«Крейцерова соната» в МХТ -- неожиданный выбор репертуара, гораздо проще себе представить эту повесть Толстого в каком-нибудь ортодоксальном заповеднике вроде духовного театра «Глас». Позднетолстовская проповедь целомудрия (в идеале и в браке тоже), а уж коли плотских отношений нельзя избежать вовсе, то работы женщины в качестве матери-производительницы (женщина, отказывающаяся иметь детей, даже после того, как нескольких уже произвела на свет, -- существо неполноценное и долженствующее вызывать отвращение). Монолог героя, убившего свою жену и обвиняющего в своем поступке нравственные установления общества. Как это поставить сейчас нормальному режиссеру? Как современным людям смотреть? Антон Яковлев, сделавший этот спектакль, предлагает взгляд почти врачебный. Но если Толстой выставлял счет обществу, в МХТ диагноз ставится лишь конкретному человеку.

Из многословного монолога главного героя выбраны и акцентированы те фрагменты, что более всего говорят о его душевном нездоровье. Как и в повести, Позднышев рассказывает случайному попутчику свою жизнь, и с первых же фраз Михаил Пореченков (которому досталась главная роль) рисует картину клиническую. С нервных -- то слишком быстрых, то оплывающе-тормозящих -- жестов, с лихорадочной готовности улыбаться так всезнающе, будто персонажу кто-то прямо в голову диктует незыблемые истины, и в то же время так жалко ясно: уже выработалась привычка к тому, что люди шарахаются и до конца дослушать не спешат. Актер точной мерой отмеривает симптомы, и зритель поневоле чувствует себя психоаналитиком: ага, а вот подростковая травма (визит в провинциальный бордель), а вот идея фикс, вырастающая из нелюбви к себе (герой, не отдавая себе в том отчета, ощущает себя «грязным» и потому ищет для женитьбы девушку «чистую»). Но естественное сочувствие сопровождается и естественной опаской: по ходу спектакля герой становится все более страшен, и эта линия настойчиво прочерчена режиссером.

Антон Яковлев сам сделал инсценировку толстовской повести, слегка ее дописав. Лиза, жена Позднышева (Наташа Швец), и его свояченица (Ксения Лаврова-Глинка) получили «отдельные» от героя сцены. Вот они по-девичьи хихикают, обсуждая грядущую свадьбу; вот отчаявшаяся, замученная мужем Лиза бросает сестре самый жестокий и несправедливый упрек -- упрек в том, что это сестра убедила ее выйти замуж, сама Лиза вроде как сомневалась. Ничего этого нет у Толстого -- там про все рассказывает герой, а что происходило без него, он знать не может. Так Яковлев и в структуре спектакля спорит с Толстым: женщины -- самостоятельные персонажи, а не только приложения к мужчине, не объекты его эмоций. Но и в решении имеющихся сцен акценты расставлены иначе: там, где Позднышев рассуждает о том, какая мерзость -- избавиться от грядущего ребенка, Лиза еле держится на ногах, рука прижата к животу, и она буквально вышептывает ему, что сказал врач (а смысл в том, что рожать ей больше просто нельзя); и в то время как герой самодовольно проповедует свои взгляды на обязанности женщины, усталость и безнадежность, транслируемая Лизой, просто заполняют сцену. Вот тут и начинаешь бояться Позднышева: болезнь перетекла в иную фазу, он агрессивен и опасен -- что, собственно говоря, и подтвердится в финале.

Трое актеров (а домашняя, веселая и неожиданно ранимая сестрица Полина стала вровень с главными героями спектакля) эту клиническую историю разыграли старательно и внятно. Попутчик (Владимир Калисанов) стал отличным слушателем героя -- заинтересованным, уходящим в тень, но вовсе в тени не пропадающим. Что касается собственно режиссерской работы, то, предложив концепцию современного спора с Толстым, Яковлев не смог весь спектакль выдержать на уровне этого спора. «Вставленные» сцены довольно ярки, но долго разворачивающаяся «сцена в вагоне» сначала выглядит как читка по ролям (все сидят и произносят свой текст), а периодически возникающие в спектакле стоны скрипок отсылают уж совсем к какому-то провинциальному театру. Вот эта манера отбивать сцены скрипичным скрипением -- она давно должна быть отправлена туда же, куда и взгляды Толстого на семью и брак. Ну, скажем так, в почетный архив.