельгунов был признан виновным «в сотрудничестве с контрреволюционной организацией в целях свержения советской власти путем вооруженного восстания» и приговорен к расстрелу. Однако высшая мера наказания была заменена тюремным заключением сроком на десять лет. На этот раз за него хлопотали известные писатели и политические деятели: Петр Кропоткин, Вера Фигнер, Владимир Короленко.

24 августа 1920 года Мельгунова поместили в Бутырскую тюрьму. Примерно через три месяца по амнистии срок заключения был сокращен до пяти лет. В феврале 1921 года Президиум ВЦИК на основании ходатайства Российской Академии наук принял постановление об освобождении Мельгунова и откомандировании его «для научных занятий». Однако 3 июня 1922 года во время процесса над «правыми» эсерами его арестовали опять, по обвинению «в сношениях с подпольными работниками -- членами партии социал-революционеров». В его защиту выступили историк и общественный деятель Емельян Ярославский и нарком внешней торговли Лев Красин. Через два месяца Мельгунов был освобожден. Постоянные аресты и содержание под стражей, регулярные обыски на квартире и изъятие исторических документов, начавшаяся кампания по высылке интеллигенции из России подтолкнули Мельгунова к решению о выезде за границу. Осенью 1922 года ГПУ разрешило ему с женой выехать за пределы РСФСР. За пять лет, проведенных в России при советской власти, Мельгунов пережил 23 обыска, пять арестов, полтора года тюрьмы, приговор к высшей мере наказания.

Находясь за границей, он по-прежнему оставался в партии народных социалистов, вел публичную политическую деятельность. Мельгунов стал одним из первых русских эмигрантов, кто попытался исследовать и осмыслить события 1917 года и Гражданской войны. Он написал более десятка книг, наиболее значительными из которых стали: «Красный террор в России: 1918--1923 гг.», «Трагедия адмирала Колчака», «Судьба Николая II после отречения», «На путях к дворцовому перевороту», «Легенда о сепаратном мире», «Мартовские дни 17-го года». В еженедельнике «Борьба за Россию» была опубликована основанная на личных впечатлениях работа Мельгунова «Чекистский Олимп». Сергей Мельгунов, умерший в Париже в 1956 году, реабилитирован в 1992-м. В России его историко-публицистическое наследие, за редким исключением, не известно до сих пор.