Сегодня исполняется ровно восемь месяцев с начала трагических событий в Южной Осетии, которые в августе прошлого года унесли множество человеческих жизней, оставили без крова десятки семей и перекроили карту Кавказа. Россия признала независимость Южной Осетии через две недели после войны. Местные жители ждали этого признания почти 20 лет и связывали с ним определенные надежды. Очевидно, что лучшим доказательством состоятельности российской позиции по югоосетинскому вопросу для мирового сообщества стало бы превращение республики в площадку успешного экономического развития и обеспечения гражданских свобод. Какие надежды питают или уже не питают в Южной Осетии, как движется процесс послевоенного восстановления и подготовка к выборам нового парламента, попытался выяснить на месте обозреватель «Времени новостей» Иван СУХОВ. Газета также готова ознакомить читателей с иным взглядом на ситуацию в республике, включая официальные отклики и комментарии.

"У нас есть справки из больницы и милиции"

Транскавказская магистраль -- единственная нить, связывающая Южную Осетию с большой землей. В мирные времена по ней ехали грузовые фуры из России в Грузию. Во времена военные -- колонны бронетехники. Первый раз -- в 1992-м, когда Россия ввела миротворцев в зону грузино-югоосетинского конфликта. Второй -- в начале августа 2008-го.

Сейчас дорога почти пуста. Попадаются только грузовики со стройматериалами для республики, с логотипом «Россия -- Южная Осетия: строители мира». Другие грузовики везут трубы для газопровода, который «Газпром» тянет из России через Большой Кавказский хребет, чтобы обеспечить энергетическую независимость Южной Осетии от Грузии.

Горы нависают над ниточкой шоссе с ползущими по нему букашками редких автомобилей и уходят в яркую солнечную синеву сверкающими плечами склонов. Когда глаз привыкает к снегу, на дальнем горизонте различаются опоры линии электропередачи -- снизу они не больше знаков препинания. Где-то там, рядом с опорами, бесшумно работает желтый игрушечный экскаватор. Он строит газопровод.

Руководство московской строительной фирмы -- подрядчика «Газпрома» -- обещает подать газ в Цхинвал в июне. Все сроки предельно сжаты, стройка ведется стахановскими темпами. Бригады проходчиков прокладывают в горах настоящую вторую дорогу, как бы дублирующую Транскам. Вдоль нее в траншею или на специальные полки укладывается труба. Бульдозеристы отнимают у горы каждый метр, взрывники пробивают тоннели сквозь скалы, которые нельзя обойти.

В горах только начинается весна, идут лавины. Каждая -- миллионы тонн снега, камней и вывороченных с корнем деревьев, угроза людям, технике и трубе, новое препятствие для стройки. Только кажется, что Кавказ состоит из застывших глыб гранита. В тех местах, где на свежих картах -- относительно доступные участки, легко может обнаружиться новая расселина или скальная стена. Проектировщики идут вместе с проходчиками, буквально на шаг впереди. Они должны сделать так, чтобы, когда карта изменится в следующий раз, труба выжила.

Труба с двух сторон уже подползла к перевалу. Строители готовятся к решающему штурму на 3000-метровых высотах. Но картина «стройки века» нарушается постсоветскими нюансами. Строители жалуются на абсурдные проверки и проблемы с милицией, которая то задерживает спецтехнику, а то и вовсе стреляет по готовым участкам трубы. «Три российские фирмы-исполнителя с югоосетинского участка ушли с проекта из-за проблем с властями, -- говорит представитель подрядчика. -- Два месяца назад 50 человек, которые строили объект в окрестностях Цхинвала, были избиты неизвестными в масках, в камуфляже и с новенькой экипировкой от автоматов до ножей. У нас есть справки из больницы и из милиции -- двоим строителям пробили череп. Судя по экипировке, это могла быть госохрана президента Южной Осетии: обычные бандиты в таком виде не ходят».

Власти Южной Осетии публично обвиняют директора строительной фирмы -- подрядчика «Газпрома» Альберта Джусоева в подготовке переворота. Сам директор уверяет, что в политику не вмешивается. Все дело, видимо, в том, что бюджет стройки (около 15 млрд руб.) сопоставим с общим объемом российских дотаций на восстановление республики (пока обещано 25 млрд руб.). Возможно, кто-то считает, что такие суммы на Кавказе не положено получать, не «откатив» -- даже если заказчик переводит деньги только под окончательную сдачу каждого конкретного участка. На трассе постоянно работает контрольная комиссия «Газпрома», и каждый день начинается с отчета о выполненных работах.

Тем временем перезимовав без газа, который раньше шел со стороны Грузии, Цхинвал в феврале снова получил голубое топливо со стороны Гори. «Россия заставила Грузию», -- говорят местные жители. Неместные полагают, что Грузию уговорила ОБСЕ. Вода в горийском водопроводе -- из Южной Осетии. Как до войны.

"В Грузии африканская чума свиней"

Российская граница в 10 км к югу от входа в Рокский тоннель мало изменилась с довоенных времен. Здесь небольшая очередь из машин в обе стороны. Проверяют багажники и российские паспорта. К иностранному паспорту должно прилагаться специальное разрешение на пересечение границы. Югоосетинские паспорта -- красные книжечки с золотым геральдическим барсом -- российских пограничников не интересуют, несмотря на признание независимости.

Толик, осетин из внутренних районов Грузии, который уже много лет живет во Владикавказе, но имеет в Цхинвале сад, делится опытом перевозки яблок в Россию. В ящик помещается 30 кг яблок, и в Цхинвале он стоит порядка 300 руб. Неофициальная цена растаможки -- 200 руб. с ящика. 200 руб. можно и не платить -- и провести в очереди несколько часов, а иногда и дней.

Но для яблок пока явно не сезон, а на будочке паспортного контроля висит предостережение на предмет подарков пограничному и таможенному персоналу. И еще ярко-красная табличка-оповещение: «Внимание! В Грузии африканская чума свиней!».

У пограничного поста целый парк военной техники. БТРы глядят в небо зачехленными пулеметными стволами. Техника стоит и на площадке у въезда в тоннель. А на границе поста, обращенной к Грузии, то есть к гребню гор, просверленному тоннелем, оборудована огневая точка -- бетонный загончик с окошком для пулеметчика. Как будто за тоннелем и нет целой дружественной независимой республики.

Человек в горной зимней форме и с автоматом без рожка на плече забирает выписанный на терминале пропуск, отводит в сторону шлагбаум, машина ныряет в Рокский тоннель и тут же чуть не проваливается в яму, в которой поместилась бы половина ее корпуса. Водителю приходится маневрировать, рискуя лишиться обоих мостов. Дорога считается хорошей: под потолком тоннеля фонари, и ямы хотя бы видно. Тоннель -- единственная стратегическая дорога, по которой в том числе осуществляется и снабжение российской бригады, сменившей миротворцев. Но это пока не сказывается на качестве покрытия. Военным, видимо, все равно: танки и «уазики» все равно проедут.

У югоосетинских руководителей, чьи кортежи периодически проносятся по тоннелю туда и обратно, да и у всех, кто живет в Южной Осетии, наверное, совсем иная картина мира. Это из Москвы кажется, что Южная Осетия, как страна волшебника Гудвина, отсечена от России громадным горным хребтом. Из Цхинвала карта выглядит словно перевернутой. Выезжая во Владикавказ или в Москву, южные осетины спускаются на огромную равнину из своей маленькой цитадели по ту сторону гор.

"Нет настроения"

Грузовики со стройматериалами едут по Транскаму не напрасно: следы восстановления есть. В Джаве, например, выстроено новое здание КГБ. В независимой республике, где встречаются памятники Сталину и улицы его имени, эта аббревиатура осталась неизменной в силу специфической ностальгии. Есть еще несколько административных зданий и комплекс построек МЧС. Новенький красный кирпич и яркая металлочерепица резко контрастируют с убогими жилыми домишками.

В 1991 году Джаву разрушило ужасное землетрясение. Но в последнюю войну, в августе, Джава была в относительной безопасности. На нее упало всего несколько бомб, хотя она и была районом сосредоточения российских войск и местом, где через несколько часов после начала боевых действий неожиданно для своих соотечественников оказался президент Эдуард Кокойты. Ополченцы, омоновцы и резервисты югоосетинской армии, которые остались драться за Цхинвал, были очень деморализованы этим президентским «отступлением». Они теперь горько шутят на предмет боевых орденов, розданных якобы в основном тем, кто был с президентом в Джаве, а не тем, кто воевал в городе.

В сам Цхинвал уже пришла весна. На чахлых клумбах вдоль пыльных улиц желтые солнца нарциссов. На главном перекрестке перемигиваются новые светофоры, на которые порывистые местные водители обращают внимание только как на примету восстановления. Горожане говорят, что людей и машин на улицах по сравнению с зимой стало гораздо больше: «Был наплыв сразу после признания независимости. Люди думали, что жизнь сразу станет меняться к лучшему, а кто-то приехал в расчете на выплаты компенсаций. На зиму многие уехали -- зима была трудная, хотя, к счастью, и не самая суровая. Но теперь кое-кто снова возвращается».

Анонимность комментариев объяснима -- люди в Цхинвале боятся разговаривать. Пока не видят камеры или диктофона -- довольно раскованно общаются на любые темы и называют имена. Но при появлении записывающей техники замыкаются, как улитка в раковине. А если и говорят -- исключительно про то, как бодро идет восстановление. Даже если сами в этот момент стоят в покалеченном садике разрушенного дома. «У нас все хорошо. Нам уже выдали деньги -- и по тысяче, и 50 тыс. И обещали к марту построить дом». -- «Но март уже прошел». -- «Значит, наверное, скоро построят».

А не под запись приходится слышать и такое: «Тут не расстреливают, конечно, но запугивают. Очень многие люди уже прошли через тюрьму, в которую легко попасть, но трудно выбраться назад». Несколько женщин, которые комментировали свое трагическое положение в репортажах, опубликованных «Временем новостей» осенью и зимой, публично отказались от своих слов и не хотят больше встречаться с журналистами. По имеющимся данным, они столкнулись с угрозой, которая, правда, в отдельных случаях сочеталась с попытками властей хотя бы частично решить их жилищные и имущественные вопросы.

Коллеги с одного из московских телеканалов, проведшие в Цхинвале неделю, столкнулись с плотным контролем за каждым своим шагом. Когда они приезжали снимать где-то в городе, когда никто вроде не мог знать об этом заранее, на месте съемки немедленно появлялась машина с тонированными стеклами. Одно из стекол опускалось, и человек в военной форме начинал снимать съемочную группу. Как только телевизионный оператор направлял на машину свою камеру, чтобы зафиксировать это «наблюдение за наблюдающим», машина мгновенно срывалась с места.

Не то чтобы все это было таким уж исключением для Кавказа. Просто в республике ожидали несколько иного развития событий.

«А так нет никакого настроения. Руки опускаются», -- грустно говорит Зема, двухэтажный дом которой сгорел в августе. Денежной помощи ее семья не видела, только гуманитарную -- несколько армейских одеял. Теперь она с семьей живет в чужом доме, который тоже поврежден, но меньше, чем ее собственный. Земе повезло: ей не пришлось зимовать в брезентовой палатке, в свинарнике или комнате с затянутыми целлофаном окнами.

Хозяин дома, в котором Зема получила временный кров, -- грузин. Грузины жили в Цхинвале и до последней войны, живут и сейчас. Грузинские фамилии есть и в списках погорельцев, лишившихся домов. Земин грузин уехал на несколько месяцев и в апреле собирается вернуться. Зема пока не знает, где ей жить дальше.

"Нашу детскую поликлинику ремонтируют с сентября"

Разрушенные города похожи друг на друга тоской. Жизнь в них, как в лагерях беженцев, соскакивает с привычных рельсов, начинают формироваться особенные поведенческие типы. Цхинвал, конечно, не напоминает Сталинград, как напоминал его Грозный после последнего штурма. Но войны -- эта и прошлые -- оставили заметные следы на его лице. «На нашей улице 27 домов, -- рассказывает Зарема. -- Из них три были разрушены в ту, первую войну (в начале 1990-х. -- Ред.) И четыре -- теперь». Старые разрушения легко отличить от новых -- прямо сквозь руины растут кусты и деревья.

На некоторых улицах разрушено почти все. Часть двухэтажных домишек снесена до основания -- они просто сложились от попадания снаряда или бомбы. У других сорвана часть крыши или разрушен второй этаж -- хозяева кое-как настелили рубероид, чтобы снег и дожди не довершили разрушение. К краям рубероидных листов на веревочках подвешены кирпичи, чтобы растянуть этот импровизированный тент. В третьих гроздь осколков посекла стену, сделав ее похожей на сито с ячейками разной величины. В четвертых, и таких действительно очень много, выбиты стекла. Вместо стекол целлофан, или металлические листы, или куски шифера. Из-под этих временных «ставен» коптят трубы буржуек.

Роланд показывает уродливые железные листы вместо окон второго этажа: «За неделю до войны вставил стеклопакеты. Если бы были обычные окна, как внизу, можно было бы просто вставить новые стекла. А так целое дело».

У Роланда во дворе есть место, где семья часто укрывалась во время обстрелов -- они случались не так редко и в те годы, которые считались мирными. Это щель метра полтора между двумя домами. Там у Роланда что-то вроде мастерской. Щель отвечает всем военно-инженерным правилам. Она расположена поперек обычной оси обстрела, протянувшейся с юга на север. С юга -- Грузия, а с севера был грузинский анклав, откуда тоже могли стрелять. И с обеих сторон стены домов могли защитить своих жильцов. «Но в ту ночь мы поняли, что все затягивается надолго и щель не спасет. Пришлось прятаться всерьез».

Роланд -- специалист по дорожному строительству, но он не может устроиться на работу. Почти тотальную безработицу объясняет по-своему: «Им не нужны профессионалы. Любой профессионал сразу же поймет, насколько ужасно они делают все, что делают. Списать себе в карман часть сметы можно на любом строительстве, так делают в любой стране мира. Но если списать все, что можно построить?» Роланд серьезно болен, к тому же у него старенький отец и мама-грузинка. И все они живут на зарплату Роландовой жены, Илоны.

Илона работает в детской поликлинике. «Двухэтажную поликлинику ремонтируют с сентября, врачи работают одновременно со строителями. В поликлинике до сих пор нет проточной воды. Пока прохладно, еще можно как-то выходить из положения. Но скоро же наступит лето -- жара и инфекции».

Илона получает 5 тыс. руб. в месяц. Не получив поддержки от властей в связи с разрушениями в доме, Роланд и Илона написали о себе в Интернете. «Через несколько дней пришли чиновники, осмотрели дом: «Да, вы написали правду». -- «И что дальше?» -- «Пока ничего».

В жилой комнате у Роланда и Илоны горит очаг. Старик сидит перед воротами и колет на щепки доски из щербатого соседского забора. От соседского дома остался фундамент, поэтому разобранный забор едва ли сильно расстроит хозяев. У многих ворот сложены толстенные древесные стволы -- кто мог, запасся дровами. Еще одной приметой городского ландшафта остаются выпотрошенные огнем и мародерами металлические корыта автомобильных корпусов, словно запаркованные на вечную стоянку.

Прямо о стену Дома профсоюзов опирается сорванная взрывом танковая башня. В нескольких шагах от нее на плакате подбитый Т-90, весь в кубиках активной брони, с уткнувшимся в землю хоботом пушки: «Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет». Фоном для плаката служит сгоревший универмаг. С магазинами в Цхинвале теперь вообще напряженно, их заменили уличные базарчики. Ремонт в универмаге смотрелся бы, пожалуй, убедительнее плакатной риторики. Но руки до него пока не дошли.

Руки дошли до нескольких школ. Всего их в Цхинвале 11, но далеко не во всех есть сейчас ученический кворум: многие увезли детей в Россию и пока не вернули назад. Восстановлены хлебозавод и часть больницы. В роддоме, где рождаются всего три-четыре младенца в месяц, акушеры тоже соседствуют со строителями. Основной корпус президентской администрации, который в августе пострадал, хотя и несильно, залатан и подкрашен. Соседние административные корпуса стоят без крыш и внутренностей, но главный символ власти выглядит по-прежнему внушительно.

Большинство пяти- и девятиэтажек накрыты новенькими красными крышами. Если пролететь над городом на вертолете, как, вероятно, делают многие прибывающие сюда из России высокопоставленные ревизоры, можно сделать вывод о том, что все не так уж и плохо. Посеченный шрапнелью частный сектор трудноразличим сверху, а сверкающие крыши больших домов делают картину оптимистической. В этих крышах тот же смысл, что и в рубероиде, накинутом на разрушенные частные домишки: чтобы то, что еще стоит, не разрушалось дальше «по метеоусловиям». А с земли хорошо видно, что целыми можно назвать лишь немногие корпуса. В большинстве зияют пробоины. Жилой дом с дырой на фасаде -- как убитый человек. С одним, только одним, совсем небольшим, но лишним отверстием в голове.

"Черт с ней, с помощью"

В распределении гуманитарных грузов и материальной помощи за эти восемь месяцев запутались все. Власти Южной Осетии так толком и не смогли разобраться, кто персонально отвечает за эти процессы. Республика полгода живет без премьера. Формально назначенный бывший главный налоговик Северной Осетии Асланбек Булацев не имеет возможности исполнять свои обязанности. К первому вице-премьеру Хасану Плиеву есть претензии у созданного президентом Южной Осетии госкомитета по контролю за экономической безопасностью, но сам президент этих претензий предпочитает не замечать.

Жители, судя по тому, что они рассказывают, сами не до конца знают, что и в каком объеме им полагается получать. Не говоря уже о российских чиновниках, которых все эти странности заставляют то и дело тормозить выделение средств. Пока средств нет, проблемы усугубляются. Роптать на Россию здесь не принято: люди считают, что она спасла их от уничтожения или насильственного выселения. Поэтому шишки, естественно, летят в своего президента. Многие жители убеждены, что Москва задерживает деньги, потому что не верит, что их не разворуют.

Редко кто говорит о прямом воровстве -- все больше о завышении смет. Об отказе от расчета с чеченскими строителями, которые сделали значительную часть этих самых новых красных крыш, но снялись, не получив оплаты. Об из рук вон низком качестве работ.

Представители малого и среднего бизнеса подсчитали, что общий ущерб, понесенный предпринимателями, составляет около 141 млн руб. Никакие возмещения пока, судя по всему, не получены. Часть торговцев полностью лишилась товара на складах -- по их словам, не столько благодаря грузинам, сколько из-за российских солдат и местных мародеров. На складах были продукты, полученные на реализацию с оптовых рынков Горячеводска и Пятигорска. И теперь к прямым потерям добавились еще и долги. К счастью, российские коллеги входят в положение пострадавших и снова отгружают товар, чтобы хоть так дать им возможность рассчитаться. Предприниматели слышали, что РСПП собрал для них 57 млн руб. помощи и гуманитарный груз. Если все эти блага и дошли до адресатов, то явно не до всех, несмотря на то что в Южной Осетии есть представительство РСПП. Более того, есть живые свидетели того, как гуманитарный груз -- необязательно от РСПП -- вечером в день прибытия размещался на гуманитарном складе на территории цхинвальского лесокомбината с тем, чтобы наутро там оказались лишь пустые стеллажи.

Предприниматели настроены стоически: «Черт с ней, с этой помощью. Нам достаточно было бы льготных кредитов -- и чтобы не мешали работать». Они шутят, что мировой кризис не отразился на Южной Осетии, потому что у нее полно проблем и помимо кризиса.

Российское правительство сразу после войны выделило средства, чтобы каждый гражданин России в Южной Осетии (среди осетин таких подавляющее большинство) получил по тысяче рублей единовременной компенсации. Это было как нельзя кстати для людей, многие из которых буквально на животе выползали из-под огня в единственной уцелевшей смене одежды. Через восемь месяцев после того, как огонь прекратился, получили по тысяче около 8 тыс. человек -- с учетом того, что реальное население республики составляет около 30 тыс., а в списки избирателей на грядущих парламентских выборах попадут скорее всего и все 50 тыс. человек.

Кроме тысячи пострадавшим семьям полагалось еще 50 тыс. руб. на семью в порядке первичной компенсации материального ущерба. Эти деньги называют «путинскими». Есть разночтения. Одни считают, что 50 тыс. полагались каждой семье независимо от степени разрушений и числа членов. Другие говорят, что получать деньги должны были только те, чей дом разрушен и сгорел полностью. Третьи полагают, что на главу семьи выделяется 20 тыс. и еще по 10 на каждого следующего родственника, но не более 50 тыс. рублей.

Но при любом из способов подсчета чудеса налицо: согласно одному из вариантов официальной отчетности по 50 тыс. получили 1100 семей. А по сведениям самих погорельцев, которые считают, что вовсе без крова оказалось чуть менее 500 семей, деньги на руки получили только около 300. 50 тыс. -- это немного, если у тебя больше нет дома. Мешок цемента в Цхинвале стоит существенно дороже, чем во Владикавказе.

Еще одна притча во языцех -- это 947 млн руб. гуманитарных денег для Южной Осетии, собранных в России и по всему миру для раздачи пострадавшим. И аккумулированных в прошлом году в Национальном банке республики. Не так давно глава Нацбанка публично сообщил, что с сентября по декабрь эта сумма была размещена в североосетинском Сбербанке. Президент, говорят, в весьма нелестных выражениях выговорил главе Нацбанка -- за неудачное размещение. Потом они вместе предложили создать из этих средств Фонд будущих поколений. А представители поколения нынешнего уверены, что деньги надо было просто раздать нуждающимся -- чем раньше, тем лучше.

"Рабы не могут строить государство"

«Президентская форма правления в Южной Осетии себя не оправдала. Я считаю, что вместо президента нам нужен Госсовет, по одному выборному представителю от каждого района», -- говорит Лива, научный сотрудник одного из местных институтов и кандидат исторических наук. Меньше чем через два месяца в Южной Осетии парламентские выборы.

После фактического отделения от Грузии в 1992 году республика в течение четырех лет была парламентской. Потом ее возглавил Людвиг Чибиров -- президент из преподавательской среды, которого под конец его правления только ленивый не уличил в коррупции, устранении конкурентов и попытках договориться с Грузией. Не исключено, что именно эти попытки насторожили Россию, которая как раз в начале 2000-х начала возвращать себе имидж великой державы. В 2002 году при поддержке из Москвы и одобрении ликующего населения начался первый срок Эдуарда Кокойты.

До 2004 года главной площадкой, на которой происходило реальное примирение осетин с грузинами, был оптовый рынок на Транскаме, где кормилась и заправляла машины половина Центральной Грузии. Но в 2004 году новому президенту Грузии Михаилу Саакашвили тоже пришла в голову мысль, что надо подниматься с колен: он поставил таможню к югу от рынка, и рынок сразу "сдулся" в несколько раз. Без этого источника заработка Южная Осетия попала в зависимость от российских бюджетных вливаний. В Южной Осетии стало принято в шутку пить за Саакашвили как за спасителя идеи независимости.

Через восемь месяцев после войны ее основным участникам не до шуток. Завтра, в 20-летнюю годовщину разгона национально-демократической манифестации в Тбилиси с применением саперных лопаток, грузинская оппозиция намерена собрать митинг с требованием досрочных президентских выборов. Наблюдатели не исключают, что митинг перерастет в новую революцию, и ожидают досрочных выборов. Наблюдатели в Цхинвале, внимательно читающие грузинские сайты, боятся, что грузинские власти решат отвлечь недовольных новым военным конфликтом. В Грузии и, пожалуй, в Москве любой оценил бы это предположение как абсурдное. В Цхинвале же, где летние раны не залечены, -- упорные слухи о новой войне.

Положение президента Кокойты тоже не назовешь простым. Югоосетинский официоз показывает только довольных граждан. На одном из плакатов, размещенных вдоль Транскама, рядом с портретом президента написано: «Верим тебе и пойдем за тобой к нашей великой победе». Но реальное недовольство лидером достаточно серьезно, чтобы хотя бы измерить его уровень, прежде чем делать политические ставки.

Главное, что ставит в вину Эдуарду Кокойты практически каждый, с кем удается откровенно поговорить в Цхинвале, -- проблема с раздачей помощи и задержки с восстановлением домов. Которые могли бы быть отремонтированы еще до наступления зимы, если бы президент «не окружил себя людьми, которым способность думать доставляет физические страдания». Так выражается бывший прокурор республики в 2001--2002 годах Ахсар Кочиев, член политсовета партии «Отечество», которая намерена 31 мая бороться за места в новом парламенте.

На днях в Цхинвале заложили спорткомплекс, который будет строиться на деньги благотворительного фонда депутата Государственной думы Алины Кабаевой. Г-жа Кабаева почтила церемонию своим присутствием, что вызвало ассоциацию с поездкой Ксении Собчак на церемонию закладки аквапарка в тогда еще разрушенный чеченский Гудермес. Г-н Кокойты, несмотря на присутствие прекрасной дамы, выглядел озабоченным. На мероприятие свезли толпу бюджетников, изъявлявших ликование в ответ на сообщение г-на Кокойты о том, что Москва наконец открывает финансирование.

Но не секрет, что сама задержка с выделением денег возникла в том числе и из-за неуверенности Москвы, скажем так, в эффективности их использования югоосетинской командой. Теперь даже среди ополченцев, сражавшихся за независимость с грузинами и получивших ее признание со стороны России, казалось бы, не без участия г-на Кокойты, звучат призывы к досрочной отставке лидера.

Главная партия в Южной Осетии называется «Единство». В нынешнем парламенте, избранном в 2003 году, она контролирует 25 мест из 30 (остальные -- у весьма лояльных коммунистов и лидера оппозиционной Народной партии Роланда Келесхаева, вынужденного жить во Владикавказе). Но и в этом «правильном» парламенте президент, похоже, не особенно уверен. В новом составе конституционное большинство должны взять более благонадежные избранники. Недовольные президентом уверены, что сразу же после этого парламент отменит конституционное ограничение на число президентских сроков. Либо попытается еще каким-то способом увековечить власть Эдуарда Кокойты.

Оспаривать мандаты у «Единства» собираются Народная партия и «Отечество», которое на прошлых выборах было снято с дистанции, а теперь позиционирует себя как югоосетинская ветвь «Справедливой России». Оппозиционеры полагают, что если выборы будут честными, то «Отечество» и Народная партия вместе смогут набрать больше 30% голосов. И примерно столько же получит «Единство» -- за счет административного ресурса, бюджетников и старых симпатий к Эдуарду Кокойты. Есть и люди, которые считают, что их голосование против «Единства» обидит Путина и Медведева, которые спасли и признали их республику. Многое будет также зависеть от того, чью сторону возьмут чуткие югоосетинские коммунисты.

Оппозиционеры намерены как минимум отстоять парламент, но есть, видимо, и программа-максимум. «Если Кокойты не уйдет, у нас не будет другого выхода, кроме как выкопать кости наших родителей и перезахоронить их в Северной Осетии, -- говорит глава Народной партии Роланд Келесхаев. -- Начнется исход. Нам не нужна республика, в которой живут одни рабы. Рабы не могут строить свободное государство, это могут делать только свободные люди».

У политически мотивированных людей в Южной Осетии велика надежда на то, что Россия настоит на честных и справедливых выборах: «Это в ее интересах. В противном случае будет скандал, и в конечном итоге Москва рискует потерять республику. Южная Осетия и так не скоро станет субъектом международного права, а с этим президентом не станет никогда», -- считает Ахсар Кочиев.

Но многие в Южной Осетии, судя по всему, вообще не собираются голосовать. «Может, и найдутся такие, -- пожимает плечами «погорелец» Григорий. -- Я лично не собираюсь. Не знаю, за кого, -- все партии все равно президентские». «Все» -- это те две партии, которые реально боролись за места в прошлый раз, то есть «Единство» и коммунисты.

Фальсификации кажутся многим почти неизбежными. Власти объявили, что роздано 70 тыс. югоосетинских паспортов при реальном населении около 30 тыс. Отменена норма закона о необходимости подписи всех партийных наблюдателей на выданном бюллетене до голосования -- это югоосетинское ноу-хау против вброса.

При этом сложно оценить готовность к реальному протесту. Даже самые недовольные побаиваются службы охраны президента, а еще больше -- грузинской реакции: «Если мы выйдем на улицу, в Тбилиси сразу скажут, что Россия не справляется с ситуацией. Этого допустить ни в коем случае нельзя». Но этот тормоз может и отказать. Часть оппозиционеров уверена, что люди выйдут на улицу. Они вспоминают, как в 1988 году первый секретарь югоосетинского обкома КПСС Феликс Санакоев первым во всем СССР был вынесен из кабинета волной массового негодования.

Звенья трагедий

К северу от Цхинвала восемь месяцев назад существовал грузинский анклав -- девять сел с населением около 10 тыс. человек. Анклав блокировал нормальное движение по Транскаму: осетины боялись грузин. Во время первого конфликта одного из осетин, по слухам, сварили там заживо. На той войне вообще хватало случаев взаимной жестокости. В 2004 году в анклаве были подняты красно-белые грузинские флаги, но и под ними нередко происходили неприятности с осетинами: их били, они пропадали. Не говоря уж о том, что со стороны сел регулярно стреляли по городу.

Теперь анклава нет. Большинство жилых домов подожгли, а когда догорело, каждый дом, без исключения, методично сломали трактором. Этой же участи подверглись магазины, кинотеатр, новые жилые многоэтажки, спортивная база. Руины брошены. Их понемногу разбирают те осетины, которым нужен кирпич для ремонта. Но такими темпами страшная многокилометровая свалка, которая по площади едва ли меньше самого Цхинвала, не исчезнет никогда.

Считается, что все грузины оттуда спаслись. Грузинские власти вывезли тех, кто не уехал заранее, каретами скорой помощи. И Грузия разместила беженцев лучше, чем живут многие цхинвальские горожане в независимой республике.

Считается, что села надо было снести, чтобы там опять никого не сварили живьем и чтобы оттуда не стреляли по городу. Но анклав -- это залог продолжения конфликта. Ясно, что те, кто в нем жил, не забудут этого и скорее всего не простят. Элитный коттеджный микрорайон «Московский», заложенный практически среди руин на деньги мэрии Москвы, выглядит странно и даже дико со своим видом на эти тотально разрушенные села.