Три года назад картина про казахского тележурналиста Бората Сагдиева, который влюбился в Памелу Андерсон, заправил рубашку в портки до недосягаемого обычным человеком уровня, запихнул в чемодан живую курочку и отправился через океан искать свою зазнобу, стала (при мизерном бюджете) кассовым хитом. Фильм был запрещен к широкоэкранному показу в нескольких странах (в том числе у нас) и превратил телевизионного комика Сашу Барона Коэна из субкультурной знаменитости в звезду всепланетного уровня и номинанта на «Оскара». (Если бы Коэн его получил, то стал бы первым в истории Голливуда артистом, обретшим золотую статуэтку за роль, по которой он умывается в унитазе и голым бегает по гостиничному коридору за восточного вида толстяком -- тоже, кстати, не то чтобы одетым.) Так что совершенно неудивительно, что в положенный срок на киноэкран перекочевал еще один постоянный персонаж коэновских скетчей.

Итак, Бруно (Саша Барон Коэн) -- австрийский гей девятнадцати (во всяком случае, он сам так утверждает) лет от роду, ведущий модного шоу («самой популярной фэшн-передачи во всех немецкоговорящих странах за исключением Германии») -- сорвал важное дефиле в Милане и вылетел из бизнеса, как пробка из бутылки (или, если следовать стилистике фильма, из какого другого места). Филиппинский «ассистент» Бруно и по совместительству сожитель и соратник в совершенно чудовищных секс-игрищах немедленно его покинул. Поэтому самое время наконец узнать, как зовут «ассистента ассистента» -- малахольного плешивого очкарика, единственного человека в мире, который относится к Бруно с обожанием и стеснительной страстью. Его зовут Лутц (Густав Хаммарстен). Парочке не остается ничего, кроме как загрузиться в самолет и отправиться, подобно Фродо и Сэму, в заокеанский Мордор, за кольцом бруновского всевластия над миром.

Для того чтобы снискать в Америке славу (а в том, что он, безусловно, станет самым знаменитым после Гитлера австрийцем, сомнений нет), Бруно делает все, что только возможно. Усыновляет (вернее, меняет на айпод) африканского младенца, которого нарекает О'Джеем и немедленно тащит на телевидение во вполне реальное ток-шоу, аудитория которого в основном афроамериканцы. Снимает и демонстрирует опять-таки реальной фокус-группе пилотный выпуск своего телешоу, кульминацией которого является невыносимо долгое, но, чего греха таить, вполне виртуозное верчение «передним местом». Пытается снять секс-видео с участием себя и знаменитости, но выбирает в качестве мишени милейшего пожилого политика-республиканца Рона Пола. Заставляет позавчерашнюю поп-звезду Полу Абдул беседовать на камеру, сидя на изображающих пуфики мексиканцах-шабашниках. Ну и так далее, до тех пор, пока не принимает важное решение и, стиснув зубы, пытается стать натуралом.

Поначалу вся эта «сказка о глупой мошонке», несмотря на зашкаливающее количество эпизодов не просто неприличных (даже по меркам окончательно потерявшей стыд современной американской комедии), а достойных одновременно отлучения от любой церкви и привлечения к административной ответственности, оправдывает все ожидания -- не хохотать невозможно ни под каким видом. Многие куски смешны до обморока. Но чем дальше (при том, что фильм вместе с финальными титрами идет меньше полутора часов, в том числе и потому, что из него в последний момент по понятным причинам вырезали ерническое интервью с Ла Тоей Джексон), тем скучнее. Очень показательно, что ближе к концу битком набитый субботним вечером кинозал центрового столичного мультиплекса опустел чуть ли не наполовину. Причем -- и это было видно -- зрители покидали кресла во вполне благожелательном настроении: не слышалось ни возмущенных проклятий, ни ругани. Но и не из-за того, что боялись не выдержать такого количества смеха зараз. Просто надоело.

Когда становится ясно, что ничего принципиально нового уже не произойдет, что Бруно просто посетит с привычной (и не сказать чтобы сильно разнообразной) программой еще несколько типичных американских социальных сообществ и со стопроцентной вероятностью найдет свое счастье в объятиях «ассистента ассистента», впору и впрямь впасть в уныние. И дело, наверное, не только в том, что чисто драматургически «Бруно» с его пятью концовками и провисами удался намного хуже «Бората». Хотя изо всех сил пытался быть кинопродуктом куда более «художественным», чем путевой дневник товарища Сагдиева. Главное -- «Борат» в первую очередь был фильмом не про казаха-недотыкомку, а про тот мир, в котором он оказался. Про Америку, где перед ковбойским родео принято исполнять государственный гимн, феминистки протестуют, когда представителей их пола называют в женском роде, а умению шутить можно научиться на специальных курсах по расчерченным на школьной доске графикам. «Бруно» же в первую очередь про самого Бруно. И не случайно по дороге в Штаты он попадает в Африку и на Ближний Восток. (Там происходит действие едва ли не самых удачных сцен фильма, небезопасных для жизни героя, -- Коэн-Бруно в совершенно неописуемых нарядах посылает воздушные поцелуи правоверным, вызывает гнев хасидов и подмигивает африканской крестьянке с огромным кувшином на шее: «Клевая шапочка!») Бруно нужно не мир посмотреть, а себя показать. И он показывает -- персонажа занятного и забавного, но не настолько, как может попервоначалу почудиться. Он не дает возможность жертвам своих фарсовых розыгрышей нарисовать точный и смешной портрет самих себя, а просто задает дурацкие вопросы и машет фаллоимитатором.