Эльвира Набиуллина, пять месяцев назад возглавившая Минэкономразвития, редко общается с прессой. Пока журналисты обсуждали кадровые перипетии и судьбу самого министерства, она подбирала команду и работала над концепцией долгосрочного развития России. Свое первое интервью в должности главы МЭРТ Эльвира НАБИУЛЛИНА дала обозревателю «Времени новостей» Андрею ДЕНИСОВУ.

-- Президент Путин в своих последних выступлениях говорил, что российской экономике нужен прорыв, переход на сценарий инновационного развития, иначе мы «не сможем обеспечить ни безопасность страны, ни ее нормального развития, подвергнем угрозе само ее существование». Тем не менее, хотя президент делает вывод, что альтернативы инновационному сценарию нет, хотелось бы понять, как выглядят другие, менее красивые сценарии. И, например, каким может быть негативное развитие событий.

-- При подготовке концепции долгосрочного развития -- она сейчас находится в процессе доработки -- мы, конечно, рассматривали разные сценарии развития страны, экономики. Не пытались нарисовать какие-то катастрофические сценарии, а прогнозировали реальные варианты, по которым может развиваться страна.

Первый из таких сценариев -- инерционный. Он предполагает, что мы продолжаем нынешнюю политику, не меняя ни институтов, ни структуры экономики, эксплуатируя сложившиеся у нас конкурентные преимущества. Понятно, что этот сценарий основан на энергосырьевом секторе, потому что это наш основной ресурс. Он дает сегодня до половины стоимости экспорта и до 30% ежегодного прироста ВВП. При этом вклад «сырьевого» фактора в экономический рост постепенно снижается. По нашим прогнозам, темпы роста экономики в этом случае будут не очень высокие -- порядка 3,5% ВВП. Это ниже показателя, который мы прогнозируем как среднемировой. Но проблема не только в отставании от мира. Ведь экономический рост нужен для того, чтобы мы могли обеспечить в стране нормальную комфортную жизнь, причем на долгосрочную перспективу. И этот сценарий не дает такой возможности. К тому же он оставляет нас очень уязвимыми по отношению к внешней среде. Когда мы зависим от объема экспортных доходов, мы не можем планировать долгосрочную экономическую и социальную политику. Кстати, в этом смысле стабилизационный фонд, которым мы гордимся, вообще говоря, является признаком экономического нездоровья. Ведь то, что мы таким образом изымаем, сберегаем часть доходов, означает, что мы не можем уверенно рассчитывать на их получение в будущем. Да, в ближайшей перспективе инерционный сценарий дает достаточно доходов, но в долгосрочной перспективе он, конечно, негативный.

Второй сценарий -- мы его называем энергосырьевым -- предполагает, что мы активно занимаемся, так сказать, совершенствованием наших конкурентных преимуществ. То есть продаем не просто сырую нефть, сырье и материалы, а пытаемся перерабатывать природные ресурсы, расширять географию экспорта. То есть в целом остаемся в рамках возможностей наших сырьевых и энергетических мощностей, хотя и наращиваем их. Переходим к «более высоким переделам». В рамках этого сценария мы рассматриваем также те возможности, которые в перспективе может дать географическое положение России -- от транзитных транспортных потоков до экспорта чистой воды. При благоприятных условиях по этому сценарию возможны темпы роста на уровне 5--5,5% ВВП. Вроде бы неплохие темпы, но основные проблемы экономики сохраняются... И зависимость от конъюнктуры рынков сырья, и технологическое отставание, зависимость от импорта по всем технологическим инновациям.

Третий вариант -- это и есть инновационный сценарий. Мы должны понимать, что сейчас доля инновационной продукции в экономике не очень большая. На самом деле мы даже ее правильно считать не умеем, оцениваем по косвенным показателям. И ясно, что быстро нарастить инновации невозможно. Эффект будет лет через пять-шесть. Но чтобы он появился, мы должны сейчас выстраивать эту модель экономики, сейчас вкладывать в человеческий капитал, сейчас создавать институты, которые содействуют инновациям. И, кстати, одновременно реализовывать второй сценарий, улучшая наши «старые» конкурентные преимущества. Нам в любом случае нужно диверсифицировать экономику, развиваться в тех секторах, где у нас тоже есть преимущества, но мы пока не научились их использовать. Эти секторы известны: авиация, космические и коммуникационные услуги, транзитный потенциал. А инновации -- это некий срез, который характеризует состояние экономики. Начав развиваться по этому пути сейчас, мы сможем иметь темпы роста не менее 6,5% ВВП, и это будет выше среднемировых темпов.

Суть инновационного сценария -- масштабные инвестиции в образование, в фундаментальные и прикладные исследования в сочетании с созданием самого благоприятного в мире режима для капитализации новых идей и технологий. Россия имеет значительный образовательный потенциал, число студентов на 10 тыс. человек населения у нас одинаковое с США, у нас с советского времени сохранилась мощная инфраструктура исследований. Значит, надо построить институты, соединяющие исследования, образование и бизнес, институты, стимулирующие создание нового.

Особенность инновационного сценария -- он дает шанс подняться предприимчивым людям буквально в любой отрасли. В этом его отличие от первых двух, где есть несколько отраслей, создающих основную часть ВВП, которые «кормят» всех остальных.

У нас будет снижаться разрыв в качестве уровня жизни людей, мы будем иметь долгосрочную устойчивую базу для развития и сможем планировать экономические и социальные программы на долгосрочную перспективу.

-- Через несколько дней выборы. Представил свою программу основной кандидат в президенты, представил программу действующий президент. Это масштабные и долгосрочные планы. Однако, как известно, именно в первые месяцы после выборов открывается окно политических возможностей для проведения важных преобразований. Как, на ваш взгляд, нужно воспользоваться этим окном, что сделать в первую очередь?

-- Мы привыкли мыслить такими «окнами», но, я думаю, это несколько устаревшее понятие. На мой взгляд, наше «окно» уже расширилось. Устарело и представление о том, что нужно проводить реформы с некими социальными последствиями, которые приемлемы только в первый год после выборов. В России сейчас нет никакой необходимости проводить реформы с болезненными социальными последствиями. Мы уже научились планировать преобразования так, чтобы при этом дать возможность всем гражданам адаптироваться к новым условиям.

-- Я считаю, мы должны говорить не об окне возможностей, а о долгосрочных задачах инновационного развития. Что нужно здесь делать? Приоритет -- это инвестиции в человеческий капитал. Это сферы образования, здравоохранения, причем нацпроекты здесь уже начинают давать системный эффект. Эти направления надо продолжать и масштабировать. Второе -- создание условий для малого бизнеса и для возникновения там инноваций. Третье, чем обязательно нужно заниматься, -- инфраструктура. Страна с нашим уровнем развития просто не может иметь такую неразвитую инфраструктуру -- дорожную, железнодорожную, авиационную и т.д.

Видите, я уже перечисляю те четыре «и», о которых говорил Дмитрий Анатольевич Медведев, -- инновации, инвестиции, инфраструктура и институты. Об институтах хочу сказать особо. Институты -- от налоговой системы до земельного законодательства, от судов до технических регламентов -- это то, что создает условия для ведения бизнеса. Они год от года улучшаются, но понятно, что еще не идеальны. Здесь нужна последовательная кропотливая работа -- и по формированию законодательства, и в особенности по эффективности применения права. Правовым государством можно назвать только такое, где малое предприятие может подать в арбитраж на крупный банк и иметь равные с этим банком возможности выиграть дело.

Мы должны сделать абсолютно конкурентоспособным корпоративное законодательство. У МЭРТ есть ряд предложений по антирейдерскому пакету, по совершенствованию системы управления внутри АО, по акционерным соглашениям. Готовится целый пакет законодательных инициатив, мы будем его продвигать, системно меняя среду для ведения бизнеса. Системный подход очень важен, потому что нужно одновременно решать и проблему доступа к земельным ресурсам, и к услугам естественных монополий, электроэнергетике и газу. Например, энергетики говорят, что могут удовлетворить только треть заявок на подключение к сетям. Значит, две трети заявок -- это нереализованные проекты, не построенные производства. То есть это абсолютно реальный барьер для экономического роста.

В свое время мы отстали в проведении системных изменений, создании стимулов для инвестиций, и сейчас должны очень быстро наверстывать.

-- Минэкономразвития создавалось восемь лет назад с вашим непосредственным участием именно как министерство реформ. Сегодня, кстати, некоторые из начинавшихся тогда реформ остаются нереализованными или недореализованными. А как вы сегодня определяете миссию МЭРТ?

-- Как и задумывалось тогда, мы остаемся центром генерации новых подходов, которые необходимы для экономического развития, и центром координации этой деятельности. В первую очередь это будет касаться нового законодательства, новых институциональных подходов. Министерство очень активно занималось этим только первые год или два. Мы же хотим эту функцию усилить. Она для нас ключевая. Естественно, есть и другие, непосредственно связанные с этим, -- экономическое прогнозирование, управление федеральными целевыми программами, внешнеэкономическая стратегия и тактика торговых переговоров, курирование институтов развития, которые сами бурно развиваются...

-- А в чем вы видите бурное развитие? Многие, наоборот, упрекают их в недостаточной динамике: их создали, капитализировали, а деньги в экономику не идут.

-- Конечно, если говорить о реальных деньгах, которые «вышли» от этих институтов в экономику, может быть, результаты не такие большие. Хотя, я думаю, и они скоро будут.

Инвестиционный фонд уже имеет достаточно большой портфель проектов реального государственно-частного партнерства. Такие проекты начинают реализовываться. На наблюдательном совете Банка развития мы не так давно рассматривали портфель будущих проектов в сфере инфраструктуры, авиации, лесопереработки, рыбопереработки -- то есть в тех сферах, где у нас есть потенциальные конкурентные преимущества, которые надо в первую очередь развивать в целях диверсификации экономики. Я считаю, что Банк развития и должен в первую очередь работать на диверсификацию экономики России.

В прошлом году мы профинансировали два фонда за счет Российской венчурной компании. Вроде бы не очень много. Но в марте объявим новый конкурс, потому что чувствуем, что есть спрос, появляются новые проекты. Кстати, мы приняли решение финансировать и так называемые start-up-проекты. Видим здесь нехватку господдержки.

На мой взгляд, эффективно развиваются экономические зоны. Произошел скачок в количестве резидентов зон. Часть зон мы еще официально не открыли, но инвесторы уже приходят и начинают строить там предприятия. Смысл понятен: там есть понятным образом выделенная земля и подведенная инфраструктура.

Наконец, начинает свою деятельность «Роснанотех». Пожалуй, после атомного проекта это самая серьезная попытка, мобилизовав государственные ресурсы, создать инновационные заделы, благодаря которым наша страна может более уверенно чувствовать себя в будущем. Отличие от 40--50-х годов понятно -- мы опираемся на частную инициативу и рассчитываем на значительно более высокую эффективность вложения средств по сравнению с нашим прошлым.

Институтов развития не так много, и, я думаю, мы должны пока остановиться в создании новых инструментов в этой области. Нужно делать созданные более эффективными, выстраивать четкое прозрачное управление, ведь они находятся на стыке государства и бизнеса. Контроль со стороны государства должен осуществляться по очень прозрачным процедурам, которые не искажали бы конкурентную среду.

-- Как и восемь лет назад, сейчас опять идет речь о налоговых новациях. Тогда был сделан революционный шаг -- введен плоский и низкий 13-процентный подоходный налог. Сейчас в качестве основного шага МЭРТ предлагает снижение НДС, и Минфин отчаянно сопротивляется резкому снижению этого налога. Почему снижение НДС вы считаете важным и как видите разрешение спора с Минфином? По характеру публичной дискуссии кажется, что компромисс между вами возможен чуть ли не путем выбора среднего арифметического...

-- Прежде всего я считаю поиск «арифметического» компромисса абсолютно вредным. Конечно, можно снизить налоги так, чтобы, условно говоря, был «доволен» Минфин, но никакого эффекта для экономики не будет. Такое снижение может быть нечувствительно для бизнеса, и тогда это будет действительно лишь потерей доходов бюджета. Нужно просто четко определиться с целями -- что мы делаем с налогами и для чего.

Вы вспомнили налоговые новации начала 2000-х годов. Они касались не только физических лиц -- мы меняли и налог на прибыль, и НДПИ. Вспомните, как мы пришли к тем системным изменениям. У нас были высокие ставки налогов, и они очень плохо собирались. Доверия к налоговой системе не было никакого. Платили кто сколько хотел и кто как мог договориться с проверяющими органами. Нам фактически надо было создать нормальную налоговую систему, когда все платят установленные налоги, и эти налоги воспринимаются бизнесом как справедливые и не сверхобременительные. Было очень много противников снижения налогов, которые считали, что бюджет только потеряет. И тогда это был действительно смелый шаг -- снизить налоги, ожидая повышения собираемости. Но мы этот эффект получили.

Сейчас совершенно другой этап развития. Мы должны сделать нашу налоговую систему конкурентоспособной в глобальном мире. Сделать так, чтобы предприниматели открывали производство именно в России, зная, что здесь более благоприятный налоговый режим и с точки зрения ставок, и с точки зрения налогового администрирования, прозрачности правил и взаимоотношений с контрольными органами. Чтобы наши компании не уходили под юрисдикцию других стран. Кроме того, мы должны приспособить налоговую систему к задаче построения инновационной экономики. И поэтому, на мой взгляд, налоговые изменения должны касаться тех направлений, которые чувствительны для появления новых предприятий и производств в области высоких технологий. Речь не только об НДС -- есть вопросы, связанные с либерализацией амортизационной политики, совершенствованием налога на прибыль в части стимулирования расходов на образование (чтобы предприятия вкладывали в обучение своих сотрудников, организовывали у себя студенческие практики, ведь последние годы они скорее сворачивают свои контакты с вузами и ПТУ)... Одним словом, требуется много тонких настроек, причем не индивидуальных льгот, а именно настроек на развитие инновационной экономики.

НДС -- налог, чувствительный для секторов с высоким переделом. Чем у вас больше переделов, чем больше цепочка добавленной стоимости, тем НДС становится более чувствителен для вашего бизнеса. В целом это не совсем совершенный налог с точки зрения администрирования, а именно администрирование становится принципиально важным элементом для построения инновационной экономики. НДС, на наш взгляд, нужно изменить и унифицировать. На каком уровне -- это вопрос счетный. Минфин ведет расчеты с точки зрения последствий для бюджета, а мы, конечно, рассматриваем налоговые новации с точки зрения возможной отзывчивости бизнеса. О результатах расчетов и их сопоставления можно будет говорить позже.

-- Но все-таки насколько ваши доводы убедительны для Минфина? Ведь, кстати, во время последних перестановок в правительстве у МЭРТ появился новый курирующий вице-премьер, и это глава Минфина Алексей Кудрин... И тут дело не только о подходах к налогам, у МЭРТ и Минфина по многим вопросам возникают разногласия.

-- То, что у нас бывают различные позиции, -- это нормально и правильно, ведь у нас разные функции. Наша главная задача -- координировать политику для создания условий для экономического роста. У Минфина несколько другие задачи. Честно говоря, я здесь больших проблем не вижу. Да, возникают производственные конфликты, но есть процедуры их разрешения, в том числе и вице-премьер решает наши споры и прислушивается к позиции МЭРТ. Мы с Алексеем Леонидовичем имеем единые принципы в понимании того, как должна развиваться экономика, к какой модели мы должны двигаться. При единстве позиций, конечно, есть различия в подходах.

-- В таком случае, каковы ваши подходы к налогообложению сырьевого сектора? Именно Минфин выступает «застрельщиком» повышения налоговой нагрузки на газовиков. А с другой стороны, многие эксперты признают, что высокая нагрузка на нефтяную отрасль мешает компаниям инвестировать в собственное развитие.

-- Я бы очень аккуратно подходила к тому, чтобы то увеличивать, то уменьшать нагрузку на нефтяной сектор. Предприятиям, работающим в любой отрасли, очень важно иметь гарантии неизменности и предсказуемости экономического режима их существования. И сырьевики здесь не исключение. Но то, что совершенно необходимо делать, -- это стимулировать нефтепереработку на территории России, причем, подчеркну, производство светлых нефтепродуктов. И здесь действительно есть проблема, которую мы сейчас с нефтяниками изучаем: чем выше передел -- тем больше налоговая нагрузка, в том числе и по экспортным пошлинам. Здесь, на мой взгляд, нужно вносить изменения. Уровень и характер этих изменений я пока не готова четко определить.

Что касается газовой отрасли, то я пока не вижу возможности повышать на нее налоговую нагрузку. Да, обсуждается вопрос повышения НДПИ на газ, и вообще в связи с принятием графика повышения внутренних цен на газ возникает желание забрать в виде налога часть той прибавки, которую получает «Газпром». Но важно, чтобы у газовой отрасли в целом, а ведь мы говорим и про независимых производителей, оставался инвестиционный ресурс для наращивания добычи газа. Потребности в газе растут, а одновременно растут и удельные инвестиционные затраты на добычу и транспортировку каждого кубометра газа, поскольку «легких» месторождений практически не осталось. Так что здесь, если мы собираемся как-то менять нагрузку, надо очень аккуратно подходить.

-- В таком случае возникает вопрос об эффективности. Может быть, надо повысить роль государства в подготовке инвестпрограммы «Газпрома»?

-- Надо повысить. Наше министерство на самом деле достаточно конструктивно работает с «Газпромом», но соглашусь, что надо повышать ответственность министерств и правительства по согласованию инвестпрограммы «Газпрома». И не только «Газпрома», но инвестиционных программ всех естественных монополий, их координации с программами государственных инвестиций, проектами институтов развития, с территориальным планированием. Ключевое, на что надо обратить внимание, -- нужно иметь долгосрочное видение этих программ, основываясь на стратегических документах долгосрочного развития в целом экономики и социальной сферы.

-- Давайте поговорим об инвестициях самого государства. Инфраструктурные проекты, анонсированные в довольно больших масштабах, дорожают буквально с каждым днем. Рост цен на цемент, трубы, услуги довольно серьезно меняет их стоимость для государства. Вы видите какие-то способы изменить эту тенденцию?

-- Все эти проекты становятся финансово масштабнее, это действительно так. Конечно, можно ссылаться на объективные причины, тем более что они на самом деле есть. У нас инвестиционный бум. Когда растут инвестиции, естественно, растет спрос на инвестиционные товары. А здесь предложение не успевает. Важно, чтобы рост спроса на эти товары вызывал рост инвестиций в производство, чтобы новые предприятия выходили на рынок и таким образом снижали ценовое давление. К сожалению, из-за сложившейся структуры некоторых рынков не везде это происходит. Вот по цементу, а это один из важных элементов затрат в инфраструктурных проектах, у нас одна компания занимает 40% рынка, в европейской части страны и вовсе больше половины рынка. Да, нужно развивать биржевые механизмы, но этого недостаточно, потому что биржа может превратиться в площадку одного продавца. Есть поле для работы антимонопольной службы.

Но, на мой взгляд, главное -- нужно создать условия для возникновения новых производств. Если мы не упростим условия входа на рынок, новые производства не будут создаваться, хотя есть спрос и есть деньги. Все, что нужно, -- иметь площадку и доступ к ресурсам, и через некоторое время новое предприятие может выйти на рынок. Пока этого не происходит, и монополистическое давление, к сожалению, будет сохраняться. Поэтому нам просто категорически нужно решать проблему с землей и с инфраструктурой.

-- «Категорически нужно решать» -- что это значит? Ведь пока эти условия будут возникать, строительство какой-нибудь дороги может «зависнуть» на середине.

-- Что вы предлагаете -- денег добавлять? Мы пока так и делаем. Получается, что мы из бюджета все время финансируем монопольную цену. Конечно, нужно иметь механизмы давления на цену, если она монопольная, необоснованно повышена монополистом. Для этого существует антимонопольная служба. Механизмы субсидирования, выделение дополнительных средств -- это временные решения. В каких-то случаях, если есть монопольное производство и действуют импортные пошлины, придется открывать рынки и таким способом создавать конкуренцию для давления на цену. Но кроме того, чтобы создавать условия для новых производств, другого выхода просто нет. Не замораживать же цены по всей экономике.

-- Тем не менее в ситуации с продуктами питания был избран именно этот вариант. Вы, конечно, знаете все опасения, которые высказываются в связи с предстоящим в мае окончанием соглашения о замораживания цен на социально значимые продукты. Как вы оцениваете эффект этой меры?

-- Когда говорят о ее нерыночном характере -- наверно, это так. Но во многих странах с рыночной экономикой к ней прибегают, когда происходят вот такие скачки цен. При этом она действительно временная, касается ограниченного перечня товаров. Важно, чтобы это не стало общей практикой во всех случаях, когда нам хочется, чтобы цены не росли.

Я вас разочарую, не буду говорить о краткосрочных эффектах. В краткосрочном плане рычаги есть -- тарифы, временное замораживание цен. Но нам нужно повышать эффективность сельского хозяйства. Не просто субсидировать или давать льготные кредиты, а заниматься системным повышением его эффективности: развитием новых производств, товаропроизводящей сети, доступа сельхозпроизводителей к финансовым ресурсам, к структуре сбыта и так далее. Все это связано и с развитием инфраструктуры на селе. Там должны быть дороги, нормальная социальная среда, должна идти технологическая модернизация. Только тогда мы сможем сказать, что структурных причин для инфляции в наиболее чувствительной для населения сфере продовольствия больше нет. Хорошо, что этим начали заниматься системно в рамках того же нацпроекта. Кроме того, у нас есть по сельскому хозяйству осмысленная пятилетняя программа с четко поставленными целями. Ее надо последовательно реализовывать.

-- Каков сейчас, после январского всплеска, прогноз МЭРТ по инфляции на этот год?

-- Прогнозируем 8,5%.

-- По поводу замораживания цен правительству удалось легко договориться с крупными торговыми сетями. Между тем Минэкономразвития давно уже работает над законопроектом «О торговле», который, в частности, должен усилить контроль за торговыми сетями. Сами они открыто заявляют о недовольстве вашими законотворческими планами...

-- Закон этот сложный, потому что он затрагивает интересы сразу очень многих сторон. Это не только торговые сети, это и производители, и малые торговые предприятия, и муниципалитеты, и субъекты федерации. При подготовке закона мы проанализировали всю практику в муниципалитетах и в регионах -- там такие различия в регулировании торговли! Просто развитой феодализм. Муниципалитеты издали огромное количество разных актов в сфере регулирования торговли, создав систему с большими административными барьерами. Добросовестному предпринимателю начать свое дело, обойти эти препоны очень сложно. И хотя малый бизнес в сфере торговли достаточно развит, он все равно вынужден всякий раз пробиваться через эти барьеры. И понятно, каким именно способом. А «отбить» свои затраты на смазывание административных механизмов торговый бизнес может только одним способом: подняв цены. Цены на ряд продуктов в близко расположенных регионах порою различаются на десятки процентов...

С помощью закона мы хотим дать возможность людям входить в торговый бизнес без обременительных условий. Мы считаем необходимым отказаться от всех разрешительных порядков, сделать возможным для начала торговой деятельности уведомительный порядок с введением механизмов ответственности за риски самих предпринимателей. Ограничение нужно сделать только для торговли на передвижных объектах, там должна быть другая процедура.

-- То есть муниципалитетам по закону придется отказаться от всего, что «накрутили»?

-- Должны быть унифицированные правила с понятной сферой ответственности муниципалитетов. Чтобы торговому бизнесу было понятно, что может регулировать муниципалитет, а что нет. Естественно, у нас нет задачи на федеральном уровне прописывать все эти правила, все-таки торговля находится в зоне местного регулирования. Но право муниципалитетов регулировать эту сферу деятельности должно быть ограниченным, нельзя по своему усмотрению устанавливать десятки и сотни разрешений.

Мы считаем важным поддерживать малые торговые предприятия как альтернативу и дополнение торговым сетям. Нельзя, чтобы торговые сети, приходя в регионы, «душили» малые торговые точки. Кстати, во многих странах малые торговые предприятия поддерживаются специальным образом, потому что они дают и ассортиментную альтернативу, и обеспечивают шаговую доступность для потребителя.

При этом, разумеется, речь не идет о том, чтобы специально ущемлять торговые сети -- это более производительный вид торговой деятельности, это распространение цивилизованной практики в торговле. Но нужно ограничивать их монополистическую деятельность. Ведь не секрет, что возникают непрозрачные отношения, когда торговые сети диктуют товаропроизводителям многие параметры, фактически ограничивая возможности доступа товаров.

Все эти отношения должен регулировать этот закон. Мы его стремимся очень широко обсуждать, потому что нет задачи написать «кабинетный» закон, который будет принят, но не сможет работать, потому что не будет воспринят ни регионами, ни участниками рынка. Итоговый документ планируем внести в правительство в апреле.

-- На прошлой неделе вы проводили встречи с представителями малого бизнеса. Из того, что вы говорили после этих встреч, складывается картина полной бесперспективности: перед малым бизнесом высокие административные барьеры, закрыт доступ к финансовым ресурсам, к инфраструктуре... Известно, что малый бизнес в России обеспечивает 17% ВВП при примерно 50% ВВП в развитых странах. Какие цели в этой сфере вы считаете реальными?

-- Малый бизнес играет у нас гораздо меньшую роль, чем мог бы играть в стране с таким уровнем экономического развития. Это очевидный факт. Если говорить в цифрах, то вклад малого бизнеса в российский ВВП в два-три раза меньше, чем во многих развитых и развивающихся странах. И характерно, что успешно развивающиеся страны начинают с того, что создают условия для малого бизнеса -- это становится стимулом для быстрого роста. Президент дал нам поручение оперативно разработать пакет мер в этой сфере, и мои встречи с предпринимателями были посвящены именно этому. Могу сказать, что на этой неделе мы готовы представить свои предложения.

Проблем действительно очень много. Малый бизнес о них давно говорит. Но мы, к сожалению, -- государство и общество в целом -- слабо двигались в этом направлении.

-- В свое время было специальное министерство.

-- Дело не в министерстве, а в том, достаточно ли этому уделяется внимания. Малому бизнесу реально надо помогать. Стихийно, спонтанно в наших экономических условиях он вряд ли будет развиваться. Какую проблему ни возьми -- она реально огромная, поэтому нужно по всем направлениям двигаться последовательно. В 2000 году мы упростили -- может быть, не идеально -- систему регистрации, сократили лицензирование. Но в том, что касается получения разрешений для начала бизнеса, особенно бизнеса в промышленности, что часто предполагает строительство новых объектов, мы сделали очень мало. Чтобы получить разрешение на строительство по закону, по всем нормам законов, нужен год. В идеале! Это если каждую бумажку чиновники выдают вовремя. Конечно, здесь нужно резко упрощать порядок. Ведь все эти разрешения на самом деле ничего не дают обществу, выдающий их госорган реальной ответственности часто не несет. Поэтому их нужно заменять процедурами страхования, финансовых гарантий, когда предприниматель сам страхует свои риски. Но по части видов деятельности вообще никаких механизмов не нужно -- человек должен начинать свой бизнес в уведомительном режиме.

Малому бизнесу очень тяжело получить недвижимость -- в собственность, в аренду. И в целом-то эта проблема есть, а для малого бизнеса она практически непреодолима. Здесь у нас есть идея задействовать неиспользуемое государственное, муниципальное имущество, дать предпринимателям преимущественные права по выкупу площадей. Я думаю, что такие нормативные акты можно принять достаточно быстро. Конечно, будут трудности с тем, чтобы внедрить их в жизнь. Правоприменение у нас везде хромает. Но я здесь рассчитываю на активную работу самих ассоциаций малого бизнеса. Они сейчас в основном выражают текущие требования бизнеса, ставя проблемы, но, на мой взгляд, они могли бы играть большую роль как раз в отслеживании правоприменения.

-- У вас есть какой-то критерий успеха или целевой ориентир в отношении развития малого бизнеса? Может быть, доля в ВВП?

-- Сейчас в России 1,1 млн предприятий малого бизнеса. На мой взгляд, для уровня развития нашей экономики должно быть не менее 5 млн, и за пять-семь лет, наверное, можно этого достичь. Но нам важно и то, где появляется малый бизнес. Конечно, он должен продолжать развиваться в торговле и общепите. Но у нас его очень мало в промышленности, в сфере услуг в целом, в инновационных секторах. Во многих странах предприятия малого бизнеса работают в области образования и здравоохранения. Например, чтобы достичь европейских показателей по количеству малого бизнеса в этой сфере, нам нужно увеличить количество предприятий в десятки раз!

На самом деле, я думаю, что прогресса можно достичь быстро, потому что даже в трудных условиях люди умудряются заниматься малым бизнесом, зарабатывать деньги. Неправда, что у людей нет инициативы. Но надо дать им возможности. Мы начали заниматься технико-внедренческими зонами, куда в основном приходят малые предприятия со своими идеями. Кстати, многие возвращаются из-за рубежа -- уезжали, окончив здесь в основном технические вузы, поработали там и уже с новыми идеями возвращаются сюда. Мне кажется, этот процесс может стать достаточно массовым. Эти зоны хороши тем, что уже оформлена земля, есть инфраструктура, то есть нет тех барьеров, через которые люди обычно не могут перейти. И это, кстати, основа инновационной экономики. Ведь без малого бизнеса развитие инновационной экономики вообще невозможно.

-- Как идут переговоры по вступлению в ВТО?

-- Если говорить в целом, основную часть пути присоединения к ВТО за много лет мы уже прошли. Остался очень ограниченный перечень вопросов для урегулирования. Несколько ключевых вопросов с Евросоюзом (один из них -- это экспортные пошлины на лес), несколько вопросов с Соединенными Штатами (по режиму действия госпредприятий). Сейчас эти вопросы обсуждаются достаточно конструктивно.

Одновременно готовим консолидированные предложения по доступу на рынки товаров и услуг -- все то, о чем договорились со странами в двустороннем порядке, и системный доклад рабочей группы обсуждается в Женеве. По итогам переговоров, которые прошли на прошлой неделе, у нас есть договоренность по разделам, связанным с интеллектуальной собственностью, -- это большое продвижение. Подготовлен раздел доклада по фитосанитарным нормам и по техническому регулированию, он еще будет обсуждаться. Одновременно мы ведем переговоры с Грузией, Саудовской Аравией и Объединенными Арабскими Эмиратами. С Грузией процесс идет достаточно конструктивно. Есть надежда, что мы сумеем найти формулу договоренности, чтобы Грузия сняла возражение по нашему вступлению в ВТО. С Саудовской Аравией движемся навстречу друг другу. С ОАЭ продвинулись существенно -- думаю, в ближайшие недели сможем подписать протокол.

Процесс идет. Важно, что у нас исчерпывающий перечень вопросов.

-- Не опасаетесь, что этот перечень может пополниться за счет Украины? Президент Ющенко сказал, что Киев не будут препятствовать нашему вступлению в ВТО. Но ведь если появится формальная возможность, то просто в логике защиты своих национальных интересов вряд ли Украина захочет ее упустить?

-- Формально да, но я надеюсь на рациональный подход Украины. Часть вопросов можно решать в рамках двусторонних отношений. И мы, и Украина понимаем, что выгода от нашего членства в одной организации будет гораздо больше, чем от споров по двусторонним вопросам, по которым и так есть механизмы решения.

При этом наше стремление к вступлению в ВТО не означает, что мы сейчас, на последнем этапе все оставшиеся вопросы «сдадим».

-- Поэтому я и не спрашиваю про дату возможного присоединения.

-- Когда достигнем приемлемых для России договоренностей -- тогда это и произойдет. При этом есть настрой достигать таких договоренностей максимально быстро.

-- На днях вы утвердили распределение обязанностей между своими заместителями, появились и новые лица. Вы знаете, что в последние месяцы было масса слухов об уходе то одного, то другого чиновника, потом были разговоры и о переделе функций министерства... Вы сейчас можете сказать, что ваша команда сформирована или еще будут отставки и назначения?

-- Да, слухов было достаточно... Отвечу так. Минэкономразвития прошло два этапа: в 2000--2004-м оно было штабом реформ, в 2004--2007-м на него были возложены задачи государственного стимулирования инвестиционной деятельности в стране. И люди подбирались в соответствии с этими приоритетами. Кто-то приходил, кто-то покидал министерство. Многие из них действительно профессионалы, и я на них полагаюсь, знаю с тех пор, когда сама работала здесь в начале 2000-х годов.

Но сегодня министерство становится другим, наступает третий этап. Ключевые задачи сегодня -- это обеспечение структурного поворота экономики, завершение незавершенных институциональных реформ, и прежде всего запуск институтов содействия диверсификации и инновациям. Это требует обновления кадров.

Что касается перемен в руководящем составе, то они, конечно, еще будут происходить. Как любой руководитель, я подбираю людей, деловым и человеческим качествам которых я доверяю. И этот процесс точно не завершен до конца. Чего я хочу добиться от министерства? Большей ответственности и большего динамизма. Большей концентрации на главном. Возможно, даже за счет отказа от некоторых распределительных функций.