Фестиваль симфонических оркестров мира твердо следует установленной схеме: в начале июня на сцене Колонного зала Дома союзов под управлением выдающихся дирижеров выступают оркестры с мировой репутацией, среди которых обязательно есть один нестоличный национальный коллектив. Смысл фестиваля как экстракта мировой симфонической индустрии подходит амбициозной Москве, замахивающейся на глобальные проекты: фестиваль оркестров в переполненной оркестрами столице -- парение над буднями, выход в иное измерение, возвращение к истокам. Напоминание о том, что симфонический оркестр -- вершина европейской музыкальной культуры последних веков. Что слушать его надо по высшему счету без солиста. И что симфонической музыки только за XIX век создано столько, что на ее переваривание уйдет несколько столетий. Словом, у Фестиваля симфонических оркестров мира -- прекрасные перспективы.

Его открытие, на котором выступил Национальный оркестр Франции под управлением Риккардо Мути, с блеском подтвердило все сказанное. Статусный коллектив Франции (ведет отсчет с 1934 года), возглавляемый Куртом Мазуром (с 2002-го), продемонстрировал тот самый стиль, который отличает коллективы высшей лиги. Никаких заигрываний с публикой: монографическая программа -- только Шуберт. Увертюра к пьесе «Розамунда» и две симфонии -- Восьмая и Девятая. На бис -- тоже Шуберт: второй антракт из «Розамунды». Если учесть, что у Шуберта главное -- это песни и что симфонист он специфический (его оркестровые полотна по сути все те же песни, только для большого состава), то такая программа -- провокация для зала, которому в один вечер предлагается выслушать огромное количество мелодий, вместо голоса и рояля переданных большому оркестру, во главе которого стоит один из самых могучих дирижеров планеты.

То, что Мути -- музыкант с крепкой и молниеносной хваткой, стало ясно сразу: достаточно было трех веских унисонов в медленном вступлении «Розамунды». Три звука задали планку и тему вечера: не знакомство с музыкой, неисполняемой в России (исключение -- популярная Восьмая), а наслаждение качеством оркестровой игры. Хороший симфонический оркестр стоит слушать исключительно с одной целью -- ради его звука. У Национального оркестра Франции он прекрасен: не то чтобы феноменально синхронный, но богатый, свободный, роскошный, живой. Оркестр не принудительно собранные ремесленники, выполняющие волю лидера, а красивые раскрепощенные люди, пребывающие в удивительно собранном тонусе. Что-то объединяет их на биологическом уровне, и они не только естественно едины, но и естественно послушны воле дирижера, моментально откликаясь на все его посылы, пожалуй, даже предупреждая их, словно они уже знают, о чем он их сейчас попросит. Особый шик -- игра со звуковым объемом, способным увеличиваться мгновенно, открывая те самые бездны, которые здесь и там оказываются спрятанными в такой на первый взгляд незамысловатой, даже простодушной музыке. Эмбрион романтизма -- одинокий голос человека, противостоящего плотной массе других голосов, -- в песенных структурах симфоний Шуберта оказался проявлен, пожалуй, даже с театральной аффектацией.

Мути -- дирижер-диктатор: он наслаждается плотностью оркестровой фактуры, квадратностью структур, динамическими контрастами. Все делается веско, прочно, фундаментально. Дирижер лепит звуковой объем, доводя его до невозможной величины, и вдруг -- событие: внезапный слом, останавливающий звуковой поток. Можно сказать, скульптор, свободно владеющий формой, доставляющий наслаждение от простого контакта с материалом. Ничего нового в этой музыке дирижер не открывает, кроме одного -- ощущения ее невероятной плотности, тяжести, массивности. В его руках Шуберт не тонкий вибрирующий романтик, а композитор, излучающий радостную устойчивость. Количество тем, сверкающих разными красками, -- песенных, танцевальных, бодрых, ликующих -- внушало мысль, что даже такую сложную и монументальную симфоническую форму можно построить самыми простыми средствами. И если драматургическое чутье исполнителя безупречно, то независимо от того, часто ли звучит в нашем пространстве симфонический Шуберт, его опусы предстают как нечто отформатированное, безупречное, понятное. Как абсолютно совершенное музыкальное высказывание.