В былые времена, когда эталоном суждений о прекрасном являлся просвещенный вкус, а восприятие прекрасной натуры с неизбежностью корректировалось канонами высокого искусства, эксцентричные англичане ходили в музей с загадочным «стеклом Клода». Названо оно было так в честь французского пейзажиста XVII столетия Клода Лоррена, признанного живописца исправленной художественным гением натуры. При посещении музеев тонированное стекло вставляли, словно монокль, в глаз и созерцали живопись через золотистый фильтр, наслаждаясь благородно-охристой гаммой «правильного», освященного традицией и временем колорита. Благодаря ученому азарту сотрудника Третьяковской галереи Светланы Усачевой и ее таланту открывать стершиеся из памяти имена испытать магию волшебного «стекла Клода» сегодня позволено всем посетителям ГТГ. В Инженерном корпусе в Лаврушинском переулке открылась выставка «Федор Матвеев. Путешествие по Италии». Посвящена 250-летию со дня рождения мастера. Является первой в истории. Собрана из разных музеев России, Белоруссии, Армении и частных коллекций.

Матвеев был одним из первых российских художников-невозвращенцев. Получив в 1778 году золотую медаль петербургской Академии художеств, он отправился усовершенствовать мастерство в Рим в качестве пенсионера (сегодня сказали бы -- грантополучателя) императорской академии. И случилось так, что из Италии он в Россию так и не вернулся. Прожил там сорок шесть лет, до самой смерти. Никак не мог расквитаться с накопившимися долгами и скопить деньги на дорогу домой. К тому же постепенно семейные хлопоты прибавились. А по прошествии многих лет все труднее стало находить покупателей неизменных для Матвеева пейзажей. В 1818 году, за восемь лет до кончины художника, Александр I повелел назначить Матвееву пожизненный пенсион. В ту пору находящийся в Риме поэт К.Н. Батюшков докладывал президенту Академии художеств А.Н. Оленину: «Матвеев заслуживает наше уважение. Он человек старый и хворый, но в картинах его есть живость и огонь древнего Адама. Сорок лет прожил он в Риме и никакого понятия о России не имеет: часто говорит о ней, как о Китае, но зато набил руку и пишет водопады тивольские часто мастерски. На все есть время: его слава здесь полиняла...»

Что значат слова Батюшкова о полинявшей славе? Вот здесь и уместно вспомнить о «стекле Клода» хотя бы как о метафоре иного видения натуры. Романтики желали видеть пейзаж скорее портретом своих чувств и мыслей, в образе собственного души ландшафта. Матвеев же приглашал любоваться водопадами, храмами, горами, виллами Италии сквозь фильтр великой истории искусства. Гуляя по выставке, испытываешь удивительные пространственные переживания. Будто каждая картина Матвеева оказывается театром, где разыгрываются пьесы на тему тончайших художественных ассоциаций, а кулисами сцены служат обязательные для академического пейзажа кроны мощных деревьев переднего плана. Такой получается театр, представляющий музей в музее. Словно каждая картина впускает тебя в еще одну, а та -- в следующую.

Федор Матвеев правил Натуру влажными световоздушными перспективами Пуссена, радужным солнечным колером Рубенса, изумрудными горизонтами того самого Клода Лоррена. Занятно, что один из первых в творчестве Матвеева больших пейзажей, удостоенный «пенсионерской» золотой медали, был в буквальном смысле смонтирован из фрагментов разных, наиболее уважаемых в пейзажном классе академии картин. С помощью метода цитат приглянувшихся шедевров шло обучение точной композиции и грамотной колористической системе. Ничего зазорного в таких палимпсестах не было. (Вспомним, что и у Моцарта, цитирующего в своих опусах пьесы коллег, проблем с копирайтом в общем-то не возникало.) Учитель Матвеева Якоб Хаккерт преподал уроки не только бережной документации ландшафтных деталей, но и строгого следования норме классицистической конструкции пейзажа с четким делением на планы в согласии с логикой чередования теплых и холодных тонов, насыщающих картину воздухом.

Однако не только игра в ассоциации из истории искусства раздвигает пространство прекрасной выставки. Организаторы экспозиции во главе с Ниной Дивовой тонко учли особенность самого творческого метода Федора Матвеева. Он любил возвращаться к одному мотиву множество раз и ласкать кистью любимый вид, чуть двигаясь внутри ландшафта, ища самые великолепные ракурсы и композиции. И приглашенные быть рядом виды Колизея, водопадов или панорамы верхнеитальянского озера Изола-Белла подобно диорамам втягивают тебя внутрь благодаря стереоскопическому переживанию земной протяженности.

Матвеевский пейзаж, явленный в результате соучастия Истории искусства в живописании естественной Натуры, сегодня тоже клеймится эпитетом «полинявший»? Хочется верить, что нет. Особенно для художников концептуального круга, думающих о грамматике, синтаксисе формотворчества, конструкции картины как таковой. Не случайно же идеальные ландшафты и ведуты включаются в многослойные пространственные игры в полотнах Булатова, Васильева. И идея contemporary classic (точнее, связь актуального с высоким классицизмом) востребованна и полноценна.