В 1837 году самодержец Николай I приехал во Владикавказ. До окончания Кавказской войны оставалось еще несколько десятилетий, но это не помешало местным властям устроить пышную отчетную церемонию на тему стабильности и процветания. Не остались в стороне и «лукавые горцы» из уже замиренных областей: купили и преподнесли государю прекрасного кабардинского жеребца, статного, но необъезженного -- хотели посмотреть, чего стоит «белый царь» в седле.

Николай, которому шел 41-й год -- он был совсем немного младше нынешнего первого вице-премьера Дмитрия Медведева, -- не растерялся и вскочил в седло. Конь, ясное дело, попытался сбросить главу государства, но тот удержался в седле и сделал пару кругов по большому лугу над Тереком. Несомненно, это был лучший способ произвести впечатление на «региональных лидеров».

Когда Владимир Путин в возрасте 47 лет полетел в Чечню на истребителе встречать новый, 2000-й, год он едва ли вспоминал о поездке Николая I. Он, скорее всего, следовал советам имиджмейкеров. Те волновались не о «лукавых горцах», а об обычных российских избирателях. Им предстояло избрать президентом человека, который и так чуть ли не в летном шлеме как раз приступал к президентским обязанностям. Но в телевизор заглядывали и те, кто в ту пору смотрел в основном сквозь прицел -- на солдат федеральной армии, в развалинах Грозного и в лесистых ущельях. И они, будьте уверены, тоже запомнили этот новогодний перелет. Иначе не рвалось бы сейчас из сотен этих глоток многоголосое «Путин с нами» на построениях «кадыровского спецназа».

Речь не об их искренности. И даже не о том, что Кавказ-де подчиняется силе -- в отличие от Большой Кавказской войны, не только и не столько силой он был замирен в первом десятилетии XXI века. Просто на Кавказе всегда -- и тогда, и сейчас -- внимательнее, чем где бы то ни было, следили за каждым шагом человека, каждым его словом и каждым жестом. За тем, сказал он что-то в нужную минуту или промолчал, сделал или воздержался. Держал ли дистанцию и статус.

Император Николай вскочил в седло. Премьер-министр Путин прилетел в гущу войны на самолете. Полпред Козак не брал взяток и умел разговаривать с людьми -- и этим запомнился. А первый вице-премьер Дмитрий Медведев, которого уже чуть ли не официально принято называть будущим президентом России, подошел на выставке в Краснодаре к Рамзану Кадырову -- сильному, очень уверенному в себе хозяину Чечни, прекрасно понимающему, зачем этой самой Чечне сейчас лучше быть навеки с Россией, чем звать соседние республики в «рай под сенью сабель», знающему, где сила и слабость Москвы, -- и сказал ему: «Привет, старик». Как будто они -- двое однокурсников, мельком встретившиеся в приемной декана.

Может быть, так и надо разговаривать в новые времена, когда уже нет войны, а одна стабильность, Сочи готовится к Олимпиаде, и даже в Ингушетии делают спутниковые приставки для телевизоров. Декан ведь тоже не склонен заострять внимание на проблемах. Хоть и навестил на днях расположение горных стрелков в дагестанском Ботлихе, которое как раз на тот случай, если у чеченского «старика» что-то там не заладится с его верными бородатыми милиционерами.

Но у больших людей из Москвы в конце концов почти всегда есть этот выбор -- идти или не идти, сказать или промолчать. А на Кавказе, у тех, кто каждый раз внимательно следит за их решениями, пространство своего собственного выбора часто так узко, что и сделать этот выбор нельзя -- можно только идти по скользкой стежке, ни свернуть, ни развернуться. Ограничителей много, и не все они видны.

Только ленивый сейчас не пеняет президенту Ингушетии Мурату Зязикову за эти телевизионные приставки, которые он показывает Дмитрию Медведеву, пока у самого Зязикова в регионе боевики, и обстрелы, и оппозиционные митинги, и контртеррористическая операция, пусть и длиной всего в неделю. Ругаются ингушские оппозиционеры, ругаются московские политологи, хотя и те, и другие знают, что под давлением общественности в нынешней России губернаторов не снимают. Но грустная правда в том, что если на месте Мурата Зязикова появится другой человек, безупречный профессионал, храбрец и умница, ситуация не изменится: он все равно окажется под огнем критики.

Ингушетия конца путинского президентства -- это, конечно, не Дагестан и Чечня его начала. Но достаточно посмотреть на обычную ленту новостей, чтобы понять, что там больше воюют, чем делают телевизионные приставки. И правила этой войны подразумевают, что президент Ингушетии не мешает работать людям в камуфлированной форме с удостоверениями армейской разведки, или ФСБ, или оперативно-розыскного бюро МВД, или даже чеченской милиции. Любого другого президента эти люди и их высокопоставленные начальники просто сразу же попросят уйти.

Нет сомнений, война с боевиками -- дело общественно полезное, особенно когда оно делается аккуратно, и страдают от этой борьбы сами боевики, а не их родственники или вовсе непричастные к джихаду граждане. Делать аккуратно трудно, но если пренебрегать «издержками», выходит еще труднее. «Издержки» в виде шестилетнего мальчика, застреленного при штурме дома в ингушском селении Чемульга осенью прошлого года, привели к митингу протеста. Митинг разогнали, но через два месяца он собрался снова. За день до митинга в Назрани ввели режим контртеррористической операции (КТО) из-за угрозы терактов в местах скопления людей -- все подумали, что ввели специально из-за митинга. Митинг оказался больше, чем осенью, и его опять разогнали. Режим КТО отменили почти сразу, но за это время убили не то двух, не то трех человек, которых командование считает боевиками, а организаторы митинга -- мирными гражданами.

Новый митинг намечен на февраль. За это время вырастут и «издержки», и число людей, готовых выйти на улицу и ненавидящих власть. Но их сограждане в военной форме не склонны уступать, потому что думают: если дать слабинку и начать договариваться там, где не получается дожать, то наверняка получится как в Чечне: не они, а другой хозяин, вежливый, но хищно поглядывающий исподлобья. И кандидата не видно, да и не укладывается это в красивую концепцию объездки выставочных жеребцов и демонстративных пролетов на истребителе. Хотя не исключено, что выход неожиданно отыщется как раз, если взглянуть на ситуацию со спокойной, гражданской точки зрения: «Привет, старик!» 2008-й -- это, к счастью, совсем не 1837-й. И даже не 1999-й.