Это уже, кажется, дурная традиция: режиссер Алексей Степанюк стряпает что-то в российской провинции, а потом эту б/у постановку впаривает Мариинскому, на минуточку, театру. Так четыре года назад на его сцене появилась «Кармен», так нынче подмостки Концертного зала осчастливлены «Севильским цирюльником» -- клоном спектакля, изготовленного год назад в Челябинске.

Действие, уведомляет постановщик, «происходит в некоем современном европейском городе». Город представлен художником Вячеславом Окуневым четырьмя металлическими стойками, увешанными осветительной аппаратурой, вдоль которых и поверху тянутся блестящие вентиляционные трубы, пространство меж ними забрано прозрачным пластиком. Поначалу внутри бар, потом это все превращается в клинику доктора Бартоло. Музыканты, аккомпанирующие серенаде Альмавивы, -- пожилые панки с полуметровыми хаерами. Сам граф, затянутый в кожу (которая особенно эффектно смотрится на корпулентном теноре Данииле Штоде), выезжает на мотороллере. Розина (Ольга Пудова) -- разбитная девица в черном боди -- зазывно задирает ноги в эротических чулочках на перила балкона. Вскорости тема садомазо находит бурное продолжение: является придурковатый, как и все здесь, санитар почему-то с сачком для ловли бабочек, но Розина ловит его самого -- приковывает наручниками к огромной кровати, где означенный санитар принимается в экстазе совершать соответствующие толчки чреслами.

Фигаро (Владимир Мороз) пробирается в дом Бартоло, прикинувшись трупом на тележке. Сам Бартоло (Николай Каменский) по неведомой причине то ходит на своих двоих, то ездит в кресле-каталке. Вообще жизнь больнички течет фоном, пока на авансцене фигуряют главные персонажи: домоправительница, а на деле живодерша Берта с подручными рвет зубы, промывает уши и т.д., пока наконец какой-то бедолага не убегает прямо с операционного стола, держа в охапку вывороченный бутафорский кишечник. К соматическим расстройствам щедро прибавлены психические: в какой-то момент амфитеатр наполняют карикатурные сумасшедшие. Столь же маловменяемые омоновцы выстраиваются на барьере партера (это согласно либретто полиция, привлеченная шумом в доме Бартоло) и учиняют оглушительную пальбу -- главный звуковой эффект спектакля.

Есть у него и ведущая тема. Оркестровая картина, живописующая бурю, -- это наркотический трип Розины, в котором, в частности, являются те же омоновцы с зонтами и голыми торсами (до каковых г-н Степанюк большой охотник: ими расцвечены, кажется, все его режиссерские сочинения). А прежде Альмавива, выдавая себя за ученика Базилио, предстает в виде жеманного манерного негра. А прежде Фигаро с Альмавивой, дабы ввести в заблуждение Бартоло насчет их истинной цели -- Розины, предавались жаркому петтингу. А еще раньше «в некоем современном европейском городе» посреди расписных проституток назойливо болтался ражий трансвестит. В общем, поскольку под Вторую сцену Мариинского театра снесли Дворец культуры им. Первой пятилетки, где располагался, в частности, гей-клуб, этот «Севильский цирюльник» выглядит запоздалой попыткой компенсации.

Спектакль на редкость гармоничен. Его глупость конгениальна его пошлости, и ни одна не превзойдет другую. Актерская игра -- пародия на «Кривое зеркало» им. Е.В. Петросяна в исполнении участников драмкружка крыжопольского рыбопекарного комбината. Поют так же натужно, зажатыми неповоротливыми голосами, без дикции (за исключением, пожалуй, Елены Витман -- Берты), даром что поют-то по-русски. Невозможно поверить, что в том же театре идет «Путешествие в Реймс» того же Россини, где вполне освоены все его виртуозные невесомые вокальные кружева. Разве что из оркестра, ведомого Юстусом Франтцем, когда его не глушила пистолетная пальба, раздавалось нечто все-таки имеющее отношение к «Севильскому цирюльнику».

Театр декларирует: «С помощью этого проекта Мариинка стремится сделать музыкальный театр более доступным, привлечь к нему более широкую зрительскую аудиторию». Это удалось: увидав Альмавиву в виде негра, сидевшая рядом со мной подвыпившая тетенька радостно завопила в ухо товарке: «Ой, это же жених! Смотри, смотри, он переоделся!»