«Стиляги» Валерия Тодоровского, нарядная и юркая недавняя кинопремьера, успев присоединится к другим соискателям буквально в последний момент, легко обошла своих соперников, что называется «на новенького» и получила «Нику» за лучший фильм. Академики отдали «Стилягам» еще несколько «технических» призов, а вот второй по значению, за режиссуру, все-таки предпочли вручить Алексею Герману-младшему за «Бумажного солдата» (операторы картины Алишер Хамиджохаев и Максим Дроздов победили в своей номинации). Третье место у Михаила Калатозишвили с его «Диким полем», правда, самого режиссера не отметили, зато по общему количеству наград фильм всех обошел. Важный приз за сценарий предсказуемо отошел к Петру Луцику и Алексею Саморядову, собравшим, увы, посмертно, все награды всех премий.

Лучшие актерские работы оказались в том же «Диком поле» -- Олег Долин, Роман Мадянов, и в «Живи и помни» Александра Прошкина -- Дарья Мороз и Анна Михалкова. «Исчезнувшая империя» Карена Шахназарова и «Пленный» Алексея Учителя, тоже номинированные на лучший фильм, не получили ничего. И хотя голосование проходило задолго до чрезвычайного собрания-съезда в Гостином дворе, такой расклад, при котором работы оказавшихся в другом лагере кинематографистов не в фаворе у академиков, далеко не случаен.

«Ника» в этом году была особенно демонстративна. Юлий Гусман, автор и вдохновитель всех ее церемоний, на этот раз задумал было главной темой -- кризис. Про это написал прочитанные Михаилом Ефремовым смешные стихи Дмитрий Быков -- «Вы ждали Монте-Кристо? А получили Монте-кризис!» (Тема Монте-Кристо возникла потому, что церемонию проводили в Театре оперетты, в декорациях ее нового мюзикла и при участии кордебалета -- устроителям, вопреки наступающей малобюджетности, хотелось праздника, пышной и нарочитой театральности).

Но случился михалковский съезд, и, конечно, тут уже стало не до кризиса: наличие общего врага объединило аудиторию, сомкнуло ряды и стало сквозным сюжетом церемонии.

Алексей Герман, получая из рук Эльдара Рязанова «Нику» «За честь и достоинство», напомнил собравшимся, что давно вышел в знак протеста из СК РФ и предлагает всем сделать то же самое: «Чего вы там толпитесь, не понимаю -- мертвая совершенно вещь». Юрий Богомолов, награжденный за вклад в науку и образование, сказал, что гордится быть коллегой Матизена, изгнанного михалковцами. Рустам Ибрагимбеков потребовал добавить к перечню его званий и титулов, что он член правления, избранного на седьмом съезде. Андрей Смирнов, вручая приз Герману-младшему, напутствовал: «Берегите «Нику», это первое дитя свободы. И, боюсь, последнее, что нам от этой свободы осталось». Людмила Нарусова помянула Анатолия Собчака. Михаил Швыдкой, вручая Владимиру Познеру спецприз за телепроект «Одноэтажная Америка», вспомнил про то, что Михалков обозвал его «тамадой», а Гусмана -- «шоуменом».

Даже встреча президентов Медведева и Обамы была воспринята публикой как знак поддержки. Не говоря уже о приветствии от президента -- кажется, что так еще не радовались ни одной правительственной телеграмме, ни от Бориса Николаевича, ни от Владимира Владимировича. Шутки Гусмана по поводу Михалкова и его съезда встречались публикой на ура, как всегда бывает в однородной компании.

На «Нике» становится зримым: есть сообщество кинематографистов. Справедливое или нет, разумное или не очень, но оно существует вполне явно. У этого сообщества есть своя история, свои убеждения и свои критерии. Премия «Ника», безусловно, выражение его вкусов. Каждый из его членов может иметь свое мнение, но как объединение оно обладает и общей волей. Его взгляды сформированы «оттепелью» (когда был создан СК), и с тех пор их основной вектор не менялся. Это умеренная фронда и сопротивление государственному давлению. Как художники они всегда высоко ставили тех, кто не боялся отстаивать позицию частного лица против позиции государственной целесообразности.

При советской власти, когда идеологическое давление было почти абсолютным, нужна была отдушина для выражения протеста. И как бы официальная идеология ни старалась, всегда была внутренняя система аттестации. Профессиональное сообщество выставляло свои оценки, для внутреннего пользования, они-то и были главными. И кинематографисты это чувствовали. Одни режиссеры и актеры получали звания, обильное финансирование и прочие привилегии, другие -- негласную, но мощную поддержку среди «своих». Так Тарковский, Герман, Хуциев, Тодоровский, Климов, Смирнов, Сокуров, Муратова, Абдрашитов, Миндадзе, Досталь, Норштейн, Хржановский, Бардин и другие имели сильную моральную поддержку советской интеллигенции, да их талант сообщество признавало охотнее, чем государство, но в те времена зачастую внутреннее признание было важнее официального.

Когда «оковы пали», именно это сообщество привело Союз кинематографистов в авангард демократического движения. Поддержка Сахарова, Ельцина, Собчака была делом совести большого числа кинематографистов, воспитанных на этом внутреннем кодексе благородства, более для них обязательном, чем любые другие правила.

Однако «свобода приходит нагая». В новых условиях с другой, во многом непонятной системой координат это единство потихоньку разрушалось. В глаза лезли многие недостатки бывших кумиров, сообщество оказалось дезориентировано. Государство перестало быть донором, а исполнять обязанности менеджера не захотело. Частный капитал -- но кто же не знает, каким бывает у нас частный капитал? Однако премия «Ника» по-прежнему выражала их вкусы, их представления о кино, и голосование в принципе всегда отвечало тем внутренним установкам леволиберального сознания, которое начиная с конца XVIII века отличало прогрессивную европейскую интеллигенцию. Поэтому «Ника» осеняла те фильмы, где художественность формы органично сочеталась с приоритетами либерализма: вниманием к внутреннему миру, к деталям психики, к сложностям душевных движений, сочувствием к индивидуальным переживаниям.

Товарищеский дух «Ники» не всегда осознавался, но всегда чувствовался. Сообщество до сих пор больше ориентируется на сложившуюся репутацию, чем на оценку конкретного произведения. Более того, эта репутация сама по себе в глазах сообщества стоит дороже, чем реальные сегодняшние достижения. Роман Балаян, например, имеет большой кредит доверия, и как бы слаб ни был фильм «Райские птицы» по сравнению с другими, менее социально близкими номинантами, большинство всегда проголосует за него.

Нужно еще учесть, что сообщество это очень мало. Численность кинематографического народа и сама по себе невелика, но тех, кого киноэлита принимает во внимание, еще меньше. И все эти люди, знакомые друг с другом лет по 40--50, с тех пор называющие друг друга Колями, Петями и Сашами, столько раз уже сталкивались по разным поводам, столько знают друг о друге, столько пудов соли съели, что вряд ли у них могут быть взаимные иллюзии. Зато страсти и эмоции у них до сих пор не улеглись, отношения не формализованы, как в семье, где интересы у всех слишком близки и потому особенно кровавы.

Выросли дети, которые по наследству перенимают многое, и разговоры о том, что тот или другая «позорят имя своего отца», -- это реальность. Внутри сообщества отношения «мы же с тобой играли вместе в одной песочнице, а теперь ты что творишь?» -- вполне нормальная практика. Советские кинематографисты жили в одних домах, ездили в одни пансионаты, и их выросшие вместе дети учились в одном и том же ВГИКе.

Но помимо этого основного течения общественной жизни были и другие люди. Они не входили в этот круг и, пожалуй, ни в какой круг, потому что были близки к государственным структурам, разделяли (искренно или нет) официальную идеологию, не гнушались выполнять идеологические заказы. Формально они обладали большей властью, но репутация внутри сообщества у них была соответствующая.

И у них тоже есть дети, и они тоже сегодня участвуют в кинопроцессе, снимают фильмы, и они тоже хотят получать премии. И вопреки пословице сын за отца все-таки отвечает.

В сущности, эти два клана сегодня и составляют основу кинематографического сообщества. И как оно могло не расколоться? В начале перестройки «демократы» подавили «официоз», сейчас подавляют их самих. Реставрация, начавшаяся в современной официальной медийной сфере, обнадежила тех, кто все это время считал себя незаслуженно оскорбленным. Наступило время реванша.

Никита Михалков -- ныне истовый государственник, почвенник, сын автора советского гимна, монархист, поддержавший своего друга Руцкого во время путча, размашисто и напоказ крестящийся, публично декларирующий свою любовь к первым лицам государства, -- лучший лидер для тех, кто почувствовал знакомые мотивы авторитарного, однопартийного, обладающего монопольным правом на истину государственного устройства.

Есть, справедливости ради, еще и третья сторона. Эти новые профессионалы-прагматики, стихийные глобалисты, выросшие на западном кино или западной рекламе, сознательно дистанцируются от обеих команд, брезгливо морщатся и пожимают плечами. Их не касаются бурные страсти старших коллег, они хотят работать, снимать кино и уж точно не готовы ничем жертвовать ради чуждых для них принципов. Пока им все давалось легко -- деньги на картины они получали с большим или меньшим трудом, их картины не подвергали цензуре, в случае удачи они много и охотно ездили по международным фестивалям, и им кажется, что так будет теперь всегда.

Что они будут делать, если ситуация заставит их все-таки выбирать, трудно себе представить. Впрочем, наверное, разобьются по двум лагерям в соответствии с собственными представлениями о долге и счастье.