Когда-то один остроумец точно определил суть различия творческого стиля двух великих пианистов: Гульда и Рихтера. Гленн Гульд -- гениальный интерпретатор, смело предъявляющий свое авторское, подчас волюнтаристское, полемизирующее с традицией прочтение музыкального текста. Святослав Рихтер -- великий коммуникатор, верный традиции, которая в его прочтении становится не отжившей архаикой, а животворным источником новых смыслов и идей. Условное, конечно, деление можно применить и к сфере художественной жизни нового времени. Первый тип, генератора нового языка, открывателя новых систем, радикально разрывающего путы канона, воплощает собой в XX веке Казимир Малевич. Второй тип, великого коммуникатора, потрясающе талантливо усвоившего законы различных систем и предъявляющего в своем творчестве ценность каждой, ассоциируется для меня с творчеством Александра Богомазова, чья персональная выставка проходит сейчас в Строгановском дворце Русского музея.

Главная проблема для исследователей творчества художника, представителя потрясающе интересного украинского авангарда, заключается в распыленности наследия. Большинство работ осело в частных собраниях Киева, Москвы, Санкт-Петербурга. В музеях искусство Богомазова представлено очень фрагментарно. Так что выставку приходилось собирать буквально по крупицам. И в том, что полноценная экспозиция Богомазова в ГРМ собрана, главная заслуга коллекционера К.И. Григоришина, владеющего немалой частью живописного и графического наследия мастера.

Из-за того что работы разлетелись по приватным коллекциям, очень трудно атрибутировать произведения Богомазова. Задача осложняется как раз тем, что художник тончайшим образом, очень чутко умел перенять языки разных художественных течений; его авторский голос входил в резонанс с голосами иных великих. Пройдя типичный путь от импрессионизма к символизму (модерну), Александр Богомазов примкнул к новым формотворцам из Киевского художественного училища -- Александре Экстер, Александру Архипенко, Аристарху Лентулову. Во многом благодаря Экстер Богомазов увлекся идеями футуризма. И сегодня он считается одним из редких художников, воспринявших идеи и метод стиля цельно и последовательно. Не зря же одна из лучших футуристических картин Богомазова «Трамвай» (1914, собрание В. Дудакова) висит сегодня на выставке «Футуризм» в ГМИИ рядом с работами Экстер, Лентулова и лучистскими опусами Ларионова.

Так же свободно, как к футуризму, обращался художник и к другим новейшим системам искусства -- экспрессионизму, абстракции. Во всех случаях высочайшее качество живописи объясняется филигранным владением правилами цветовидения мира. Теория цвета была лейтмотивом эпистолярного исследования художника «Живопись и элементы» (1914). Управление ритмической ценностью цвета стало краеугольным камнем его труда. В нем художник рассказывал о движении элементов в Искусстве, о переходе Количества в Качества на основе новой ритмической энергии. В познании самоценности живописной субстанции новое искусство уходит от академического «реализма» к освобождению элементов, живущих по своим, недогматическим законам.

Как видится, этот «элементарный» дискурс и позволял Богомазову аранжировать в своем искусстве языки разных художественных стилей, не рискуя быть обвиненным в декоративизме и эклектизме. Проникая в каждом случае к основам грамматики и синтаксиса различных систем, мастер создавал свои живописные сообщения, в которых суть нового искусства раскрывалась превосходно.