Сравнивая историю России с историей Западной Европы, нередко в качестве едва ли не главного отличия нашей страны приводят отсутствие в ней народного представительства. Другими словами -- опыта демократии. Между тем без представительной власти в той или иной форме Россия не оставалась практически никогда на протяжении своей истории. Другое дело, что компетенция представителей народа чаще всего была весьма условной, размытой или ограниченной.

В поисках прообразов демократии в истории нашего отечества первым делом вспоминают о древнерусском вече. Причем историки до сих пор спорят о том, кто принимал участие в первом отечественном «парламенте». Большинство исследователей полагает, что право участвовать в собрании имели далеко не все горожане, а только самые знатные и богатые из них. В спокойное время вече, по всей видимости, было не лишено и своеобразного регламента.

Вечники решали вопросы войны и мира, а также участвовали в дипломатических отношениях. Но главное, вече в принципе могло изгнать князя и пригласить на его место нового «главу администрации».

К концу XII века вече переживает новый расцвет. На Новгород и Псков нередко смотрят как на образец демократии в ее специфически русском варианте. Действительно, там была создана даже своеобразная система разделения властей. Центральным органом власти было вече, избиравшее высших представителей администрации. Тем не менее реальная власть в городе принадлежала нескольким боярским кланам, в зависимости от которых находилось большинство населения города.

К началу XV века новгородские бояре посчитали, что не нуждаются больше в вече. В течение нескольких следующих десятилетий резко увеличилось число посадников -- высших должностных лиц города. Теперь у каждой из боярских группировок был свой представитель в администрации, и нужда в демократическом вече фактически исчезла. Как исчезло и желание обычных новгородцев защищать республику. Великому князю Московскому удалось разгромить Новгород не в последнюю очередь потому, что многие граждане были только рады такому разгрому. У олигархического режима не оказалось сил отстоять свою независимость.

Любопытно, что первый Земский собор Иван III собрал для того, чтобы получить одобрение на захват Новгорода. В дальнейшем большинство соборов проходило по той же схеме: князь, а позже царь собирал собор, а его участники занимались обсуждением царских инициатив.

В середине XVI века Земский собор собирался достаточно регулярно. После введения опричнины Земские соборы стали высшим органом власти на территории земщины -- части страны, отданной Иваном Грозным на откуп боярам. Впрочем, учитывая, что земщина была, по сути, оккупированной царем территорией, едва ли демократия там была вполне суверенной.

Роль Земских соборов выросла после кончины Грозного. Именно на соборах были избраны два следующих царя -- Федор Иоаннович и Борис Годунов. Причем выборы последнего стали яркой иллюстрацией политтехнологий по-древнерусски. Как известно, особых прав на престол Годунов не имел, более того, взять власть с наскока ему не удалось. Однако, не предложив альтернативной кандидатуры, его противники из знатных боярских семей вскоре столкнулись с массовым народным движением в поддержку Годунова, умело дирижируемым московским патриархом. В итоге Годунов «сжалился» над народом и милостиво принял шапку Мономаха.

В самый разгар Смуты, в 1610 году, претендент на московский престол польский королевич Владислав пообещал, управляя Русским государством, чтить права «всей земли». Однако русские люди предпочли ему наследника знатного рода Романовых Михаила, который ничего не обещал, зато был своим, русским. Патриотизм оказался важнее демократических авансов.

Одни историки считают Земские соборы предтечей настоящего парламентаризма, другие полагают, что они были лишь послушным орудием в руках монарха. Но одну любопытную тенденцию не отрицает никто. К середине XVII века народный интерес к соборам падает. Челобитные этого периода показывают, что дворяне и посадские люди вполне соглашались с установлением в стране самодержавной монархии. Более того, участие в соборах они рассматривали не как привилегию, а как повинность. Неудивительно, что вскоре такая, никому не нужная демократия, закончилась, и причиной этому стали не козни власти, а отношение граждан, предпочитавших быть подданными.

В следующий раз надежда на появление в России элементов демократии возникла в 1730 году в начале правления Анны Иоанновны. Предложенные ей «Кондиции» предписывали не решать без согласия Верховного Тайного совета ни вопросы войны и мира, ни установления новых налогов, ни назначения высших сановников, ни распоряжения государственными финансами. Между тем элитарность этого «демократического органа» с самого начала вызывала большие подозрения у дворянства, а главное, у гвардии. Члены Верховного Тайного совета не желали ни с кем идти на компромисс. Все, что они готовы были предложить дворянам, -- это избрание новых членов Совета самими верховниками при сохранении жесткой вертикали власти. По мнению историка Игоря Курукина, идеология верховников вполне отвечала духу петровских реформ с характерной для них централизацией власти. Только роль «самодержца» должен был играть сам Верховный Тайный совет.

Неудивительно, что среди гвардейцев пошли разговоры о том, что лучше быть рабами одного царя, чем десяти. Ну а окончательным и, возможно, наиболее весомым аргументом в пользу самодержавия стала предпринятая Анной Иоанновной раздача гвардейцам чинов и наград. 25 февраля, когда императрица прибыла в древнюю столицу России, она удовлетворила прошение разорвать «Кондиции». Месяц ограниченной монархии в России закончился фиаско.

После событий 1730 года несколько десятилетий никому и в голову не приходило заниматься ограничением самодержавной власти. На это решилась только Екатерина II. В июне 1766 года она издала Манифест с призывом ко всем российским свободным «сословиям» направить в столицу депутатов, уполномоченных принять участие в комиссии по составлению нового Уложения, то есть основного закона империи. Судя по всему, Екатерина намеревалась, с одной стороны, подтвердить изданием нового Уложения свои не самые очевидные права на престол. С другой, ей, видимо, действительно было важно знать, что волнует ее подданных, а заодно и продемонстрировать Европе просвещенный характер своей власти.

Уже выборы депутатов показали, насколько непросто народу дается народовластие. Одни пытались уклоняться от участия в выборах и депутатства, другие собирались использовать депутатский статус в своекорыстных интересах, взимая с избирателей поборы, третьи -- прежде всего дворяне -- отказывались выбирать представителей из других сословий.

Непросто обстояло дело и с самими «Наказами». В большинстве случаев пожелания депутатов -- членов комиссии касались исправления недостатков местной жизни, и лишь изредка составители «Наказов» поднимались до обсуждения общих проблем страны. Но даже в этих случаях депутаты лоббировали расширение прав своих сословий, не сильно заботясь о том, как это может отразиться на положении общества в целом.

Сама Екатерина составила так называемый «Большой Наказ», в котором изложила свои взгляды на политическое и правовое устройство страны. Важным моментом было то, что, по сути, Екатерина первой из русских монархов заговорила о возможности ограничения царской воли законом. При этом, однако, свободу императрица не считала естественным состоянием человека, а рассматривала как дарованную властью обществу.

Длительное отсутствие общенародного представительства привело к тому, что навыки политической дискуссии были утеряны. Депутаты не считали нужным следовать регламенту, а дискуссии порой заканчивались рукоприкладством. Все это вкупе с тем, что, пожалуй, никто, кроме нее самой, не собирался возвыситься над своими узкосословными интересами, заставило Екатерину «приостановить» заседания комиссии в январе 1769 года. Больше Уложенная комиссия не собиралась.

Взошедший на престол в 1801 году внук Екатерины II Александр I называл себя «республиканцем». Казалось, это сулило отечественной демократии большие надежды. В действительности же ни одна из них не оправдалась.

Хотя начиналось все, по словам поэта, «прекрасно». Царь учредил Государственный совет, в который вошли виднейшие сановники государства. Вокруг императора образовался также Негласный комитет -- кружок молодых друзей и соратников царя. Активизировать реформы был призван Михаил Сперанский. В 1809 году он представил царю план дальнейших преобразований. Сперанский предлагал создать двухпалатный парламент, ввести ответственное министерство во главе с императором, которому принадлежала бы законодательная инициатива. Однако вскоре Сперанский подвергся опале, и его проекты остались лежать под сукном.

Представления о демократических намерениях царя, как оказалось, были сильно преувеличены. Возможно, поначалу Александр и мечтал отказаться от неограниченной власти, как о том свидетельствуют современники, но с течением времени охладел к этой идее. Куда больше ему, увлеченному мистицизмом, импонировала мысль стать христианским монархом, выразителем воли Божьей на земле. А такие мессианские настроения мало способствуют построению демократии.

Последняя предреволюционная попытка создать представительную власть связана с именем Михаила Лорис-Меликова, ставшего в 1880 году главой Верховной распорядительной комиссии с чрезвычайными полномочиями. Лорис-Меликов предложил Александру II проект создания двух избираемых совещательных комиссий при Государственном совете. Любопытно, что сам автор проекта настаивал, что его предложения не имеют ничего общего с конституцией на европейский манер, однако движение именно в эту сторону очевидно.

К этому времени уже несколько лет в России работали местные городские и земские Думы, так что опыт представительства, пусть небольшой, уже был. Впрочем, качество этого опыта также оставляло желать лучшего. Современники вспоминали, что члены Дум интересовались в основном вопросами расходования казенных средств на кабаки и другие увеселения, а вот когда речь заходила об образовании или защите здоровья, «господствовало равнодушие».

Даже умеренный проект Лорис-Меликова вызвал испуг консервативной элиты, увидевшей в нем угрозу для исконного русского самодержавия. В то время как радикалы-разночинцы опасались, что его реализация может воспрепятствовать социальной революции, которой они грезили. Неудивительно, что убийство 1 марта 1881 года Александра II, ехавшего, как полагают некоторые, подписывать «конституцию Лорис-Меликова», вызвало тихую радость у самых разных сил. Потрясения не потрясения, а вот реформы точно мало кому были нужны.