19-й саммит ЕС--Россия, состоявшийся в конце прошлой недели в «красивом уголке и сердце России», как сказал председатель Еврокомиссии Жозе Мануэл Баррозу, несомненно, запомнится как его участникам, так и наблюдателям. К числу последних относятся журналисты, видевшие непосредственно, с каким напряжением первым удавалось сохранять самообладание у них на виду. Речь идет об итоговой пресс-конференции Владимира Путина, канцлера Германии Ангелы Меркель и г-на Баррозу. Казалось, что дискуссии, которые велись ими до этого в закрытом режиме, продолжались на виду у прессы. Более того, казалось, что лидеры, дискутируя наедине друг с другом, но так и не добившись успеха в попытке доказать собеседнику свою правоту («Нам не всегда удается обоюдно убедить друг друга», -- деликатно заметила г-жа Меркель на пресс-конференции), теперь апеллировали к прессе, чтобы убедить хотя бы ее...

К примеру, я подсчитал, что г-жа Меркель и г-н Баррозу за 50 минут в общей сложности пять раз вынуждены были подчеркивать в разных выражениях, что они выступают не от имени своих стран, Германии и Португалии, а от имени 27 стран Евросоюза. Пару раз, когда речь заходила о польском мясе, это выглядело особенно настойчиво. Так обычно говорят, когда собеседника не удается убедить своими доводами и приходится все время их повторять. В устах председателя Еврокомисии эти доводы звучали так: «У нас была возможность заявить нашим российским партнерам, что трудность одного из членов Евросоюза является трудностью для всего союза. Европейский союз основан на принципах солидарности. У нас теперь есть 27 членов. И проблема Польши -- это общеевропейская проблема. Литовская или эстонская проблема -- это проблема для всей Европы».

Канцлер Германии ему вторила: «И как председатель Евросоюза я отвечаю за 27 стран-членов. И дело не в том, что Польша не занимается своим внутренним делом, это общеевропейский вопрос, которым будет заниматься Европейский союз». Ангела Меркель отвечала Владимиру Путину, жаловавшемуся на «польских коллег и друзей», которые «не разговаривают уже более года» с Москвой. Тут президент произнес фразу, которая, несомненно, войдет в будущую антологию его «путинок»: «Слава богу, есть немецкий канцлер, который представляет их (польские. -- Ред.) интересы».

Российский президент, видимо, никак не мог забыть слова г-жи Меркель, сказанные ею в конце прошлого года, когда возник «мясо-польский» вопрос. Тогда канцлер Германии, готовясь к председательству своей страны в ЕС, говорила, что этот вопрос -- проблема двухсторонних отношений между Москвой и Варшавой. И вот теперь, спустя полгода, такой поворот...

Путин назвал это «внутренними проблемами» Евросоюза, к которым «мы относимся с уважением» и поэтому «не драматизируем ситуацию». Он даже позволил себе «посочувствовать руководству Евросоюза», которому «из-за того, что увеличилось количество членов ЕС, стало сложнее решать вопросы, которые раньше решались легче».

Оно, скорее всего, так. С другой стороны, и руководство ЕС тоже имело основания посочувствовать российскому руководству, поскольку и у него в последнее время появились трудности в «решении вопросов» с Брюсселем. Это произошло после смены власти в Германии, Италии, а теперь и во Франции. На смену личным друзьям российского президента Герхарду Шредеру, Сильвио Берлускони, Жаку Шираку пришли лидеры, с которыми перейти на ты либо дружить семьями Владимиру Путину будет весьма затруднительно. И если раньше в случае трудностей в отношениях с «коллективным европейцем» в Брюсселе Москва «разруливала» эти проблемы в рамках российско-германо-французской евротройки (особенно после выстроенной в этом составе "фронды" по отношению к американской войне в Ираке), то теперь эта тактика нуждается в смене. Сегодня новые лидеры «старой» Европы, той, что находится к западу от бывшей Берлинской стены, не станут подыгрывать России в ее «боданиях» с бывшими сателлитами по восточному лагерю. Похоже, именно этот вывод можно считать одним из главных итогов волжского саммита ЕС--Россия.

Другая тема затрагивает те дискуссии, что ведутся на Западе, в первую очередь в Германии, относительно ответа на старый вопрос, заданный в начале путинского правления на одном из давосских форумов: Who is mister Putin? Очередной всплеск этим дискуссиям дал друг российского президента Герхард Шредер. Однажды, когда он еще был канцлером Германии, г-н Шредер заявил, что по его «искреннему убеждению, Владимир Путин является демократом чистой воды». В прошлом вожак парижских студентов, поднявших бунт в мае 1968-го, а ныне лидер фракции «зеленых» в Европарламенте, Даниэль Кон-Бендит ехидно заявил тогда: «Кто так думает, является идиотом чистой воды...» Именно отголоском этих дискуссий оказался вопрос, заданный Путину корреспондентом немецкой «Франкфуртер Альгемайне»: «Видите ли вы себя демократом чистой воды? Является ли это вашей целью, чтобы вас видели таковым?»

Владимир Путин сказал «спасибо» за этот «очень хороший вопрос». Ответ его свелся к тому, что «демократов чистой воды» найти в мире так же трудно, как «чистых русских без всякой примеси» в России, где, «если каждого русского потереть как следует, там татарин появится». И для убедительности он добавил, что «в этом регионе, где мы находимся, это особенно актуально». А потом, как-то очень эмоционально, даже ожесточенно, отвечая на предыдущий вопрос, заданный другим немецким журналистом, «Согласуются ли убийство Политковской, гибель Литвиненко, задержание Каспарова (именно так, через запятую. -- Ред.) с курсом России на стратегическое партнерство с ЕС?», Владимир Путин сказал: «Мы хотим работать с нашими европейскими партнерами. Мы заинтересованы друг в друге. И хочет этого кто-то или не хочет, это все равно будет идти!». Теперь уже он в отличие от Баррозу говорил, как гвозди забивал. Это выглядело столь эмоционально и неожиданно, что сидящие слева и справа от Путина канцлер Германии и председатель Еврокомиссии одновременно обернулись на него в изумлении.

Вообще в тот день в санатории на Волге российский президент не выглядел слишком уж спокойным и уравновешенным, каким он бывает после очередной дипломатической победы. Коснувшись трагической истории гибели русского демонстранта в Таллине, он назвал это «несчастным случаем», хотя, по словам Путина, уже «сознательным преступлением» стало то, что тот "умирал на глазах полиции и человеку не оказали помощь». Однако позднее он назвал это уже «сознательным убийством»... Было видно, что президент сердился. Был ли он прав? Или он был сердит тем, что ему было так трудно убедить в своей правоте партнеров?