Сегодняшний мир не оправдывает надежд, возлагавшихся оптимистами на эпоху, которая наступила после падения Берлинской стены в 1989 году. Предполагалось, что на смену соперничеству между великими державами придет геоэкономика, а идеологическое противоборство между демократией и автократией завершится с «концом истории». Мало кто ожидал, что вызовы беспрецедентной мощи США будут столь многочисленны. Причем среди стран, бросивших вызов, не только развивающиеся быстрыми темпами державы, но и, главное, старые и близкие союзники. Был ли этот поворот волей случая и непредвиденных обстоятельств или же виновных следует искать среди самих американцев? И могут ли Соединенные Штаты что-то с этим поделать?

Проблемы США с остальным миром или, вернее, остального мира с Америкой начались еще до того, как Джордж Буш-младший занял президентское кресло. Министр иностранных дел Франции Юбер Ведрин жаловался на «гипердержаву» еще в 1998-м. А в 1999 году Самьюэл Хантингтон (профессор Гарвардского университета. -- Ред.) утверждал на страницах журнала Foreign Affairs, что значительная часть планеты считает Соединенные Штаты «сверхдержавой, не признающей международных норм», -- «бесцеремонной, всегда готовой вмешиваться в чужие дела, эксплуататорской, преследующей только свои интересы, гегемонистской и лицемерной».

Все дело в том, что геополитический сдвиг, который последовал за распадом Советского Союза, подспудно сформировал у США и иных стран представление о себе и окружающих. В конце 1990-х пошли разговоры о кризисе в трансатлантических отношениях. Все попытки выявить виновного не могли заслонить собой главную причину кризиса. Она проста: союзники уже не нуждались друг в друге в такой степени, как прежде. Импульсом к сотрудничеству во времена «холодной войны» на четверть было информированное благоразумие и на три четверти холодный расчет. В основе этого союза лежала не взаимная симпатия, а взаимозависимость. С исчезновением советской угрозы каждая из сторон была вольна выбирать собственный путь.

В известном смысле они так и поступили. Европа, освобожденная от страха перед Советским Союзом, взялась за трудное дело строительства нового объединения. В 1990-х годах Европейский союз продемонстрировал человечеству возможность двигаться новым курсом, способность государств поступиться частью своего суверенитета и отказаться от политики с позиции силы в пользу международного права. Тем самым было положено начало новой эры: утверждались новые международные нормы, создавались новые международные организации.

Соединенные Штаты в той или иной степени оставались верны традиционным взглядам. Официальные лица в администрации Билла Клинтона разделяли чаяния европейцев, но полагали, что США должна принадлежать особая роль хранителя международной безопасности.

Клинтон предостерегал, что в мире по-прежнему имеются «хищники» -- террористы и «государства вне закона», которые стремятся получить доступ к «ядерному, химическому и биологическому арсеналу, а также ракетам для доставки этих смертоносных вооружений». Официальные лица в его администрации также не скрывали своего раздражения по поводу несерьезного, как они считали, отношения европейцев к этим угрозам, особенно к положению в Ираке. Государственный секретарь США Мадлен Олбрайт заявила тогда: «Если нам и придется применить силу, то только потому, что мы -- Америка... Мы яснее видим будущее».

Окончание «холодной войны» позволило каждому взглянуть друг на друга по-новому, и европейцы были не в восторге от того, что увидели. Так же, как и европейцам, жившим в XIX веке, американское общество представлялось грубым и бесчеловечным. Отчасти чтобы оградить себя от экспансионистского американизма, Ведрин призвал Европу противостоять гегемонизму Соединенных Штатов. «Мы не можем согласиться... с однополярным миром, -- сказал он, -- вот почему мы отстаиваем мир многополярный».

Буш-реалист

В этом распадающемся на отдельные фрагменты мире президентом США стал Джордж Буш-младший. Правда, еще раньше карикатуристы успели его изобразить в виде техасского ковбоя с шестизарядным револьвером и лассо. Французский политик Джек Ланг назвал его «серийным убийцей». 7 января 2001 года The Washington Post поместила публикацию корреспондента The Guardian Мартина Кеттла, содержание которой сводилось к следующему: «Растущее во всем мире раздражение» действиями Соединенных Штатов предшествовало приходу Буша к власти, но его избрание «подарило поднимающему голову антиамериканизму такую фигуру, о которой нельзя было даже мечтать».

Известная доля иронии есть в том, что Джордж Буш при вступлении в должность намеревался умерить претензии США на мировое господство. В моду тогда входил внешнеполитический реализм. Рассуждая о том, какими принципами следует руководствоваться во внешней политике, демократический кандидат на президентское кресло Альберт Гор в ходе предвыборных дебатов заявил, что это «вопрос ценностей». Буш же полагал поставить во главу угла «интересы Соединенных Штатов». Гор говорил о том, что США как «естественный лидер» мирового сообщества должны иметь развитое «чувство миссии» и предоставить в распоряжение других народов «реальную программу действий, выполняя которую они в большей степени станут похожими на нас». По мнению же Джорджа Буша, Соединенным Штатам, напротив, не следовало «ходить по всему миру и давать всем советы, как нужно поступать в том или ином случае». Америке стоит иметь это в виду, заявлял он, «если мы не хотим, чтобы к нам относились как к «вздорным янки».

Но, как выяснилось, реализм не умножил число друзей Америки в мире. Официальные лица в администрации Буша с презрением относились к международному диалогу 1990-х. В первые девять месяцев пребывания у власти американская администрация вышла из переговорного процесса по Киотскому протоколу, заявила о неприятии идеи Международного уголовного суда и Договора о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний и приступила к процедуре выхода из Договора об ограничении систем противоракетной обороны.

Как и в 20-е годы прошлого столетия, республиканцев беспокоило, что подобные международные соглашения способны ограничить суверенитет США. В 2000-м Кондолиза Райс, бывшая в то время советником президента Буша по внешней политике и, по ее собственному определению, прагматичным политиком, возмущалась на страницах Foreign Affairs по поводу досужих разговоров о «гуманитарных интересах». Внешняя политика США должна опираться «на твердый фундамент государственных интересов», а не на «интересы иллюзорного международного сообщества», писала она.

Новый подход основывался на реалистичном расчете и стремлении отстаивать в постбиполярном мире национальные интересы Соединенных Штатов, которые рискуют оказаться серьезно ограниченными в результате необдуманно взятых на себя международных обязательств. Требовалась более обстоятельная внешняя политика, основанная на национальных интересах.

Взятая на вооружение стратегия должна была превратить США в заокеанский противовес, спасителя последней надежды или, по словам Ричарда Хааса, в «шерифа поневоле». Во время избирательной кампании-2000 Райс говорила о «новом разделении труда», при котором местные державы будут поддерживать мир в регионах, а Америка -- обеспечивать их материально-техническими средствами и разведывательными данными, но не станут посылать туда наземные войска.

Наступило время «стратегической паузы», позволившей Соединенным Штатам несколько освободиться от бремени всемирного лидерства и подготовиться к будущим угрозам, могущим возникнуть через 20--30 лет. С точки зрения реалистов, США следовало сократить свое присутствие и влияние в тех регионах, где их государственным интересам ничто существенно не угрожает.

Иначе говоря, Вашингтон отдалился от мирового лидерства -- по крайней мере, занимался им не столь активно, как во времена «холодной войны».

Примерно такой политики и придерживался Буш в течение первых девяти месяцев пребывания в Белом Доме, и остальной мир быстро усвоил его «послание».

Nous sommes tous americains, mais... (Мы все американцы, но...). Таким был общий настрой после серии терактов 11 сентября 2001 года, которые, естественно, вынудили администрацию Буша изменить внешнеполитический курс страны. Хотя речь не шла о доктринальной революции, Белый Дом не отказался от своего базового подхода, в основе которого лежат национальные интересы. Но при этом даже узконаправленное их понимание, например необходимость обеспечения безопасности страны, неожиданно вылилось в агрессивную внешнюю политику в глобальном масштабе. «Стратегическая пауза» подошла к концу, и США вернулись к активному участию в мировой политике под лозунгом «войны с терроризмом».

Означало ли это, что Соединенные Штаты снова взвалили на себя бремя мирового лидерства? Администрация Буша искренне верила в свою миссию. Однако, попытавшись осуществлять руководство в стиле «холодной войны», Америка столкнулась с серьезными препятствиями в изменившемся, особенно после событий 11 сентября, мире.

Одно из них заключалось в том, что после 11 сентября американцы и их лидеры сосредоточились, и это понятно, на проблемах национальной безопасности. Уже в Афганистане стало ясно, что возродить былую солидарность будет нелегко. Вторжение в Афганистан, в отличие от войн в Косово и в Персидском заливе, не являлось частью плана по созданию «нового мирового порядка» и было направлено на укрепление безопасности самих Соединенных Штатов. В отличие от войны в Персидском заливе (1991), когда Джордж Буш-старший предпринял титанические усилия по мобилизации мирового сообщества, в Афганистане преследовались другие цели. В ходе афганской войны администрация Джорджа Буша-младшего, в которой многие ведущие посты занимали прежние лица, поставила перед собой задачу уничтожить базы «Аль-Каиды» и свергнуть правительство талибов.

Стоит ли изумляться тому, что был избран столь узкий подход, учитывая панику и гнев, охватившие Америку? Но неудивительно и то, что мир отнесся к США не как к мировому лидеру, действующему во благо человечества, а как к разгневанному левиафану, вознамерившемуся покарать напавших на него.

Вот почему было трудно избежать ситуации, сложившейся в мире после 11 сентября. То, что постигло Соединенные Штаты, касалось только этой страны. Население Европы и большинства стран мира отреагировало гневом, скорбью и сочувствием. Но Америка увидела в этом чувстве солидарности то, чего на самом деле не было. Большинство американцев независимо от их политических пристрастий уверовали в то, что мир разделяет не только их боль и скорбь, но также и их страхи и тревогу по поводу террористической угрозы и, объединившись вокруг США, ответит сплоченными действиями. На самом же деле остальной мир не разделял ни страхов американцев, ни их стремления к принятию безотлагательных мер.

Когда прошло общее замешательство, оказалось, что теракты 11 сентября не изменили фундаментального отношения к Америке. Возмущение и неприязнь остались. Многие лица, в том числе в Европе, формирующие мировое общественное мнение, высказались в том духе, что «главной причиной» терактов стали «политика и действия США в мире» и что эта страна пожинает то, что посеяла.

Многие также полагали, что Соединенные Штаты объявили войну терроризму исключительно в собственных интересах.

Однако американцы не считали, что действуют только в своих интересах: 70% опрошенных выразили убеждение в том, что Соединенные Штаты сражаются также в интересах своих союзников. Эта разница в восприятии обнажила главную проблему провозглашенного принципа «войны с терроризмом». Американцы, внезапно вернувшиеся к привычному для себя делу «наведения порядка» в мире, полагали, что они снова взяли на себя бремя глобального лидерства, тогда как большая часть остальных стран не разделяла эту точку зрения.

Но если не принимать во внимание мировое общественное мнение, то война с терроризмом стала самым большим успехом Буша. После того, что произошло 11 сентября 2001-го, ни один серьезный обозреватель не мог вообразить, что в течение семи последующих лет на территории США не будет совершено ни одного террористического акта.

Следующей администрации очень повезет, если она сумеет повторить данное достижение. В противном случае сравнение с предшественниками будет не в ее пользу.

Проблема не в том, что «война с терроризмом» провалилась в принципе и не достигла поставленных важных целей, а в том, что одной этой концепции недостаточно для того, чтобы положить ее в основу всей внешней политики США.

В нашем эгоцентричном мире каждое государство и народ всегда задаются вопросом: «Какая во всем этом польза для нас?» Неадекватность концепции «войны с терроризмом» проистекает из того факта, что отнюдь не многие государства в мире разделяют точку зрения Соединенных Штатов относительно того, что терроризм -- главный вызов времени. Борьба Америки не расценивалась другими странами как «общее благо», за которое они должны ее благодарить. Напротив, большинство стран полагают, что это они делают США одолжение, отправляя свои войска в Афганистан (либо в Ирак), поскольку зачастую им кажется, что они при этом жертвуют собственными интересами.

Война с терроризмом так и не сплотила мировое сообщество. Китай и Россия охотно поддержали ее, поскольку она не позволяла Соединенным Штатам сосредоточить внимание на массовых нарушениях прав человека в этих странах. Кроме того, война с терроризмом была выгодна тем двум странам, так как для Москвы подразумевалась война с чеченцами, а для Пекина -- с уйгурами. Но в глазах большинства традиционных союзников США она в лучшем случае лишь уводила в сторону от более насущных и злободневных проблем.

В Европе война с терроризмом не только отвлекала внимание. Американцы полагают, что европейцы разделяют их озабоченность радикальным исламом, на самом же деле у них другие заботы. Для Америки это внешняя угроза, поскольку она имеет дело со странами, находящимися на значительном от нее удалении, где радикальные исламские террористы готовятся к своим вылазкам. Соответственно проблема решается также «где-то на расстоянии». Для европейцев исламский радикализм -- это прежде всего внутренняя проблема. Их больше всего беспокоит, смогут ли мусульмане с их обычаями и культурой вписаться в европейское общество XXI века, и если да, то каким образом? Европейцы считают, что Америка своими действиями только подливает масла в огонь. Встревоженное американцами осиное гнездо находится слишком близко к Европе, и это не может не беспокоить европейцев.

Словом, война с терроризмом скорее устанавливает барьеры и становится источником противоречий, нежели служит целям объединения. Соединенные Штаты, которые уже в 1990-х годах воспринимались многими как гегемон, использующий методы устрашения по отношению к другим странам, после 11 сентября 2001-го стали восприниматься к тому же еще и как гегемон, поглощенный собственными проблемами и не думающий о последствиях своих действий.

Некомпетентный гегемон?

Именно с этой точки зрения многие рассматривали решение атаковать Ирак в 2003 году, и в этом также содержится доля иронии. Свержение Саддама Хусейна явилось одним из самых бескорыстных жестов США после 11 сентября, который в большей степени согласовывался с образом активного и ответственного мирового лидера, каковым Соединенные Штаты были до событий 11 сентября, нежели с внешней политикой Джорджа Буша, основанной на узко истолкованных национальных интересах.

Вторжение отчасти имело отношение к войне, объявленной мировому терроризму. Значительное снижение порога терпимости к внешним угрозам после 11 сентября 2001 года помогает понять, почему такие реалисты, как Чейни, которые ранее считали, что Саддама можно легко сдерживать безопасными средствами, внезапно изменили свое мнение. Та же логика вынудила сенатора Хиллари Клинтон и многих других демократов и умеренных республиканцев в конгрессе проголосовать за применение силы в октябре 2002-го. Затем это решение было со значительным перевесом поддержано в сенате (77 голосов против 23).

Либералы и прогрессисты одобрили войну с Ираком по тем же причинам, что и войну на Балканах, -- в качестве необходимой меры, чтобы сохранить либеральный мировой порядок. Они бы предпочли получить санкцию на эту войну в ООН, но понимали, что в случае с Косово это невозможно. Больше всего их беспокоило то, что, свергнув Саддама, администрация Буша будет затем проводить в Ираке узкореалистическую политику. Как выразился на сей счет сенатор Джо Байден, «некоторые из этих ребят не пожелают заниматься государственным строительством в Ираке».

Однако этот широкий консенсус среди американских консерваторов, либералов, прогрессистов и неоконсерваторов не нашел поддержки у остального мира. С точки зрения европейцев, между Косово и Ираком была большая разница. И причиной тому являлось не отсутствие мандата ООН, а место развертывания операции. Европейцы были готовы начать войну без одобрения ООН в непосредственной близости от своих границ, когда речь шла об их собственной безопасности, истории и нравственности. Ирак же для них -- это совершенно другой мир.

В 2003 году немногие государства были обеспокоены в связи с войной с терроризмом, гуманитарными проблемами в Ираке и не горели желанием стать свидетелями того, как Соединенные Штаты снова возглавят международный «крестовый поход» наподобие войны в Персидском заливе в 1991-м. Немногие могли поверить в то, что США, особенно в период президентства Джорджа Буша, ни с того ни с сего начали действовать во имя мирового порядка. Напротив, многие считали, что война ведется за нефть, что это война в интересах Израиля и американского империализма, но только не в интересах безопасности Соединенных Штатов и лучшей части человечества, каковой ее считали многие американские сторонники этой войны, представлявшие весь политический спектр в США.

Кто знает, как развивались бы события дальше, если бы материалы для производства оружия массового уничтожения и соответствующие программы были бы все-таки обнаружены.

А как бы отреагировал мир, если бы Соединенным Штатам удалось быстро навести относительный порядок в Ираке и добиться стабильного положения в этой стране?

Как раз этого-то и не произошло. После успешного свержения Саддама США сразу же продемонстрировали свою некомпетентность в деле наведения порядка и стабилизации положения в постсаддамовском Ираке.

В результате войск, развернутых и в Афганистане и в Ираке, было недостаточно для того, чтобы осуществлять эффективное командование и подавлять всплески насилия и неизбежную борьбу за власть между политическими группировками после падения диктаторских режимов. Гражданское же общество в этих странах было еще слишком слабым и хрупким, чтобы начать крупномасштабное социально-экономическое возрождение, столь необходимое для решения задачи послевоенного государственного переустройства. В Ираке эти ошибки стали очевидны спустя всего несколько месяцев после вторжения. Чтобы откорректировать свою стратегию, администрации Буша понадобилось долгих четыре года.

Какой бы урон репутации США ни нанес сам факт вторжения в Ирак, неизмеримо больше репутация пострадала вследствие четырех неудачных лет кряду, включая самые громкие скандалы вроде раскрывшихся злоупотреблений в тюрьме «Абу-Грейб». В нашем разобщенном мире хуже гегемона, поглощенного собственными интересами, может быть лишь столь же эгоистичный, но к тому же еще и некомпетентный гегемон.

Сила и иллюзия

Будущая администрация имеет все шансы научиться на ошибках нынешней и развить ее успех в деле их исправления. Положение Соединенных Штатов в современном мире совсем не так плохо, как принято утверждать. Прогнозы того, что другие державы объединятся и окажут противодействие несостоявшейся сверхдержаве, не сбылись. Усиление ряда государств не приводит к их объединению против США. Китай и Россию не устраивает масштаб мирового господства Америки, и они заинтересованы в том, чтобы самим оказывать больше влияния на ход мировых событий. При этом они опасаются друг друга не меньше, чем Вашингтона. Другие усиливающиеся державы, в частности Бразилия и Индия, не стремятся противодействовать влиянию Соединенных Штатов.

В действительности, несмотря на негативные результаты опросов общественного мнения, большинство мировых лидеров сближается с США в геополитическом плане. Несколько лет тому назад Франция при Жаке Шираке и Германия при Герхарде Шредере заигрывали с Россией, пытаясь тем самым уравновесить влияние США в мире. Но теперь Франция, Германия и другие страны Европы склоняются к принятию иных решений. Не то чтобы они снова воспылали любовью к Соединенным Штатам. Просто более проамериканская позиция во внешней политике французского президента Николя Саркози и германского канцлера Ангелы Меркель отражает их мнение, что сближение с Соединенными Штатами, пусть и не во всех областях, только усилит мощь и влияние Европы. Тем временем страны Восточной Европы обеспокоены возрождением мощи России.

Государства Азии и Тихоокеанского бассейна пошли на сближение с Соединенными Штатами в основном из опасений в связи с растущей мощью Китая.

Наиболее заметный сдвиг произошел в позиции Индии, бывшего союзника Москвы, которая считает хорошие отношения с США чрезвычайно важными ныне для достижения более широких стратегических и экономических целей.

Даже на Ближнем Востоке, где антиамериканские настроения сильнее, чем где-либо, а воспоминания об оккупации Ирака и ужасах тюрьмы «Абу-Грейб» продолжают воспламенять народные массы, стратегический расклад сил скорее в пользу, чем против Соединенных Штатов. Египет, Иордания, Марокко и Саудовская Аравия продолжают тесно сотрудничать с Вашингтоном, равно как и страны Персидского залива, обеспокоенные риторикой и действиями Ирана.

Те, кто сегодня говорит о закате Соединенных Штатов, часто находятся в плену иллюзий, воображая, будто в прошлом весь мир танцевал под американскую дудку. Многие испытывают ностальгию по славной эпохе после окончания второй мировой войны, когда США доминировали в мире. Они забывают, что, добившись тогда больших успехов в Европе и Японии, Соединенные Штаты потерпели катастрофические неудачи в других частях мира. В ту «славную» эпоху они «сдали» Китай коммунистам, допустили вторжение Северной Кореи в Южную Корею, позволили Советскому Союзу испытать водородную бомбу, допустили вспышки постколониального национализма в Индокитае и т. д.

Китайские стратеги верят, что нынешний расклад сил в мире, скорее всего, сохранится в течение какого-то времени, и они, возможно, правы. До тех пор, пока Соединенные Штаты остаются у руля международной экономики, доминируют в военной сфере и являются главным апостолом самой популярной политической философии; до тех пор, пока американская общественность продолжает выступать за господствующее положение Америки, каковым оно неизменно оставалось в течение шести десятилетий; наконец, до тех пор, пока потенциальные соперники США внушают больше страха, нежели симпатии своим соседям, сложившаяся международная система устоит. В мире по-прежнему будет сохраняться одна сверхдержава при наличии нескольких великих держав.

Еще одна иллюзия состоит в том, что Америка сможет легко вернуть себе мировое лидерство и восстановить то сотрудничество с союзниками, которое было характерно для эпохи «холодной войны». Западных союзников больше не объединяет такая угроза, каковой являлось существование Советского Союза, заставлявшее Соединенные Штаты и другие государства сплачивать свои ряды. Сегодняшний мир больше напоминает XIX столетие, нежели конец XX века. Те, кто считает это хорошей новостью, должны вспомнить о том, что XIX столетие не окончилось так благополучно, как эпоха «холодной войны».

Во избежание новых конфликтов США и другим демократическим странам придется занять более просвещенную и менее эгоистичную позицию в отношении своих национальных интересов, чем даже во времена «холодной войны». Соединенные Штаты как самая сильная демократия должны приветствовать объединение суверенитетов и частичный отказ некоторых стран от своего суверенитета вместо того, чтобы противиться этому процессу. Им не следует опасаться укрепления международного права и норм, основанных на либеральных идеях и призванных их защищать, поскольку они от этого только выиграют. В то же время демократиям Азии и Европы нужно еще раз уяснить для себя, что движение к более совершенному либеральному порядку зависит не только от международного права и народной воли, но также и от поддержки могущественных государств.

США и другие демократические страны разделяют общее стремление к либеральному международному порядку, построенному на демократических принципах и зиждущемуся на мировом праве и договоренностях, какими бы несовершенными они ни были. Этот порядок оказывается под угрозой в связи с усилением влияния и мощи некоторых авторитарных государств, а также вследствие антидемократических выпадов со стороны радикального исламского терроризма против цивилизованного мира. Чем менее очевидна потребность демократий друг в друге, как это было прежде, тем более настойчиво выдвигается на передний план необходимость в том, чтобы эти страны, включая Соединенные Штаты, «смотрели дальше в будущее».

Роберт КЕЙГАН, старший сотрудник Фонда Карнеги за международный мир, автор книги The Return of History and the End of Dreams («Возвращение истории и конец мечтам»)

Полностью статья будет опубликована в журнале «Россия в глобальной политике»