Девяностолетний старик, тихо заснувший в своей постели, был самым неизвестным в России из великих хореографов ХХ века. Американских модернистов в нашем послевоенном отечестве вообще замалчивали так, будто боялись, что они сокрушат Большой театр, но все-таки про Марту Грэм что-то народу рассказывали (в контексте борьбы женщин за свои права), Пола Тейлора упоминали (он выступал за мир во всем мире). А Каннингем, увлекавшийся чистой формой и сотрудничавший с композитором-минималистом Джоном Кейджем, выглядел настолько дико в демонстративно почитающем «классику» мире, что его имя было совершеннейшим табу. И разумеется, его труппу ни разу не приглашали на гастроли -- ни в советское время, ни после (тут она оказалась слишком неразвлекательной, слишком сложной).

Труппу эту Каннингем создал в 1953-м. До того было детство в Централии, штат Вашингтон, местная школа искусств, где он занимался степом и бальными танцами. Шесть лет работы в труппе Марты Грэм -- хореограф упорно вписывала гибкого, плавного, изящного танцовщика в свои декоративные композиции; он все морщился, предпочитая усиливать экспрессию каждого движения. В 1944-м, за год до ухода от Грэм, он впервые сочинил и показал сольную композицию; это был первый опыт сотрудничества с Кейджем.

Кейдж стал не только сотрудником, но и спутником жизни -- они были вместе вплоть до смерти Кейджа в 1992 году. И эстетику театра Каннингема разрабатывали вместе: обоим казалось, что в традиционном театре музыка и танец слишком давят друг на друга. Поэтому старались их «расцепить», сделать менее взаимозависимыми. Бывало, что Каннингем давал актерам послушать фонограмму лишь на генеральной репетиции -- до того спектакль готовился в тишине. Бывало, он тасовал фрагменты фонограммы в случайном порядке -- в результате возникали вещи и неловко-странные, и совершенно восхитительные. Собственно хореографический язык Каннингема включал в себя классическую хрупкость, модернистскую экспрессию и личные изобретения, основанные на наблюдениях природы.

Его танцовщики прятали головы под руки, как птицы, крались, как большие кошки, и по-насекомьему топорщили конечности -- и толпы народа во всем мире приходили взглянуть на эти преображения, в которых не было ничего от цирковых фокусов. Каннингем не рассказывал никаких историй -- ни впрямую (представить себе сюжетный балет в его постановке невозможно), ни скрытно. Баланчинская формула «если на сцене есть мужчина и женщина -- уже есть сюжет» в его случае не работала просто потому, что движение отдельного человека было интереснее Каннингему, чем движение людей друг к другу. А еще у него не было «главных» действующих лиц -- в разных уголках сцены одновременно шли танцы равно важные и интересные, зритель должен был выбирать, куда смотреть, и был в том свободен. При этом Каннингем, кажется, всегда достигал дзенского эффекта «сада камней» -- совсем все увидеть было невозможно, зритель учился и смирению.

Новые возможности для исследования движения открыла эпоха видео -- и Каннингем одним из первых стал использовать в работе видеокамеру. Еще больше возможностей появилось в 2000-е -- и весьма пожилой человек освоил новые технологии, стал сочинять танцы на компьютере. Он поставил более двухсот спектаклей; сейчас осиротевшая труппа держит в репертуаре около десяти -- от ранней «Сюиты для пятерых» (1955) до eyeSpace (2007). От маленькой компании единомышленников, колесившей по штатам в автобусе, за рулем которого сидел Кейдж, где постоянным художником-оформителем был Роберт Раушенберг, -- к всемирной славе, постановкам в Парижской опере (Un Jour ou Deux, 1973, Points in Space, 1990) и New York City Ballet, American Ballet Theatre и множестве других театров. Офицер ордена Почетного легиона, лауреат премии Лоренса Оливье и двух десятков других премий, объект почтительного и восхищенного внимания Михаила Барышникова (в январе этого года в Москве была выставка фотографий знаменитого танцовщика Merce My Way, бегавшего с камерой на репетициях Каннингема и пытавшегося понять, из чего возникает этот танец). Человек, фамилия которого ничего не говорит 99% любителей танца в России. Но это не его беда и проблема.