Жизнь артиста -- на сцене. Предполагается, что настоящая жизнь настоящего артиста -- только там. На двери, ведущей за кулисы, значится максима: «Посторонним вход воспрещен!» Но когда артист становится звездой, по законам шоу-бизнеса всякие границы между сценой и закулисьем устраняются, и весь мир в курсе, кому звезда заехала в глаз, где лечится от алкоголизма и сколько продлился ее очередной наркотический трип.

К великому счастью, причина отсутствия на сцене Анны Нетребко была прямо противоположной, вызывающей уважение и радость: весь мир был оповещен, что оперная дива ждет ребенка. По благополучном окончании этого ожидания звезда выбрала для своего возвращения к публике родной Мариинский театр и оперу Доницетти «Лючия ди Ламмермур», очередная постановка которой с участием Нетребко предполагалась здесь еще до ее беременности.

Как всегда в такого рода событиях, артистические, художественные кондиции случившейся премьеры -- дело десятое. К тому же и премьера это относительная: на мариинскую сцену перенесли спектакль Шотландской национальной оперы, поставленный в 2007 году Джоном Дойлом. Г-н Дойл может считаться режиссером в том архаичном значении этого слова, когда режиссеры в опере еще не стали значить себя авторами спектакля. В старом театре был такой человек, который указывал, кому откуда выходить и в какую кулису эвакуироваться, где стоять, чтобы и дирижера видеть, и смотреться повыигрышнее. Этим функция означенного Дойла исчерпалась. Разве что начальник стражи Норман подслушивает, спрятавшись за одну из двух прямоугольных колонн (которыми вместе со ступенчатыми помостами в свою очередь исчерпывается сценография Лиз Эшкрофт), что порой создает непреднамеренный комический эффект: например, Лючия в сцене в саду, спеша навстречу возлюбленному Эдгардо, проходит в полуметре от Нормана, его не видя. То ли тут такая уж совсем условность, предполагающая, что шпиона скрывает какой-нибудь невидимый зрителю куст, то ли артистка просто не знала, что Норман там прячется такое возможно: партия у Анны Нетребко давно отточена на разных подмостках, и она перенесла в нынешний спектакль многие накатанные мизансцены и жесты. Прежде артисты гастролировали со своим гардеробом, нынче они тем же манером вставляют готовую роль (особенно коронную) в любую постановку. К примеру, в позапрошлом году в Мариинском театре так поступила Мария Гулегина в «Тоске» («что мы, типа, Vissi d'arte не знаем как петь?»), так же сейчас провела знаменитейшую арию Il dolce suono в хрестоматийной сцене сумасшествия третьего акта Нетребко.

Новостью стал разве что длинный кудрявый белокурый парик, который очевидно нейдет к размашистой кубанской красоте ее лица типичной брюнетки. Зато в сценической манере актрисы (в отличие, кстати, от Гулегиной, знойной уроженки Одессы) размашистости, к счастью, нет -- она по-европейски корректна и отделана. Не более того, хоть и не менее.

Раз уж в ослепительной карьере Анны Нетребко случилась пауза (по чудесной причине), это, как всякая остановка в пути, повод малость задуматься. Поет она по-прежнему хорошо. Труженица, доработалась до настоящего большого мастерства (особенно оно восхищает в чудесных pianissimo). Не слишком красивые ноты и шероховатости в колоратурных пассажах случаются у всех. Тембр -- вообще дело вкуса, и если голос Нетребко свел с ума города и страны (прежде всего Австрию), а я тут стыдливо остаюсь в меньшинстве, тем хуже для меня. В конце концов знавал людей, которых до трепета и содрогания доводил голос Ирины Архиповой, как других -- голос Каллас, организму не прикажешь. Дело, думается, в другом.

Нельзя сказать, что всесветный успех Анны Нетребко вовсе нехудожественной природы, ни в коем случае. Но художественной составляющей в нем все же меньше, чем прочих, относящихся к области маркетинга, public relations и прочих стратегий этого рода, без которых нынче артисту, в какой бы сфере искусства он ни работал, шагу не ступить. Нетребко -- прирожденная субретка, она гораздо больше Мюзетта, чем Мими в «Богеме», Сюзанна -- чем графиня в «Свадьбе Фигаро», ей ближе победительная Любаша (хоть та и написана для другого голоса), чем страдательная Марфа в «Царской невесте». Не мне знать, почему она берется за партии, где требуется искренность и высокий драматизм, -- влекут ли они ее сами по себе, или просто в таких партиях всегда успех больше, или заказывают. Могу лишь констатировать, что подлинной проникновенности певица пока (с моей, разумеется, ни для кого не обязательной точки зрения) не достигла. Как некогда она не столько была Наташей Ростовой, сколько изображала школьное сочинение «Образ Наташи Ростовой», так и сейчас трагическая, любящая до безумия в буквальном смысле слова Лючия отлита в предсказуемые евростандартные формы, так, что ни на минуту не забыть: мы в театре респектабельно проводим время в компании celebrity под очень красивую музыку Гаэтано Доницетти.

Четыре года назад Анна Нетребко в интервью мне сказала: «Каждое мое выступление сейчас судят с пристрастием, и стоит один раз спеть плохо, все может полететь вниз еще быстрее, чем росло вверх». Слова эти вспомнились нынче, когда она пела в первый раз после большого перерыва, но точно не как в последний раз. Он и не последний: впереди «Лючия» в Metropolitan.

Анна Нетребко попала в ситуацию, неизбежную для любого очень знаменитого исполнителя: с одной стороны, имя работает на него, и большая часть публики будет счастлива самой возможностью зреть звезду живьем. С другой -- всякое ее явление (особенно обставленное пикантными обстоятельствами, как сейчас) вызывает такой ажиотаж средств массовой информации, доходящий до истерии, что эти сверхожидания оправдает разве что гений. Каковых среди ныне живущих певцов (почти) не значится. В результате -- по Крылову: «Наделала синица славы, а моря не зажгла».

К чести Мариинского театра, он обеспечил звезде партнеров не хуже, чем это сделают в Metropolitan. Баритон Алексей Марков -- Энрико, брат бедной Лючии, в своекорыстных интересах безжалостно погубивший ее жизнь, и ее возлюбленный Эдгардо -- тенор Сергей Скороходов -- заставили счесть звездным не сопрано, но состав солистов (впрочем, Марков тоже уже поет в Met).

Мало того, Скороходов спел хитовую финальную арию Tu che a Duo sriegasti l'ali, в конце которой герой, скорбя по погибшей Лючии, закалывается, именно как в последний раз, будто его не ждет на свете ничего больше, включая престижные контракты. Именно потому, хочется верить, они его ждут.

Жаль, что при этом не присутствовал Валерий Гергиев, гастролирующий со своим оркестром в Испании. Стоявшая в этот вечер за пультом какого-то из мариинских оркестровых составов Кари-Линн Уилсон понудила печалиться об отсутствии Гергиева не только как худрука, но и как маэстро.