Директору Государственных художественных собраний Дрездена профессору Мартину РОТУ принадлежит инициатива проведения симпозиума «Трофеи--потери--эквиваленты». Родившийся и выросший в ФРГ, он стал одним из немногих руководителей, «делегированных» после объединения Германии в бывшую ГДР, принятых и понятых «восточными» коллегами. Роту, до переезда в Дрезден возглавлявшему немецкий Союз музеев, удалось, не разрушив прежнюю команду специалистов, с умом и тактом дополнить ее своей. Сегодня Дрезден -- один из самых успешно развивающихся музейных центров ФРГ -- ориентирован на контакты с Россией, причем не только со столицами, но и с провинцией.

-- Господин Рот, когда вы открыли для себя тему перемещенного искусства?

-- Только когда я стал президентом немецкого Союза музеев, и тогда впервые всерьез занялся темой перемещенного искусства. Я понял, что мы очень мало знаем, что время для поиска почти упущено. Как-то странно успокоились, уверовав, что «у нас ничего русского нет»... Я родился в 1955 году, и война казалась чем-то очень далеким. Может быть, для моего поколения это было подсознательной психологической защитой. А поколение родителей -- они старались беречь то, что осталось. Конечно, были те, которые рассказывали о войне. Но все равно это казалось чем-то далеким. До больных тем мы не дотрагивались. Это не значит, что мы были некритичными, наоборот, были гипертрофированно критичными.

-- То есть?

-- Вы знаете, я не считал себя немцем, хотел быть европейцем. Француз, англичанин -- это нормально. А кому приятно относить себя к народу, залившему кровью полмира, кто хочет быть гражданином государства убийц?! Так думал не только я, но и мое поколение. И мы старались быть европейцами. Театр, музыка и литература -- это то, за что можно было держаться. Тема культуры в политике была далеко: нас интересовала сама политика. Я изучал историю искусств в Штутгарте, и мне в голову не приходило спрашивать: эту книгу притащили из Ростова-на-Дону, а эту икону из Новгорода или книгу из Смоленска? Никто не спрашивал. Еще одна тема -- компенсации жертвам или их наследникам. Но что значит компенсация? Как можно компенсировать загубленную жизнь? Целые семьи были убиты. Как чудом выжившим потомкам погибших в лагерях уничтожения людей компенсировать их утраченные дома, имущество, наконец, саму многовековую традицию их жизни в Германии? Я сижу где-нибудь в Тель-Авиве в маленькой двухкомнатной квартирке и знаю, что у родителей ее хозяина был великолепный особняк в Берлине. Как компенсировать?

-- Каковы изменения немецкой политики в сфере перемещенного искусства?

-- Сейчас, я бы сказал, она стала помягче. А в начале 90-х годов была жесткая позиция, переходящая в агрессию: «Холодная война» закончилась -- теперь давайте возвращайте!» Это было непозитивно, недальновидно и нетактично. Есть дипломаты, которые уже на пенсии, но по-прежнему рычат при упоминании темы перемещенного искусства. Когда я возглавлял Союз музеев Германии, я видел, как работает наше министерство культуры. Мы шли шаг вперед, два шага назад. Сейчас в политике, как мне кажется, более лояльное поколение. О России судить не берусь. Но полагаю, что диалог с музейщиками возможен.

-- Я знаю, что наши музейщики готовы делать выставки перемещенного искусства, хранящегося у них, работать вместе с немецкими коллегами. Но опасаются, что таким образом немцы проводят «разведку боем» -- российские политики еще чаще имеют такие подозрения и потому не приветствуют такого рода музейные инициативы.

-- Не должно быть второго, скрытого, плана: я предлагаю российским коллегам делать выставку или совместный проект, а у меня на уме перемещенное искусство и его возвращение в Германию? Даже прагматически это бесперспективно, поскольку загоняет проблему в тупик. И профессионально такое «двойное дно» бессмысленно: первая же такая непорядочность ставит крест на совместных исследованиях не только провенанса (происхождения. -- Ред.) экспонатов, но и лишает возможности где-либо увидеть эти вещи. И они снова будут лежать в запасниках. Я не могу представить себе, чтобы кому-то из наших профессионалов пришло в голову так действовать. Мы должны шаг за шагом делать совместную работу. Музейщики готовы показывать вывезенное из Германии, готовы совместно его исследовать, готовы совместно реставрировать. Нельзя идти навстречу друг другу, если один из встречающихся стоит на месте или идет назад.

-- Вы с коллегами ездили по российским региональным музеям -- Тула, Нижний Новгород, Иркутск. Как впечатления?

-- Я был поражен, что в провинциальных музеях встречаются такие богатые коллекции. Меня очень интересует русское искусство, и я был восхищен коллекциями живописи, икон. Немецкой публике было бы очень интересно увидеть его. Хотя я понимаю, какая это проблема при российских огромных территориях и при финансовом положении. Я вернусь к тому, с чего начал, -- я хочу быть европейцем. Бог с ними, с узконациональными рамками. Политика и ее колебания меня мало интересуют: мы, музейщики, говорим на другом языке. И с российскими коллегами во многих случаях у нас общий язык. Пусть перемещенное искусство будет показано, исследовано, пусть находится в хороших залах. Пусть его видят. Но нельзя замалчивать эту тему -- это антинаучно и антиисторично. Нужно знать, нужно искать вместе, и у нас, и у вас. А прятать друг от друга нашу же историю бесперспективно.